Иван знал — от слишком пристального взгляда человек может проснуться. А потому смотрел на нее не слишком пристально. Но не смотреть совсем тоже не мог. Ему было приятно смотреть на нее под музыку Бенни Гудмена. Эта музыка очень ей подходила.

Теперь, когда сине-зеленые глаза, приворожившие Ивана в то далекое летнее утро, были закрыты, лицо ее все равно казалось каким-то особенным. Хотя каждая отдельно взятая черта вроде бы и не несла в себе какой-то уникальности. Нос был как нос, брови как брови, подбородок… Подбородок был симпатичный и детский, с маленькой ямочкой посередине. И губы были детские, немного обиженные, раскапризничавшиеся. Фрагменты челки выбились из плена невидимок и падали на лоб светло-русыми соломинками.

Она была совершенно необыкновенной.

Совершив это научное открытие, Иван усилием воли отвел взгляд в сторону, потому что начинал уже самому себе напоминать маниакального персонажа с книжных страниц. Кого именно — фаулзовского коллекционера или древнегреческого Пигмалиона — он, правда, так и не решил. Но анамнез, как сказал бы специалист по диагностике зубных болезней Юрка Трепаков, был определенно схожий.

И еще он вспомнил, что в литературе, кроме греческой легенды про Пигмалиона и Галатею и английского романа про коллекционера, есть еще одно произведение, которое так и называется — «Похвала глупости». Или, может быть, «Хвала глупости» — Иван точно не знал, потому что никогда в жизни этого произведения не читал и даже понятия не имел, кто его автор, но знал совершенно точно, что написано оно про него. Наверное, и правда, иногда все-таки нужно совершать в жизни глупости — для того чтобы потом можно было вспомнить что-нибудь приятное и волшебное. Вот как сейчас.

Ощутив себя героем сразу трех литературных произведений, Иван откинул голову на спинку кресла и некоторое время сидел, ни о чем не думая, просто тихо улыбаясь. Он вдруг совершенно четко осознал, что наконец вернулся домой. Не три года назад, после Сибири, Испании и снова Сибири, а именно сейчас. Потому что все эти три года его скитания продолжались, хоть и казалось иногда все это выдумкой, бредом воспаленного сознания, жалостью к себе, трусостью и мелочностью — но тем не менее так оно и было. Что на самом деле, по-настоящему, он вернулся только сейчас. И часы на панели приборов фиксируют не просто время, а отсчитывают первые секунды его новой жизни. Жизни после возвращения.

Что бы ни случилось потом. Он знал это наверняка — даже если этот неожиданный и странный вечер в машине не будет иметь никакого продолжения. Скорее всего, так и будет, потому что иначе быть не может. Она поспит еще несколько минут, а может быть, даже несколько часов, потом проснется, и он высадит ее у подъезда, они попрощаются и больше не увидятся никогда. У них просто нет причин для этой встречи, у них у каждого своя жизнь.

Теперь-то он наконец понял, зачем так настойчиво искал этой встречи. Зачем ехал на машине за автобусом, упорно повторяя бессмысленную комбинацию цифр и букв, написанных белой краской на желтом корпусе «Икаруса». Зачем целую неделю ездил объездной дорогой и снижал скорость до тридцати километров в час, проезжая мимо спортивного комплекса. Зачем придумал китайца с седой бородой и лукавым прищуром раскосых глаз и зачем совершил еще целую кучу разных глупостей, больших и маленьких.

Для того чтобы наконец вернуться домой. Вот ведь как все просто.

Диана проспала в машине целый час. За этот час он успел потихоньку доехать до той самой пятиэтажки, за поворотом которой она скрылась в прошлый раз. Дослушать до конца диск с записями Бенни Гудмена и прослушать почти половину диска с записями Чарли Паркера. За этот час он трижды поправлял на ней кофту, а потом, почувствовав, что в машине стало жарко, снял с нее эту кофту и снова забросил ее на заднее сиденье.

А потом она проснулась. Проснулась как-то неожиданно, просто вздохнула во сне и открыла глаза. Огляделась — Иван успел заметить удивление и даже легкий испуг, промелькнувший в ее взгляде. Потянулась и рассмеялась:

— Ничего себе! Я что же, получается, спала?

— Спала, — подтвердил Иван с непонятной гордостью в голосе.

— Ничего себе! А что же вы меня не разбудили?

— Вы не давали инструкций на этот счет. И мне было жалко вас будить. Да и к тому же зачем?

— И правда. Инструкций я не давала, — подтвердила она серьезно. — Сколько же сейчас времени?

— Не так много, как кажется. Вы проспали всего час. Час и несколько минут.

— Ничего себе! Час и несколько минут? Да я с ума сошла, что ли?

Кажется, она вполне серьезно задала этот вопрос и даже ждала на него ответа. Иван честно задумался над поставленным вопросом и серьезно ответил:

— Не знаю. Я так не думаю. Вы просто устали, поэтому заснули. Совсем не обязательно было сходить для этого с ума.

— Вы так думаете, Иван? — Она смотрела на него, прищурившись, а потом снова рассмеялась: — Вот ведь что получается… Получается, Иван, что я провела с вами ночь…

— Ну, не ночь, а вечер… К тому же не со мной, а просто в моей машине… — От этого ее неожиданного пассажа ему вдруг захотелось заикаться.

