– Куда теперь? – спросил Бочкин.

Он понимал, что возвращаться в школу уже поздно, а идти домой – еще рано.

– Ну что, хлеб был. Дело за зрелищами!

Бочкин пересчитал свои финансы и вздохнул:

– На киношку не хватит.

– Зачем кино? В кино ты и так часто ходишь. А сегодня день – исключение. Вот куда бы ты ни за что не пошел в обычный выходной?

И тогда мы, не сговариваясь, повернули на набережную. Там, даже зимой, бедные художники устраивали вернисаж. Деятели культуры согревались, кто как мог – задушевной беседой с коллегами или невольными зрителями, вроде нас с Бочкиным, а кто-то потихоньку разливал возле елок. Мы шли узкой дорогой вдоль берега, разглядывали картины, но все больше смотрели на то, как леденеет река и как небо копит облака к следующему снегопаду. И вдруг Бочкин припустил вперед, я даже не понял, как он смог развить такую скорость после съеденного карпа. Но дальше произошла совершенно невероятная штука – Бочкин на бегу скинул школьную сумку, подскочил к какому-то разлапистому дереву и буквально вцепился в нижнюю ветку. Затем начал приподнимать вверх ноги и завис над землей, после чего перевалился, обнял ветку и разлегся на ней, словно панда. Но пролежал так недолго, я даже не успел подойти к дереву, а Бочкин уже карабкался вверх.

– Эй, ты куда полез? – кричал я. – Сдурел, что ли?

Но Бочкин будто не слышал, он взгромоздился на одну из ветвей на порядочном расстоянии от земли и замер. Я поднял его школьную сумку и привалил к стволу, туда же отправил и свою. Некоторое время я ждал внизу, но Бочкин не спешил возвращаться на землю.

– Слезай! – просил, а потом уже требовал я.

Бочкин молчал, вцепившись в дерево. Делать было нечего. Я полез к нему. Признаться, я давно уже не лазил по деревьям, но навыки не растерял. Довольно быстро оказался рядом с другом. Он смотрел на реку затуманенным взором.

– Что это значит? – я пытался растормошить Бочкина. – Ты меня пугаешь…

– Я гулял здесь в детстве, – сказал вдруг Бочкин, будто и не мне вовсе. – Уже и забыл об этом. Родители водили меня сюда.

– Вот и отлично, только на дерево зачем из-за этого лезть?

Бочкин впервые посмотрел на меня, но все равно точно не слышал моих слов.

– Представляешь, родители гуляли со мной, когда я был маленький!

– Представляю, а что тут такого? – не понял я.

– Что такого? – Голос Бочкина скрипнул. – Мои предки, наверное, даже не помнят, как меня зовут. Но я уже привык, что они меня не замечают. Думал, так было всегда, а сейчас вспомнил…

Я испугался за друга, он явно был не в себе, но прерывать его сейчас и силком тащить вниз было нельзя.

– Мы ходили по этой дороге! – Бочкин указал вниз. – И мама все время держала меня за руку. Один раз я вырвался и начал убегать от нее, а потом залез на это дерево. Мама тогда жутко испугалась, она даже кричала на меня, честное слово. Но я ничего не слушал. Веселился.

– Ты веселился? – удивился я. – И что потом?

– Потом папа полез за мной и снял с дерева. Ты веришь, мой папа влез на это дерево и снял меня!

– Верю-верю, – соглашался я.

Правда, представить папу Бочкина лазающим по деревьям было сложно. Он всегда казался таким серьезным, озабоченным, деловым. Хотя, скажи мне кто сегодня утром, что я с Бочкиным буду сидеть на ветке дерева – тоже не поверил бы. И тут произошло самое страшное: Бочкин снял очки, чтобы протереть их – его обычная привычка, но я увидел, что глаза его влажные. Честное слово, будто в них стояли слезы. Вот тогда мне стало по-настоящему нехорошо.

– Эй, друг, давай спускаться, – тихо попросил я. – Ты прости, что привел тебя сюда, я же не знал…

– Все нормально. – Бочкин опять водрузил на нос очки.

– Никитос, давай вниз, а? – впервые за долгое время я назвал Бочкина по имени, будто хотел проверить, что сам не забыл его напрочь.

Тогда он посмотрел на меня как-то странно, а потом шепнул:

– Не могу. Страшно.

Я глянул вниз и только теперь понял, что Бочкин просто-напросто боится спускаться, вот и вцепился в ветку. Вверх-то он влетел, не задумываясь, а теперь осмотрелся да испугался. Не знаю, почему, но мне вдруг стало очень смешно. Я стал потихоньку хихикать.

– Давай позвоним твоему папе, чтобы нас снял? – предложил я.

Бочкин все еще хмурился, но потом плечи его начали дрожать. Они буквально подпрыгивали, а потом раздался хохот. Бочкин смеялся. Да нет, он просто гоготал! Словно только что научился это делать и ему понравилось. Мы сидели на дереве и покатывались со смеху, смотря друг на друга. Хороши же мы были, ничего не скажешь…

Субботник

В школе наш с Бочкиным прогул не остался незамеченным. На следующий же день Алла Олеговна вызвала нас к себе на большой перемене.

– Только не звоните родителям! – молил я. – Они меня живьем съедят.

Бочкин молчал, его не пугали наказания.

– Хорошо, – сказала Алла Олеговна. – Родителей оставим в покое. Зато вам надо будет потрудиться. Зал так и не готов к новогодней дискотеке. В субботу я прошу вас явиться туда и отбывать повинность с утра до самого вечера. Меня не будет, но за вами проследит охранник, он уже предупрежден.

