- Спроси вон у своей Фат! Она те все расскажет! Эта у нее твоя дочь и днем и ночью встречалась да развлекалась с племянником ее мужа, кот. сейчас в бегах! Об этом все ее соседи знают. . только одна ты ниче не знаешь и не хоч. знать! Фатима те скажет, сын ее золовки сбежал! - Ну погоди же, змея! Боком те выйдет то, что ты гов! Сполна отв. за свои мерзкие наветы перед людьми и перед богом. Да позорно даже разг. с тобой- доч. Хадиса, кот. свою же двоюродную сес. . Тебе- доч. такого отца- и стыдно было бы быть лучше, чем ты есть! Там. наконец отовала от земли налившиеся свинцом ноги и, невероятным усилием воли стараясь сохранить внешнюю невозмутимость, пошла прочь, уже не обр. вним. на несущиеся вдогонку проклятия разъяренной противницы, для кот. эта убийственная правда о ее отце, сказанная вслух при стольких свидетелях, была как удар кинжала в сердце. Там. не помнила, как очутилась у своего дома. Когда Там. вернулась домой, Мад. на кухне была одна. Она уже собрала на стол, оставалось только пост. хлеб, кот. Там. должна была принести. - Как ты долго, - сказ. Мад. и сразу осеклась, видя, как мать, тяжело переступив порог, с изможденным видом опустилась на ближайший табурет. - Что с тобой? - встревожилась, внутренне ежась под тяжелым, странно горящим взг. мат. - Ты ниче не купила? Что, деньги потеряла? . . Мад. испуганно смот. на мать. - Не я, а ты пот! . . - Да что пот? Не мучай, гов. скорей, что стряслось? !

      - Это те лучше знать, что ты пот! . . - задыхаясь, выкрикнула Там. и, заливаясь слезами, наконец прорвавшимися наружу, начала причитать. - Лучше бы я умерла, чем дожить до этого дня! . . О Аллах! Что же теперь делать? . . Я же больше всего на свете боялась того имени, кот. ты теперь навлекла на эт дом, на всю семью! Ты же перед всем миром опозорила своего отца, своих братьев, ты же весь тайп теперь опоз- да сгори ты синим пламенем! . . Наконец, подавив причитания, Там. встала, вплотную подошла к доч. и, в упор глядя в ее полные слез испуганные гл, грозно потребовала: - Говори, кому позволила трогать ся? Говори! ! - грубо тряхнула ее за плечи. - Я не знаю, о чем ты. . Я ниче не понимаю из того, что ты гов! . . - дрожащим от слез голосом выговорила Мад. Сердце ее подступило к самому горлу. "О боже! Неужели она узнала, что я позволяла Иб. трогать свои руки? Но как. . откуда она об эт узнала? "- в ужасе под. она. - А- а! . . Не знаешь, о чем я гов? . . Не прикидывайся дурой! Еще раз спраш: позволяла ты ся трогать чуж. муж? . . Все село только о том и гов, что ты путалась с племян. Аб, что именно поэтому боишься вых. за др! Признавайся! - Там. опять с силой тряхнула дочь. - Что ты гов? . . Сама- то хоть понимаешь, что ты такое гов? ! - в ужасе воскликнула Мад, наконец сообразив, в чем именно ее подозревают. Пристально вглядываясь в ее широко раскрытые гл, полные глубокого, искреннего возмущения, даже негодования, Там. начала успокаиваться, у нее отлегло от сердца. Она убедилась, что не ошиблась, не поверив возводимому на дочь поклепу. Но от этого ей не намного стало легче: ведь молва- то уже распространилась, и остан. ее теперь совсем нелегко, почти невозможно, потому как толпа неохотнн расстается с подобного рода пищей для пересудов, и даже если такие подозрения не подтверждаются- все равно пытается объяснить эт чем угодно, только не истинной невинностью дев.

