— Сюрприз! — Катя и Даша бросились к дверям.

Вернулись они с молодым человеком, который был похож на мистера Олимпию.

— Бэтмен! — возвестили девицы. — Лучший стриптизер в городе!

Остальные, даже Настя, завизжали и бросились к сиди-плееру — поставить диск Бэтмена. А потом плюхнулись на диван и приготовились аплодировать и улюлюкать.

* * *

— А чем ты, собственно, занимаешься? — поинтересовалась Саша.

Они сидели в первом ряду на показе мод в честь презентации обновленной корейской малолитражки. Презентацию обставили с шиком: подиум в лепестках роз, модели в кисейных нарядах, на закуску — устрицы, суши, отменный паштет из гусиной печенки и шампанское «Моэ». На шампанское Саша взглянула с содроганием, но все-таки взяла стакан, а потом и второй.

— Да я, вообще-то, модельер, — признался Федор.

— Модельер?.. — с плохо скрываемым разочарованием отозвалась Саша.

Модельер! Вот почему он так стильно одет! И что ей, скажите, пожалуйста, делать с модельером? Наверняка имеет пару магазинчиков в непрестижных торговых центрах, устраивает какие-нибудь жалкие показы мод вроде этого и мечтает к пенсии построить загородный домик… Фу! Однако, вспомнив давешние свои обещания одеваться в «Фамилии», Саша немного смягчилась, но так и не справилась с разочарованием.

— У меня марка «Траффик», — сообщил Федор.

Саша постаралась не выдать удивления. Она была уверена, что новомодную, чертовски стильную и страшно популярную марку — в последнее время все о ней только и говорят! — придумали англичане. Магазины во всех «Моллах», бутики в центре, филиалы во многих городах… Сколько девушек носят «Траффик»? А сколько мечтает?

— Я думала, это иностранный лейбл, — промямлила Саша.

— Нет, — Федор покачал головой. — Просто мы, пока не завоевали доверие покупателей, не светили, что все сделано в России. Знаешь, вещи стоят не то чтобы дешево, а у нас существует некоторое предубеждение против русской моды. Вот.

— Круто… — выдохнула Саша.

— Когда я сказал, что модельер, у тебя было такое лицо, словно я признался в том, что я гей, а с тобой дружу потому, что нам вдвоем весело, — усмехнулся Федор.

— Ну, что ты… — Саша отвела глаза, мечтая провалиться сквозь землю.

После показа она бросилась в туалет — поправить макияж и прическу, а когда вышла, столкнулась в коридоре с наглым типом, который бесцеремонно оглядел ее с ног до головы и как будто — взглядом — произнес: «Отличные буфера!» Саша закатила глаза, фыркнула, задрала подбородок, но не выдержала и оглянулась: конечно, нахал смотрел ей вслед! Если бы это был какой-нибудь толстый мордатый нахал, Саша, возможно, даже осадила бы его чем-то вроде: «Нечего пялиться!», но, увы, нахал был даже слишком хорош — этакий красавчик а-ля Джордж Клуни в фильме «От заката до рассвета». Очень привлекательный… хам. На всякий случай Саша смерила его презрительным взглядом, развернулась и отправилась на поиски Федора.

Они попали на прием для избранных: только самые великие — звезды спорта, кино, эстрады, несколько известных политиков, красотки-модели, цвет бизнеса… Казалось, Федор знал всех. Он представил Сашу такому количеству людей, что она при всем желании не могла бы запомнить, как кого зовут, если бы не знала заранее — о любом в этом зале много раз писали в журналах и показывали по ТВ.

— А я смотрю, ты модный парень, — прошептала Саша ему на ухо.

— Быть модным — моя работа, — с шутливой строгостью ответил Федор.

Его лицо было совсем близко: Саша смотрела на него глаза в глаза — они были такие карие и такие живые, его губы были рядом — очень и очень соблазнительные губы, и он был такой… соблазнительный, такой сексуальный, что у нее голова закружилась — так ей захотелось поцеловать его прямо сейчас…

Саша даже позавидовала девушкам, которые никогда не испытывают такого искушения — броситься на почти незнакомого мужчину только потому, что он вызывает совершенно непобедимое желание прикоснуться к его телу. И Саша решила, что она, возможно, больна, потому что в такие мгновения ощущала аффект или, как это называют романисты, «всепоглощающую страсть» — влечение на грани безумия, эйфорию…

И он отвечал ей таким взглядом, что Саше на время становилось трудно дышать. Он тоже думал о сексе, причем думал так, что его мысли звенели у нее в голове. Саша испугалась, что он на всех так смотрит, что это не она вызывает у него подобные эмоции, а как бы вообще женщина, все равно какая. И ей захотелось ему доказать, показать, что она лучшая, особенная. Федор усмехнулся, приобнял Сашу за талию и куда-то повел — то ли есть, то ли пить, — а она думала только о его руке у нее на бедрах — почти на бедрах — и боролась с искушением затащить его в темный угол и с мыслями о том, что она не должна казаться слишком доступной…