– Мы станем вдвоем с Бочкиным зал разгребать? – покорно спросил я.

– Нет, кроме вас, есть еще провинившиеся на этой неделе. Наказание общее для всех.

Конечно, провести всю субботу в школе – удовольствие ниже среднего. Родителям пришлось сказать, что нам устроили дополнительные занятия для подготовки к полугодовой контрольной. Предки выдали мне бутерброды и отпустили в школу. Мы с Бочкиным шли мимо катка – теперь там был лед. В выходной день ребята будут гонять по нему шайбу, а мы вынуждены трудиться, как проклятые.

– Интересно, кто еще наказан в эту субботу? – размышлял я вслух.

Бочкин пожал плечами, всем своим видом демонстрируя, что ему это совершенно безразлично. Я же почуял неладное, лишь только подошел к залу. Какой-то знакомый запах, навевающий неприятные воспоминания, стоял на лестнице. А потом увидел тень – широкую и зловещую. У дверей в зал стоял Сопыгин и вонял каким-то дешевым дезодорантом.

– Это опять ты? – взревел он, потрясая рыжей гривой. – Святые сосиски!

– Тише, детки, – к залу подошел охранник с ключами. – Мне велено за вами наблюдать, советую всем вести себя разумно, иначе проведем вместе и следующую субботу.

Он достал из связки нужный ключ и открыл дверь в зал. Картина перед нами предстала знакомая, тут мало что изменилось, хотя крупный хлам уже вытащили на помойку, работы оставалось достаточно.

– Так, трое на месте, – пересчитал нас охранник, – еще одного ждем.

– Одну! – раздалось с лестницы.

И я вздрогнул – это был голос Инги. Сердце ушло в пятки. Зато Сопыгин шагнул вперед, выгнул грудь и расправил плечи. Лишь Бочкин оставался верен себе и был привычно угрюм.

– Ну что, все в сборе? – спросил охранник. – Небольшая перекличка…

Он сверился со своим списком – все наказанные были на месте, – остался доволен и собрался уже спуститься на свой пост, но тут с лестницы раздался непонятный грохот, кто-то топал по ней, поднимаясь все выше и выше, а затем охранник даже покачнулся: сбивая его с ног, в зал ворвалась Фирсова. Лицо ее раскраснелось, она тяжело дышала.

– Еще одна? – удивился охранник. – Мне про четверых провинившихся говорили.

– Меня вчера после уроков наказали, – отдувалась Фирсова. – Наверное, Алла Олеговна забыла вам передать.

– Больше – не меньше, – махнул рукой охранник. – Приступайте. Сейчас десять. Отпущу вас в четыре, если хорошо поработаете.

Мы оценивающе переглядывались. Компашка подобралась что надо: хулиганка, отличница, спортсмен-тяжеловес и мы с Бочкиным. Конечно, было здорово провести субботу рядом с Ингой, но Сопыгин явно не одобрил бы, начни я проявлять инициативу. Да еще Фирсова под боком – того гляди донесет завучу о каждом моем шаге, а там и до родителей вести долетят быстрее ветра. Между тем Инга смотрела на меня прямо в упор.

– Погоди, ты тот самый Борис на костылях? Надо же, а без повязки выглядишь нормальным человеком. Как нога?

Я и не знал, что ответить, совершенно растерялся. И сколько Бочкин ни стучал кулаком мне между лопатками, стоял на месте ровно.

– У него голос сел! Гулял без шапки, простудился, – сказанул вдруг Бочкин. – Не может говорить, а с ногой теперь все в порядке.

От неожиданности я даже поперхнулся. И вышло, будто я кашляю, подтверждая легенду Бочкина о моей немоте.

– Хорошо, – кивнула Инга, – тише едешь, дальше будешь. Нет голоса, и не надо. Давайте распределим обязанности.

– А я уже все распределила, – встряла Фирсова. – Мы с Бориской трем стены, Инга и Сопыгин – окна, а Бочкин – пол.

Сопыгин, конечно, с радостью согласился. Инга пожала плечами, Бочкин уже послушно взялся за швабру. А я хотел кричать, сопротивляться, просить замены напарницы, но не мог – по легенде, я был нем как рыба.

Несколько часов мы исступленно терли зал. Впервые в жизни я почувствовал себя реальной Золушкой – это был какой-то адов труд. А Фирсова рассказывала, будто директор пообещал заказать сюда новые шторы, лампы и динамики, если помещение будет приведено в достойный вид к Новому году.

– Вот бы еще зеркальный шар! – вздохнула Инга, протирая стекло газетой. – Эх, мечты…

– А ты вообще на дискотеки-то ходишь? – зыркнула на нее Фирсова, отрывая тряпку от стены. – Тебе надо досуг в зоопарке проводить, у клетки с гиеной. Неужели такую, как ты, интересуют дискотеки?

Инга слезла с подоконника, подошла к Фирсовой и спросила совершенно спокойным голосом:

– А что интересует тебя? Вот смотрю и не понимаю, какие интересы могут быть у девчонки, которая так выглядит.

– Как «так»? – нервно переспросила Катька.

– А никак, – еще спокойнее ответила Инга. – Сплошная серость.

– Зато ты вылитый попугай ара! – взвилась Фирсова, размахивая тряпкой, как флагом. – Как тебя родители из дома выпускают, не понимаю! У тебя что, мать слепая, а отец – дальтоник?