— Наверное, Маруся, ты права… — изо всех сил стараясь не выглядеть расстроенным, согласился Женик.

На что Маруся спокойно ответила:

— А я всегда права.

Некоторое время они неторопливо и спокойно беседовали об искусстве и о достоинствах и недостатках местных спиртных напитков. Иван за это время успел уговорить три стопки турецкого самогона, с каждым разом все больше убеждаясь в том, что первое впечатление зачастую бывает обманчивым. Опорожнив третью, он сходил к стойке и принес четвертую.

В этот момент свет на сцене потух, а через мгновение вспыхнул вновь, высветив ярким лучом замершую в центре фигуру ведущего. Анис, в огненно-красной цыганской рубашке навыпуск, с широкими рукавами, с ослепительной улыбкой на лице и распущенными по плечам волосами цвета воронова крыла, некоторое время молча стоял на сцене, дожидаясь, пока публика утихнет. Рядом с ним, точно так же ослепительно улыбаясь, очень скромно стояла Анечка в белом сарафане — ей, как обычно, в вечернем шоу отводилась скромная роль переводчицы. Худенькая блондинка Анечка и крупный брюнет Анис вместе выглядели просто восхитительно и всегда улыбались друг другу.

— Добрый вечер, — послышался наконец глубокий, с легкой хрипотцой, очень мужской и очень сексуальный голос Аниса. — Добрый вечер, дамы и господа… Сегодня, как и всегда, мы приготовили для вас вечернее шоу… Необычное шоу… Сегодня только для вас… Только для вас, прямо из Парижа… Танцевальная группа… Необыкновенно красивое и захватывающее… Очень эротичное зрелище… Надеюсь, среди наших зрителей сегодня нет тех, кому еще не исполнилось восемнадцать… Итак, встречайте — Диана и Лора!

Послышались первые, робкие и нестройные, аплодисменты. Анечка скороговоркой перевела на русский речь конферансье, смысл которой и без того всем был понятен — сейчас наконец начнется этот долгожданный стриптиз…

— Никакого шеста даже нет, — прошептала Маруся. — Значит, и никакого стриптиза не будет…

Снова потух свет. В абсолютной темноте и полной тишине было слышно только, как поют цикады. Иван сидел в первом ряду, поэтому смог различить едва заметное движение — колыхнулся занавес, что-то светлое промелькнуло и застыло в правом углу сцены.

Потом послышалась музыка. Иван сразу, по первым аккордам, узнал музыку из фильма «Кабаре» и даже успел подумать, что музыка эта для стриптиза абсолютно не подходит, она слишком душевная, слишком красивая, она будет отвлекать внимание на себя. Вспыхнувшие наконец два ярких световых пятна осветили фигуры танцовщиц.

Иван откинулся на спинку стула, подумав с некоторым разочарованием: избитый прием. Одна черная, другая белая. Черная — в белом, белая — в черном. Интересно, которая из них — Диана, а которая — Лора? Мулатка была хороша — двести двадцать вольт сексуального заряда чувствовались в ней даже сейчас, когда она была абсолютно неподвижна. Черные кудри длиной ниже пояса были старательно вымазаны каким-то средством для волос, подавляющим их пышность, но вместе с тем не сковывающим свободы, не лишающим жизни. Алый чувственный негритянский рот, большие карие глаза и грудь, наверняка накачанная силиконом, но скромно, без излишеств. Вполне могла бы такая грудь уместиться в одной ладони, и тесновато было бы ей совсем чуть-чуть. Дерзкий пирсинг в ушах и на правой ноздре, неимоверное количество серебряных браслетов на тонком запястье. Хорошая штучка. Наверняка очень вкусная штучка.

Вторая девушка была менее выразительной с точки зрения представителя белой расы и, конечно, не такой экзотичной. Белокожая, черноглазая, с пышными светло-русыми волосами, струящимися легкими волнами чуть ниже плеч. И размер груди маловат, такая грудь утонула бы в его ладони. Ручки тоненькие, ножки тоненькие, бедра почти неразличимые — не девушка, а ветряная мельница. Такой бы колесом по сцене ходить, а не эротические танцы отплясывать.

Иван снова перевел взгляд на мулатку, предвкушая собственные впечатления чуть ниже пояса. Ну и эстетические, конечно, тоже. Права ведь Маруся: танец — это искусство…

Маруся и вправду оказалась права: никакой это был не стриптиз. Это был танец на грани стриптиза. Но какой танец!

Суть постановки в принципе тоже не отличалась большой оригинальностью: белая девочка изображала недотрогу, а черная девочка пыталась довольно агрессивно сломить ее сопротивление. Недотрога у белой девочки получалась прекрасно, очень натурально, и Иван не раз с удовольствием замечал практически настоящий, совсем не наигранный страх в ее черных глазах, когда мулатка особенно активно начинала ее домогаться.