Целоваться они начали в машине — просто бросились друг к другу, и Саша поняла, что это и есть смысл человеческой жизни — целовать мужчину и не думать ни о чем: ни о ручке переключателя передач, которая отделяла их друг от друга, ни о том, что у нее нелепо задралось платье, ни о том, что в машине любовью занимаются только кретины… Она не поняла, как они добрались до ее дома, — Саша даже не вспомнила, что дома может быть Настя! — как в коридоре она сорвала с себя белье, как он усадил ее на антикварный столик, а она смела на пол всякую ерунду — телефон, коробку с брошами и бусами, записные книжки… Единственное, что она четко осознала, — как он оказался в ней, потому что это было удивительное чувство, фейерверк, такое пронзительное ощущение близости, что Саша прочувствовала его каждым отдельным нервом. Ей хотелось его покусать, но в то же время хотелось быть нежной — дышать на его гладкие блестящие волосы (не гладить даже, а именно дышать!), хотелось расцарапать ему спину ногтями и ласкать его, как маленького, — осторожно и нежно, хотелось орать во весь голос, но она задыхалась и могла только часто-часто дышать… и чувствовать, чувствовать его внутри. Она готова была рыдать, потому что не знала, как еще можно выразить то, что с ней происходило…

Едва они успели завершить этот праздник обладания друг другом, как вернулась Настя.

— Это Федор, это Настя… — бормотала Саша, одергивая юбку. — Пойдемте в гостиную, что мы тут на пороге, хотите выпить? — проговорила она на одном дыхании, в то время как Федя и Настя настороженно осматривали друг друга.

Но Саша затолкала их в комнату, рассадила друг напротив друга, выложила закуски, поставила стаканы и с обожанием уставилась на Федора.

Она пребывала в эйфории, а Настя с мрачным видом потягивала виски. Саша и Федор оживленно болтали, Настя делала вид, что слушает их, но вскоре не выдержала и удалилась в ванную комнату. Села на унитаз, опустила голову на колени и поняла, что больше всего на свете хотела бы разрыдаться. От одной мысли, что ее любимая сестра Саша может стать обычным человеком, простой женщиной, которая даже не сможет заколдовать обычный шарф, чтобы он не разматывался при дуновении ветра, прожигало желудок, застревало в гортани… Да, она, Настя, тоже хочет быть обычной — обычной необычной знаменитой актрисой. Но отказаться от всего! Это уж слишком. Это значит… значит предать часть себя, предать ее, Настю, а еще бабушку, маму, Аглаю… Ужасно! И все из-за какого-то сексапильного парня, который ничем — ну, ничем! — не отличается от миллиона мужчин. Красивый — да, талантливый — да, богатый, молодой, забавный… Но это же не повод!

— Дура! — ругала Настя сестру. — Кретинка!

Если уж ставить крест на всем: на семье, на ценностях, на магии, — то ради чего-то особенного. А вовсе не ради очередного симпатичного пижона. Мужчина должен быть необычным. Каким — Настя точно не знала, но в том, что Федор «не такой», не необычный, не сомневалась.

— Мы уезжаем, — заявила Саша, когда Настя вернулась в гостиную.

— Куда?

— К Феде, — со счастливой улыбкой ответила Саша.

Едва за ними захлопнулась дверь, Настя бросилась в гостиную, схватила диванную подушку, швырнула ее на пол и принялась мутузить ногами, издавая хриплые вопли.

— Ну, Федя! — выкрикивала она. — Ну, погоди! Ты у меня попляшешь!

Глава 12 Трудно быть ведьмой

— Помните, у Галича: «Не дарило нас время сладостью, раздавало горстями горькость, но великою вашей слабостью вы не жизнь спасали, а гордость…»?

— Не помню, — честно созналась Саша.

Она обернулась в надежде встретить хоть единственного знакомого, к которому можно сбежать, но, увы, она никого здесь не знала. Юноша цитировал бесконечно: начал с Маяковского, продолжил Вертинским, а заключил Галичем. Не то чтобы Саша не любила стихи, но… Слушать, как посторонний, не то чтобы очень симпатичный, с легким запахом лука изо рта молодой человек целиком травит длинные стихотворения, было практически невыносимо.

Настя силком затащила ее на эту премьеру — очередной фильм питерской студии, на которой работал Епифанцев. Тот возжелал представить Настю продюсеру, а Насте ударило в голову взять с собой сестру. Причем на Федю билета не было, и Саша сразу же отказалась, но сестрица вдруг принялась ныть, что ей страшно, она не справится, ей нужна поддержка… Пока что поддерживал Настю Епифанцев — та слегка перебрала шампанского и раскачивалась на шпильках, а Саша стояла напротив молодого дарования, которое, судя по авансам, стремилось уложить Сашу в постель.

— Я вообще Галича не люблю, — заявила Саша.

— Как можно не любить Галича? — воскликнул юноша.

— Сильно, — пояснила Саша, развернулась и пошла вон.

— Наташа! — раздался вдруг рядом голос сестры, и кто-то схватил ее за локоть, дернул на себя. — Это моя сестра Саша.

Настя крепко вцепилась в Сашину руку и вынудила улыбнуться высокой блондинке с локонами и крупным порочным ртом, накрашенным помадой сиреневого оттенка.