Ну надо же, — снова повторила она, удивляясь самой себе. — И где это мы сейчас? — Она оглядела слабо освещенную улицу за окном машины. — А, так это мы уже почти приехали… Так вы, значит, сумели машину свою починить?

— Сумел, — с гордостью ответил Иван, отгоняя прочь пионерские мысли о том, что врать нехорошо.

— И что с ней было?

— Да так… Неполадки… В общем, неполадки небольшие в двигателе. А вы что, разбираетесь… в двигателях?

— Нет, — сказала она. — Я просто так спросила. Ну, наверное, из вежливости. На самом деле я совсем не разбираюсь в двигателях, Иван…

— Понятно, — ответил он, хотя все было совершенно непонятно. Почему это вдруг она, проснувшись, без конца стала называть его Иваном? Как будто это его имя приснилось ей во сне, а до этого она вообще понятия не имела, как его зовут, несмотря на то что он представился ей еще при первой встрече.

— Ой, надо не забыть позвонить Светкиной матери. Вот ведь… Что же это я заснула, а? И почему вы меня все-таки не разбудили, а?

— Я же сказал уже. Мне было жалко вас будить.

— Жалко ему было, — проворчала она. — А то, что мне нужно позвонить Светкиной матери, и то, что меня дома ребенок ждет и, между прочим, волнуется, — это, значит, вас не касается, да?

— Диана.

— Что — Диана?

— Пожалуйста, прекратите меня ругать. Ей-богу, я ни о чем таком не думал. Мне просто жалко было вас будить, вот и все. И вообще, вы всегда такая…

— Какая?

— Ворчливая?

— Он еще и обзывается! Ну надо же! Сначала не разбудил меня, а теперь еще и обзывается! Ну-ка, давайте-ка поворачиваете вот за эту пятиэтажку. Там во дворе дом стоит. Старый, одноподъездный, трехэтажный, ужасно страшный. Я в нем живу.

Иван послушно повернул ключ зажигания. Машина сдвинулась с места и лениво поползла вперед.

— Вы и в самом деле на меня сердитесь? — серьезно спросил Иван, пытаясь поймать отражение взгляда в зеркале заднего вида.

— Еще как сержусь, — ответила она, и Иван сразу понял, что она совсем на него не сердится. — А вообще, знаете, я, когда просыпаюсь, всегда такая злая. Мне нужно выпить кофе и съесть бутерброд с сыром — только потом я становлюсь доброй.

— Я, кстати, тоже всегда злой спросонья, — улыбнулся он.

— Значит, мне повезло, что вы тоже в машине не заснули?

— Повезло, — ответил он, сдвинув брови. — Вы даже не представляете, Диана, как вам сказочно повезло…

Она улыбалась. Сонно щурилась, расправляла на лбу челку, выбившуюся из невидимок, и улыбалась. Иван не видел эту ее улыбку, потому что смотрел на дорогу, но чувствовал. Нет, все же не такая она и злая, какой хочет казаться.

— Послушайте, Иван, — сказала она серьезно, когда он уже притормозил возле подъезда указанного «ужасно страшного» дома. — Как вы думаете… Как вы думаете, все будет хорошо?

«Это она про Светку», — не сразу понял он и ответил уверенно:

— Конечно, все будет хорошо. Можете в этом не сомневаться.

— Не буду. А завтра после утренней тренировки я обязательно в больницу к ней поеду. Фруктов куплю и пончиков. Светка любит пончики. Горячие, в сахарной пудре. Я все время ее в буфете с этими пончиками ловлю и ругаю. Меня в детстве тоже Елена Львовна ругала, когда я пирожки в буфете ела. Спортсменам толстеть нельзя. Но я все равно пирожки ела, потому что любила очень пирожки с картошкой. В буфете очень вкусные были пирожки с картошкой. И не растолстела. Так что непременно нужно будет отвести завтра Светке в больницу пончиков. Как вы считаете, Иван?

— Конечно. Обязательно отвезите Светке в больницу пончиков.

Он подумал о том, что, может быть, нужно было предложить ей поехать вместе в больницу к Светке. Но почему-то не решился. А она уже схватилась за дверную ручку.

— Что ж, спасибо вам, Иван. Вы на самом деле не такой уж и плохой, как выяснилось… Очень даже хороший, Иван… Так что заходите как-нибудь в гости, буду рада…

— Что? — Это было так неожиданно, что он подумал — это ему послышалось.

— В гости, говорю, заходите! Второй этаж, седьмая квартира… Ну что вы на меня таращитесь, как будто я инопланетянка? Что я такого сказала?

— Нет, ничего… Просто… А как же… Как же кодовый замок на двери? И охранник с автоматом? И муж… Ревнивый…

— Ах, вот вы о чем. — Она усмехнулась, вспомнив свои угрозы. — Ну это уж ваши проблемы. Разберетесь, я думаю, как-нибудь. И с кодовым замком, и с охранником, и с моим ревнивым мужем… Так что буду ждать…

Она вышла из машины. Теперь в машине остался только легкий запах ее духов, и больше ничего. Он тоже приоткрыл дверцу и вышел следом за ней.

— Вы куда? — Она удивилась и приподняла брови.

— Просто… Проводить вас до подъезда.

— Интересно, зачем провожать меня до подъезда, если подъезд — вот он? Нет, все-таки вы, Иван, и правда ненормальный… Но все равно спасибо вам. Если бы не вы…