— Я серьезно, — сообщил Матвей.

— А я разве шучу?

Саша разлила по бокалам вино и сделала большой глоток. Разговор о готовке — это что-то новенькое. И разговор Саше не нравился. Она вообще не понимала, с какой стати они данную тему обсуждают, особенно если учесть, что у Матвея уже есть отличная кухарка.

— Просто я бы хотел есть то, что мне готовит любимая девушка, а не посторонний человек, — пояснил Матвей.

— Ну, тогда почему ты не хочешь, чтобы я шила тебе костюмы, чинила машину и так далее? — Саша начинала злиться.

— Но это нормально — мужчина зарабатывает деньги, женщина следит за домом… — Он развел руками.

— Я могу жить на свои деньги и могу найти работу, — отрезала Саша, отодвинула тарелку и закурила.

— Ты бы сначала поела, а потом курила! — отчитал ее Матвей. — И вообще, лучше курить на террасе.

— Да что ты? — воскликнула Саша. — Что-то слишком много пожеланий в это время суток!

— Ты хочешь поругаться?

— По-моему, наоборот, ты хочешь поругаться!

— Что такого особенного в том, что я попросил тебя готовить? Почему такая реакция? — вспылил он.

— Потому что мне бы не пришло в голову просить тебя починить кран! — взорвалась Саша. — Какого черта?! Мне не нужен мужчина, который чинит краны! Мне нужен мужчина, который меня любит! Я не девушка-прислуга, я — девушка-любовь всей твоей жизни! И вообще, меня не приучали к мысли, что за мужчиной надо ухаживать, как за инвалидом, который сам не может кинуть рубашку в стиральную машину.

— Может, в этом-то и проблема? — вкрадчиво поинтересовался Матвей. — В твоей семье?

Саша вдруг обиделась.

— Да что ты знаешь о моей семье?! — заорала она, выскочив из-за стола.

— Возможно, больше, чем тебе кажется. И не смей повышать на меня голос!

— А ты не смей мне диктовать, как себя вести!

Злость, казалось, материализовалась: она расплывалась по воздуху, как сигаретный дым.

— Мне не нужна женщина, которая портит мне нервы!

— Да ради бога! Ищи, ищи свою Золушку! Прокатись по Ленинградке — там много отличных, на все согласных девиц, любая и в койку с тобой ляжет, и сварит борщ всего за двадцать долларов!

Саша бросилась в коридор, схватила шубу, сумку и ключи от машины, но тут ее перехватил Матвей.

— Ты куда собралась? — Он больно схватил ее за локоть.

— Не-твое-дело! — отчеканила Саша и рванула руку. — Отпусти меня, кретин!

Он несильно шлепнул ее по губам.

— Не смей называть меня кретином!

У Саши от ярости потемнело перед глазами. Да как он посмел ударить ее! Она размахнулась и закатила ему пощечину. И тут же получила в ответ — да так, что отлетела к противоположной стене. Не успела отдышаться, как Матвей схватил ее в охапку, запутал в шубе и поволок куда-то. Саша дергалась, ругалась и брыкалась, но он держал крепко и ловко — так, что Саша не могла до него дотянуться.

Матвей распахнул дверь в подвал, швырнул туда Сашу, как мешок с мусором, и запер дверь на ключ. Саша выпуталась из шубы, бросилась на дверь, но ни вопли, ни удары ногой не помогли — дверь была надежной, толстой, а Матвей — бесчувственным.

Саша прислонила ладонь к замку и приказала: «Открывайся!», но замок не поддавался.

«Вот сукин сын! Просто мерзавец! Как же мне отсюда выбраться?» — гадала она, но решения не было. Хорошо, хоть сумку не выпустила из рук — там были телефон, сигареты, косметичка и книжка. Трясущимися руками Саша прикурила сигарету, набрала номер сестры и произнесла:

— Насть, ни о чем не спрашивай, я тебе потом все объясню. Приезжай за мной завтра к десяти утра в дом Матвея.

— Хорошо… — растерялась Настя. — А что… Ну, ладно, завтра расскажешь.

Саша быстро отсоединилась и разрыдалась. Ей было больно и плохо, обидно и тяжело. Даже слезы текли с трудом — хотелось не плакать, а выть и орать…

И неизвестно, что бы сделала Саша, если бы знала, что с другой стороны двери Матвей прислушивается к ее рыданиям с видом человека, получающего несказанное удовольствие.

* * *

Настя с интересом осматривала дом Антона. Тут все было не так, как она привыкла: слишком много показного богатства, но, в конце концов, он же миллиардер, так что, наверное, это вполне нормально. Огромные — не большие, а именно огромные — комнаты, просторные холлы, в которых помещались двухметровые скульптуры, мрамор на полу в коридоре, здоровенные полотна с батальными сценами, хрустальные люстры размером с автомобиль «Ока»… Но, в общем, вполне уютно, насколько может быть уютно в доме на двадцать комнат.

— Зачем вам такой большой дом? — удивилась Настя.

— Ну… — Антон задумался. — А зачем мне маленький дом?

Настя пожала плечами.

— Вы первая задали мне такой вопрос, — признался он. — Я холост, у меня часто собираются друзья, им нужно где-то спать… Не положу же я их на раскладушке в гостиной?