      Обессилев, Там. вновь опуст. на табурет. То жалобным, то грозным тоном она сквозь слезы бросала в лицо доч. все, что слышала от людей, какие сплетни о ней уже давно ползут по селу. - Вранье эт! Ниче такого не было! . . Все эт грязная, подлая брехня! . . - отчаянно отбивалась Мад, все больше приходя в ужас от сообщаемых мат. подробностей о ее встречах с Иб, и особенно от того, какую окраску им придало злословие. - . . Вот, оказывается, чем вы у Фат. занимались! А я- то, старая дура, радовалась: "Какая у мя умная, сообразительная дочь стала- в гости даже стес. лишний раз пойти, понимает, что взрослая уже". А она- то, оказывается, перестала туда ходить, потому что хвост свой запачкала! Да чтоб сгорел синим плам. тот, кто вам верит и волю вашей голове дает! . . - Но почему, поч. ты мне не веришь? . . Поч. веришь этим грязным сплетням? ! Я ни в чем- слышишь? ! - ни в чем не повинна! . . Неужели ты сомневаешься в этом? Как только ты могла подумать! . . Мад. вся дрожала, по- прежнему стоя перед мат: - Да если бы я думала, что эт в самом деле так- я бы сама тя вот этими руками задушила! - Там. потрясла рук. перед самым лицом доч, показывая свою непоколебимую решимость так и поступить, если убедится в ее виновности. - Разве мне легче оттого, что не верю этому! Как теперь доказать, что эт ложь, клевета? Как отвести позор от дома? Ведь люди уже очернили наше имя, - горестно покачиваясь, причитала Там. Больше Мад. была не в силах выдерживать эту пытку. Она убежала в свою ком, заперла дверь и, свалившись на диван, зарылась гол. в подушку. Всю ее колотила нервная дрожь, кот. она никак не могла унять. Слез не было. Мысли сковало какое- то тупое оцепенение. Лишь одна- един- ая мысль отчетливо билась в мозгу: "Что же теперь делать? Что же дел? . . ". Она была глубоко потрясена, раздавлена чудовищным обвинением и сознанием того, что не видно способа опровергнуть его, доказать свою безгрешность.

      Весь день она так и не вышла. Неск. раз то мать, то сес. пытались войти к ней, но она не отк. им дверь и даже не подала голоса. Вечером вернулся Маг, ездивший на свадьбу к своему фам. брату. Там. ходила по дому как пришибленная. Не стала расспрашивать мужа о свадьбе, что непременно делала всякий раз. Неск. озадаченный молчанием жены и ее необычным поведением, Маг, почуяв неладное, спросил: - Что случ? Кто тут умер? Первая его мысль была о доч. "Но если бы ее умыкнули, мать вела бы ся по- другому. . "- под. он и, вспомнив, что сегодня воск. и Мад. весь день была дома, совсем отбросил эт мысль. - Что у тя язык отсох? Что тут произошло, я тя спраш! - раздраженно повт. он, не дождавшись отв. - Да что тут могло произ. . Все эт проклятые сплетни про нас, про дочь твою, - упавшим гол. прогов. Там и, неск. смягчая краски, коротко расск. о стычке у маг. - Из- за этого нечего ходить, как будто все из твоего дома умерли. Ты что, дочь свою не знаешь? - Я- то знаю, что все эт брехня. - А если бы оказалось правдой- я бы вас обеих вслед за вашими семью предками отправил! - грозно прог. Маг. - Где она? - Дома. . Заперлась у ся и не вых. - Воти, нани Мад. так ругала, так сильно руг, что она теперь плачет и ниче не ела с самого утра- пожаловалась Аза. - А ты тут что делаешь? Ну- ка быстро иди спать! - спохватилась Там, лишь теперь заметив присут. млад. доч. Дев. понуро вышла. Наступило тягостное молчание. Там. с тревогой ждала, что муж сейчас обрушит на нее весь свой гнев. Но Маг. только сказал: - Нечего из- за чужой грязной болтовни устраивать в доме траур. Оставь в покое дев, не говори ей лишнего. Поздно вечером, справившись одна, без обычной помощи Мад, со всеми делами по хозяйству, Там. собрала на поднос ужин и позвала Азу, все еще не ложившуюся спать: - Отнеси ей.