Но потом все вдруг изменилось. Белая девочка то ли не выдержала натиска, то ли ощутила внезапно всю прелесть своей искусительницы — и стала вдруг мулатке поддаваться. Сначала робко, потом все более раскованно, все более активно… Теперь напряженное внимание было приковано уже к ней, и только к ней, и Иван вдруг заметил, какая она гибкая, какая нежная, какая страстная, и почувствовал, как безумно она хочет эту мулатку… и, черт бы их побрал… ведь он даже ревнует и безумно завидует этой мулатке, что не он, а она сейчас… вот сейчас уже, прикоснется… вот, почти прикоснулась…

Самым потрясающим было именно то, что за все время танца девчонки так и не коснулись друг друга. Ни разу. Но когда стихли последние аккорды музыки и танцовщицы застыли, стоя вплотную, спина к спине, сплетя кисти рук и уронив голову на плечо одна другой, у всех возникло стойкое ощущение только что случившегося прямо перед глазами полноценного соития двух страстно жаждущих друг друга женских тел.

Женских, черт бы их побрал, в этом-то и была вся пикантность ситуации. Широко известная в недавнем прошлом попсовая группа с названием, которого Иван уже не помнил, со всеми своими сольными выступлениями, клипами и провокационными интервью едва ли могла быть хоть однажды столь убедительной в глазах публики.

Иван смотрел на белую девчонку. Смотрел не отрываясь в полной тишине и видел, как дрожали ее ресницы, как пробежала по виску прозрачная капелька пота, коснулась мочки уха, упала на черное плечо ее страстной черной подружки и застыла на нем обжигающей льдинкой.

Свет потух. Публика молчала, ошарашенная. Секунды летели, тишина становилась напряженной, она грозила взорваться — и взорвалась наконец сумасшедшими аплодисментами, и свистом, и возгласами, и криками, и ни слова было не разобрать, потому что кричали аж на трех языках сразу…

— С-сучки, — вырвалось у Ивана негромко, никто и не услышал.

Вспыхнул свет — девчонок уже не было на сцене. Публика бесновалась — она требовала повторения шоу, она стучала ногами и кулаками по столам, свистела…

— Сучки французские, — повторил Иван, чувствуя, что эти самые французские сучки, не касаясь, залепили лично ему сейчас такую звонкую затрещину, от которой еще очень долго будет гореть кожа и долго потом будет сползать с лица лоскутами…

— Великолепно, — оценила Маруся.

Ее супруг сидел притихший и такой же оскорбленный, как и Иван. Дерзкая и откровенная демонстрация страстной любви женщины к женщине, пожалуй, не могла не привести в бешенство ни одного нормального мужика. Если только этот мужик не ценил искусство превыше самой своей мужской сути.

Зрители не успокаивались, все продолжали хлопать и свистеть. Девчонки наконец вышли на сцену, притихшие, взявшись за руки, как две школьницы. Молча стояли и улыбались, а со всех сторон уже бежали к сцене оскорбленные в лучших чувствах самцы и бросали смятые зеленые купюры к ногам похотливых самок, которые только что, на глазах у всех, так самозабвенно доводили друг друга до экстаза…

«Бред… бред какой-то», — подумал Иван, не сводя глаз с их сцепленных рук. Черная ладонь сжимала белую, пальцы переплелись, он успел заметить, что у черной девчонки были длинные белые ногти, а у белой девчонки — длинные черные ногти, и разозлился еще сильнее. Разве ж это нормально, когда две извращенные девицы столь откровенно на публике свою необузданную плотскую страсть демонстрируют, а публика визжит от восторга и кидает свои кровно заработанные денежки этим девчонкам так, словно это какие-нибудь обыкновенные бумажки с портретами американских президентов? А ведь за одну такую бумажку можно купить, например, духи для мамы в магазине в аэропорту… А если позвонить Байраму, то Байрам за одну такую бумажку тебе организует запросто индивидуальные танцы, с доставкой в номер и без всяких там извращений… Бред, настоящий бред…

— Женик, ну что ты сидишь, говорю же, иди отнеси девочкам. — Маруся толкала в бок немного смущенного супруга и совала ему зеленый полтинник. — Ну мне-то неудобно, про меня-то что подумают, если я… Ну, Женик, ведь молодцы девочки, хватит уже тебе ломаться…

Черно-белая пара продолжала стоять на сцене неподвижной скульптурной композицией еще одну-две минуты. Потом черная девочка промурлыкала на французском слова благодарности, послала зрителям пламенный воздушный поцелуй и, потянув за собой белую девочку, увела ее с эстрады. Тут же появилась русская студентка Анечка с микрофоном в руке. Поблагодарила зрителей за теплый прием от имени танцевальной группы, по-хозяйски собрала портреты американских вождей в небольшую картонную коробку и объяснила, что, к сожалению, наши гостьи из Парижа нигде и никогда не танцуют больше одного танца, поэтому публика может успокоиться и переключиться на следующий танцевальный номер, который исполнит гостья из России.

Гостья из России почти сразу же появилась на эстраде и оказалась особой вполне нормальной сексуальной ориентации с гривой рыжих волос и потрясающе длинными ногами. Она лихо и не без выдумки отплясала свой эротический танец с элементами акробатики. Под конец спустила с плеч лямки символического бюстгальтера, но снимать его все же не стала, поскольку ее заранее предупредили о том, что делать этого не следует, потому что это нормальный отель и в нем отдыхают нормальные семейные пары.

Иван смотрел на гостью из России, подмечая, насколько отточено у нее каждое движение, насколько самозабвенно она отдается этому танцу, насколько правильно она все делает…