— То есть у тебя пока нет желания ее начинать?

— В сцене поклонения Волхов, как известно, центральной фигурой является Богородица, после рождения Сына пребывающая в расцвете красоты и душевных сил. Вот почему я и жду Симонетту. — Бернардино так уставился на пустую стену, словно уже видел там эту великолепную фреску, не сомневаясь, что она в один прекрасный день непременно там появится.

Ансельмо вздохнул, помолчал, а потом попытался спокойным, умиротворяющим тоном, словно разговаривая с ребенком, вразумить Бернардино:

— Синьора ди Саронно не станет тебе позировать. Она вообще в церкви больше не появляется с тех пор, как ты ее так оскорбил.

— Ничего подобного! Просто она в меня влюбилась!

— Уж больно ты высокого о себе мнения! — насмешливо фыркнул священник. — А по-моему, не так уж ты и неотразим. К тому же взял да и походя оскорбил благородную даму, а заодно и память ее покойного супруга. Советую тебе: выбрось эту синьору из головы.

Бернардино старательно вытер руки лоскутом и, с волчьей усмешкой глянув на Ансельмо, заметил:

— А по-моему, уж ей-то я показался поистине неотразимым! Так что она еще вернется. И будет мне позировать. Вот увидишь!

В эту самую минуту огромные двери в дальнем конце центрального нефа распахнулись и в церковь вошла упомянутая синьора ди Саронно, одетая в мужской охотничий костюм и с коротко, выше плеч, остриженными волосами. Впрочем, эти рыжие волосы по-прежнему красиво вились, обрамляя ее прелестное личико, которое, увы, казалось сегодня весьма печальным. Однако Симонетта таким решительным шагом направилась прямиком к художнику, что более всего в эти мгновения напоминала ангела мщения.

Однако и ее высокомерие, и ее решительность были показными. Гордо задрав подбородок, чтобы придать себе смелости, она не сводила глаз с этих мужчин, столь различных между собой, которые ждали, что она им скажет. Один был полный, невысокий, и на его добром лице было прямо-таки написано немалое удивление. Зато у второго, высокого, чуть мрачноватого, со скучающим взглядом и — да хранят нас все святые! — не только голого по пояс, но и раскрашенного, точно какой-то дикарь, явно не возникло ни капли удивления. Его лицо, которое Симонетта так и не сумела забыть, казалось совершенно равнодушным, когда она обратилась к нему с заранее отрепетированным и очень простым вопросом:

— Сколько вы готовы мне заплатить, синьор?

ГЛАВА 10

ПЯТЬ ЧУВСТВ И ДВА ИЗМЕРЕНИЯ

Симонетта очень старалась сидеть неподвижно. Впрочем, у нее имелась богатая практика: она ведь столько дней и ночей просидела на подоконнике, глядя на дорогу и оплакивая своего Лоренцо. Ну что ж, она и теперь может сколько угодно думать о нем, ничего при этом не делая да еще и деньги получая. Но думала она отнюдь не о Лоренцо, во всяком случае, о нем она думала совсем не так много, как ей хотелось бы. Больше всего — помимо собственной воли — она думала не о муже, а о другом мужчине.