Иван врал — безбожно и напропалую. На его памяти не было никаких таких случаев ударов головой о скамейку. Спортивное плавание вообще не травматичный вид спорта, и единственной травмой, полученной на его памяти, была травма Гоши Голубева, который сиганул с шестиметровой вышки без разрешения тренера и ударился животом о воду.

— А то, что она потеряла сознание? Знаете, я тоже всю жизнь спортом занималась. Но на моей памяти никто ни разу не терял сознания. Руки-ноги ломали, шишки набивали — это было. Но вот чтобы потерять сознание…

Дверь кабинета приоткрылась. Пожилой врач в белоснежном халате жестом пригласил войти. Переглянувшись, они решили, что нужно заходить в кабинет вдвоем. Одному Ивану там делать было нечего, поскольку он все же лицо в определенной степени постороннее. А отпустить Диану одну он не мог.

Поэтому они вошли вдвоем и остановились напротив стола, заваленного бумагами и рентгеновскими снимками. За столом сидел Аркадий Борисович, отец Юрки Трепакова, который знал Ивана с детства.

— Вы присаживайтесь, молодые люди. — Аркадий Борисович жестом указал на стул. Непонятно было, каким образом они могли уместиться на этом стуле вдвоем. Диана села, а Иван продолжал стоять рядом с ней, готовый в любую минуту прийти на помощь.

Хотя помощь его и не понадобилась. Диана, несмотря на бледность и испуганный вид, совершенно четко ответила на все вопросы и даже относительно точно назвала время, в течение которого Светка находилась без сознания. На заполнение медицинской карты ушло минут пятнадцать.

— Доктор, скажите, что с ней? — не выдержала Диана. — Вы ведь можете дать какое-нибудь предварительное заключение на основании…

— Предварительное заключение дать пока не могу. Если она в течение пяти-десяти минут не придет в себя, значит, внутренняя травма серьезная. Если очнется… Впрочем, давайте подождем результатов электроэнцефалографии и компьютерной томографии.

Загадочное и труднопроизносимое слово «электроэнцефалография» подействовало как успокоительная таблетка. Слово было серьезным, важным и очень специальным.

— Минут через сорок зайдите ко мне в кабинет. Думаю, смогу сказать что-нибудь более конкретное. Хотя, поскольку видимых признаков перелома костей черепа нет, будем надеяться, что это всего лишь сотрясение.


Эти сорок минут протяженностью почти что в сорок лет они провели в больничном холле, сидя в деревянных креслах с откидными сиденьями и общими подлокотниками. Точно такие же кресла из ДСП раньше стояли во всех школьных актовых залах и в некоторых кинотеатрах — пропитанные олифой и покрытые лаком, широкие, жесткие и очень неудобные кресла.

В холле пахло лекарствами и пылью. На стенах, покрашенных голубой краской, висели популярные медицинские плакаты. Слышались голоса, и изредка пробегали по коридору, стуча тонкими каблуками, медсестры. Наверное, все больницы похожи одна на другую.

Некоторое время они молчали. Иван испытывал неловкость от этого молчания, но просто не знал, что сказать. Диана же как будто вовсе его не замечала, сидела в деревянном кресле прямо, скрестив на груди руки и уставившись неподвижным взглядом в одну точку.

— Диана… — Он наконец нарушил молчание, которое становилось невыносимым.

Она подняла глаза и в первую секунду будто бы даже немного удивилась, увидев его рядом. Он уже ожидал от нее привычного вопроса «Вы что, меня преследуете?» и возмущенного шипения, но она ничего такого сказать не успела, потому что быстро его вспомнила и даже улыбнулась ему.

— Спасибо вам. Если бы не вы — не знаю, что бы я делала. Пришлось бы «скорую» вызывать и ждать ее потом целый час.

— Меня не за что благодарить.

— Ну да. На вашем месте так поступил бы каждый. — Она усмехнулась и объяснила: — Я пытаюсь шутить, вы заметили?

— И правильно делаете. Вот увидите, все будет нормально.

— Не понимаю, как это могло случиться. Светка вообще очень техничная, за последние полгода даже с бревна ни разу не упала. И тут вдруг… Вроде и разбег у нее был правильный, и толчок… Не понимаю.

— Наверное, нужно будет позвонить ее родителям.

— Родителям. Ох, родителям… — Она горестно вздохнула. — Знали бы вы, что там за родители. Одна мать, да и та хуже мачехи. Светка сколько раз на тренировку с синяками приходила. Бьет она ее, когда напьется. Представляете? Своего ребенка… Да пусть бы даже и чужого…

— Жалко. Она, кажется, очень способная девочка.

— Очень. Вы даже не представляете, насколько способная. Правда, лентяйка. Если бы ей еще трудолюбия чуть-чуть — тогда для нее все пути открыты.

— Маленькая еще, наверное, поэтому не понимает.

— Наверное…

Они сидели, соприкасаясь плечами, в жестких и неудобных деревянных креслах и разговаривали про Светку. Изредка бросая взгляд на лицо Дианы, Иван каждый раз ловил себя на мысли, что сейчас это лицо снова кажется ему незнакомым. Не таким, каким он видел его прежде. Юрка тогда в разговоре в шутку назвал ее многоликой — а ведь так оно и было. Впервые ее увидев, Иван подумал, что она совсем девчонка, что ей не больше восемнадцати. Теперь, при тусклом освещении больничных ламп, встревоженная и озабоченная, она выглядела на свой возраст и даже чуточку старше.