      Там. уже раскаивалась в том, что была так беспощадно резка с доч, и жалость терзала теперь мат. сердце. Опередив идущую с под. Азу, она дернула по- прежнему запертую дверь. - Открой, слышишь? . . Там. неск. раз повт. свое требование, но отв. ей было полное молчание. Тогда она призвала на помощь мужа: - Скажи своей доч, чтобы дверь отк. - Оставьте ее. Может, спит уже. Там. понизила голос до шепота: - Вряд ли она спит! Как бы чего с собой не сделала. . Надо заставить ее отпереться. - Что ты городишь? Поч. она должна делать с собой что- то? ! - рассердился Маг. - Ов- вай, я слишком сильно ее изругала. . - Это ты всегда можешь! - Маг. бросил на жену суровый взг. и под. к двери: - Мад, не слышишь, что те гов? Открой. Почти сразу же за дверью послышались шаги, и Маг, решив, что его присутствие здесь больше ни к чему, вновь удалился к себе. Мад. откинула крючок и снова легла, отвернувшись. Там. пропустила вперед Азу, примирительно сказала: - Поешь вот. . От твоего голодания пользы никому не будет. Мад. никак не отреагировала на ее слова. Оставив поднос на столе, Там. и Аза вышли, тихо прикрыв дверь.



      К еде Мад. так и не притронулась, а наутро, сказавшись больной, не пошла на занятия. Вид у нее и в самом деле был болезненный. Забежавшая утром Нат, увидев ее покрасневшие глаза, припухшие веки и необычайную бледность, удивленно всплеснула руками: - Что это с тобой? Да на те лица нет! . . - Не знаю, просто жить не хочется, - вяло отв. Мад, зябко поводя плечами. - Тю- у! Жить ей не хоч! Скажи лучше: понос на нос напал! Однако, видя, что состояние ее не объяснить обыкновенным насморком, Нат. оставила насмешливый тон, принялась допытываться, что болит да где. - Да иди, Ната, опоздаешь ведь. Придешь после зан- скажу. Вечером она расск. ей все без утайки. - Но ты же, голова, знаешь, что все эт- брехня собачья! - Представь, даже мать подозревает мя. . Откуда только люди разнюхали про Иб? Мать теперь все знает: и про наши встречи, и про письма. Поэтому и не верит, что было только то, что было, - тяжело, горестно вздохнула Мад. - Сама ведь знаешь, какая она. . Как огня сплетен боится. А тут тем более- вон о чем. . - Эх, ты! . . Не думала, что ты такая слабачка. Из- за чего нюни- то распустила! Смотреть противно! Размазня ты на постном масле- никто больше! . . Мад. слушала полные воинственности речи Нат, кот. в сильном возбуждении то ходила по ком. перед притихшей, сидевшей, как пришибленная, под, то останавливалась перед ней, выразительными жестами подкрепляя свои слова. Решив, что исчерпала все свои возможности и что ей в какой- то мере удалось успокоить Мад. Нат. отправ. дом. Но во дворе ее догнала Аза. Вцепившись в рукав ее пальто и просительно заглядывая в лицо, пожаловалась, что Мад. со вчер. утра в рот ниче не брала, что мать, уходя на раб, наказала ей накормить сес, а та и слушать ее не хочет: - Она ведь так и умереть может. . Нат. возмущенно выгов. Мад. за эт ее очередную глупость и бесцеремонно потянула на кухню: - Пошли вместе. Я как волчица голодная. Или не хоч, чтобы я у вас ела? Боишься, что объем? . . За столом она с преувеличенной веселостью расск. о занятиях, о сегод. событиях в инст, все время шутила, и мало- помалу Мад. пришла в себя, вышла из состояния мрачного оцепенения.