Они прошли в малую, как выразился хозяин, гостиную, где горел камин, стояли карточный и бильярдный столы.

— Что будете пить?

— Настойку из черноплодки, — ответила Настя.

— У меня нет, — огорчился Антон. — Может, «Кристалл»?

— Тогда коньяк.

Насте здесь не нравилось. При том, что Антон был красив, богат, влиятелен, Настя чувствовала, что он прост как репка. Что он банальный. Все у него типично: друзья на роскошных машинах; перелеты на частных самолетах; девушки-модели в качестве сопровождения, с которыми подчеркнуто обращались, как с обслуживающим персоналом: мол, детка, хоть я и мечтал всю жизнь о такой молоденькой красотке, но я-то знаю, что ты любишь не столько меня, сколько мои деньги, так что знай свое место — ты оплачена до понедельника.

«Поскорее бы отсюда смыться», — подумала Настя.

— Паша говорит, у вас большое будущее, — произнес Антон.

— Возможно, — отпивая коньяк, согласилась Настя.

— Всю жизнь мечтал познакомиться с актрисой, — признался тот.

— Только не говорите, что раньше у вас не было такой возможности, — усмехнулась Настя.

— Ну… — хихикнул Антон. — Просто вы первая русская актриса голливудской внешности. Кроме Акиньшиной… Но Акиньшина со Шнуром…

— А вы с какой целью мечтали познакомиться с актрисой? — уточнила Настя, которою вся эта сцена уже давно перестала забавлять.

Антон снова захихикал.

— Я не то имел…

— А по-моему, очень то, — мрачно заявила Настя. — Так что показывайте мне свою галерею, и я поеду домой.

Антон вскочил, предложил Насте руку, от которой та отказалась, и повел ее за собой на второй этаж. У него и правда была отличная коллекция современного искусства — от шестидесятых годов до наших дней: Зверев, Кабаков, Брускин, Шемякин…

— Впечатляет, — одобрила Настя. — Ну, спасибо, я поеду.

— Я вас не пущу, — быстро ответил Антон.

— Да ну? — расхохоталась Настя. — И что же вы сделаете?

— Просто не пущу вас, — растерялся Ромеро. — Не дам машину.

— Плевать я хотела на вашу машину, — грубо ответила Настя, отпихнула Антона и пошла на выход.

Но тот обежал ее кругом, перегородил дорогу, раздвинув руки в стороны.

Ни мало не смущаясь, Настя подошла к нему вплотную и широко распахнула глаза. Антон заглянул в них и почувствовал странную слабость: он увидел в них старика в инвалидной коляске в номере дорогого отеля, в кашемировом свитере от Бурбери, а за стариком сиделку, которая с ненавистью смотрела на худые поникшие плечи и седую плешь. И Антон понял: старик — это он, умирающий в роскоши, никому не нужный, кроме демонов, которые подкрадываются все ближе, бередят воспоминания, и от бессонницы жизнь уже похожа на смерть… Антон закрыл лицо руками, опустил голову, и горячие слезы потекли из его полуприкрытых глаз. Ему было страшно.

Настя отодвинула его, спустилась вниз, взяла свои вещи и велела шоферу:

— Отвезите меня домой.

Водитель точно знал, что обязан получить распоряжение начальства, но отчего-то не стал противоречить девице. Завел мотор, открыл ворота и поехал обратно в Москву.

Настя вошла в квартиру, открыла окно, плюхнулась в кресло и прикурила сигарету. Она чувствовала себя взрослой. Никогда еще она не применяла такую сильную магию. Да и вообще, не очень-то она увлекалась всем этим. То есть, конечно, в детстве они с Сашей баловались приворотами и прочей ерундой вроде гаданий на Ивана Купалу, но все тогда было так несерьезно… И, надо признать, они с Сашей всегда стыдились своего дара. Таким, как они, давно уже не надо ничего доказывать, не надо бояться, держаться вместе — ведьм больше не сжигают. У них не было чувства, что они особенные, что они лучше, сильнее, способнее других. Наоборот — они стеснялись странного поведения, необычных нарядов и эксцентричности своих старших родственниц. Девочки не понимали, что, когда их одноклассницы смотрят на Аглаю с Анной открыв рот, это не страх, не шок, не насмешка, а восхищение. Саша с Настей нечасто говорили об этом, но иногда все же мечтали о теплых, уютных мамочках в передниках — о таких, которые теряют сознание, услышав слово «презерватив», и считают длиной мини юбку по колено.

И только сейчас Настя ощутила гордость за то, что у нее есть сила. За то, что она Лемм, а не какая-нибудь там, скажем, Сысоева. Показать человеку его смерть (ну, ладно, до этого не дошло, но она могла бы) — это круто. Настя поняла, что быть ведьмой — значит не просто уметь составлять какой-нибудь суперкрем или предсказание для бизнесмена. Это — стихия. Сила, которая дана океану, ветру, огню… и ей. Это привилегия и ответственность, это…

— Ну, как настроение? — услышала она из угла.

Настя вскочила, бросилась к выключателю и при свете торшера обнаружила, что на диванчике у противоположной стены сидит Кравиц.

— Ха! — воскликнула она. — Какого черта ты тут делаешь?