И от этого почему-то ужасно хотелось пожалеть ее. Притянуть к себе, прижаться к макушке губами и прошептать: «Успокойся, Динка». Он чувствовал нутром, что это несправедливо, что такого не должно быть, чтобы в двадцать шесть лет женщина выглядела на двадцать восемь. Не должно в таком возрасте быть на лице вот этой тонкой, едва заметной, но все же морщинки поперек лба. Не должно быть такой горечи во взгляде. И еще что-то неуловимое заметил сейчас Иван в этом взгляде. Какое-то неуместное и странное смирение с судьбой. Такие взгляды бывают у пожилых людей, в течение прожитых лет успевших убедиться в том, что бороться с судьбой бесполезно.

Хотя, может быть, все это Иван придумал, а Диана просто была расстроена из-за Светки, поэтому и выглядела такой измученной. Потому что до этого она ни разу не казалась ему измученной и не выглядела старше своего возраста — как раз наоборот, была веселой и злой и совсем-совсем юной.

— Сегодня у меня с самого утра день не заладился, — пожаловалась Диана. — Вроде не пятница, не тринадцатое, и даже не понедельник…

— Вы верите в приметы?

— В приметы? — Она снова улыбнулась. — Нет, не верю. Это я просто так сказала. Просто потому, что день неудачный, вот и ищу всякие причины. Утром на первую тренировку опоздала. Никак не могла отвязаться от Василия. Он все шел и шел за мной. Сколько раз говорила — не ходи за мной, нечего тебе за мной ходить. Все равно ходит… Вы что так смотрите?

Иван почувствовал, как пальцы сжимаются в кулаки. Что это еще за придурок, что за маньяк такой? Он даже представил себе его мысленно — забулдыга с покрасневшим от мороза и выпивки лицом, мужик явно за пятьдесят, грубый и хамоватый. Пальцы сжались в кулаки, а кулаки зачесались.

— Я просто подумал… Если он вам так досаждает, этот Василий, может быть… Может быть, мне с ним поговорить? Ну, так, по-мужски… знаете…

Некоторое время она смотрела на него и хлопала глазами, почти как кукла.

— По-мужски? О боже, это как же можно по-мужски… С Василием-то? Он… Он кот, понимаете? Василий — это наш кот… Я ему не разрешаю за собой ходить, потому что боюсь, что он потеряется…

Глаза ее смеялись. И лицо снова озарила улыбка — озорная, девичья. Иван сперва собирался провалиться сквозь землю вместе с креслом, на котором сидел, но потом все же передумал и рассмеялся в ответ:

— Извините, я не знал… Ну, если это кот, тогда, конечно, не стану обижать вашего Василия…

В коридоре послышались шаги, и оба они резко перестали смеяться — шаги были мужскими, тяжелыми, явно не медсестринскими. Вскоре в проеме двери показался и сам Аркадий Борисович.

— Смеетесь? Это хорошо.

Иван вскочил — громко хлопнуло, ударившись о спинку, сиденье кресла. Следом за ним вскочила Диана.

— Аркадий Борисович? — Она бросилась к врачу, почти в три прыжка одолела пространство, их разделяющее, и застыла в полной неподвижности.

— Новости не такие уж плохие. Можно сказать, даже хорошие, если можно так назвать сотрясение мозга.

— Сотрясение? У нее просто сотрясение, и больше ничего?

— Она пришла в себя еще в лифте. Компьютерная томография не обнаружила травматических отклонений в состоянии вещества мозга. Плотность серого и белого вещества в пределах нормы. Паренхиматозной очаговой патологии также не выявлено. Кратковременное угнетение сознания, замедление пульса, жалобы на головную боль и головокружение… Эти и другие признаки позволяют диагностировать сотрясение мозга средней степени тяжести.

Больше половины услышанных слов показались Ивану непонятными. Однако он сумел уловить смысл: ничего страшного не случилось. Сотрясение мозга — неприятная штука, но все же от него не умирают и не становятся инвалидами. А это главное.

Диана, видимо, чувствовала то же самое. Она вздохнула — тяжело и вместе с тем облегченно, словно вместе с этим тяжелым вздохом изгоняла накопившуюся тяжесть из собственной души.

— Нам можно ее увидеть? Она в сознании?

— Она в сознании, я же уже сказал. Но вот видеть ее вам сейчас не обязательно. У нее сильное головокружение и позывы к рвоте. Поверьте, это не самое лучшее состояние для того, чтобы принимать посетителей. Подождите до завтра — завтра Светлана будет чувствовать себя значительно лучше.

— Ей необходимо остаться в больнице?

— Конечно, ей необходим стационар. Два-три дня — это как минимум. Потом амбулаторное лечение, еще две-три недели.

Но вы можете навестить ее уже завтра… Завтра утром. Кстати… Я правильно понимаю, вы ее тренер? — Аркадий Борисович пристально и как-то оценивающе посмотрел на Диану. Она кивнула.

— Дело в том, что медсестра попыталась дозвониться ее родителям и сообщить о случившемся. Но дома никто не берет трубку. Может быть, вы…