– Галерея находится на Большой Никитской.

– А чьи работы выставляются?

– Понятия не имею.

– Вы любите живопись?

– Сегодня да, – улыбнулся Федор и добавил: – Иннокентий Петрович, пора уже переходить на «ты». Тем более что с этой минуты мы напарники.

– В каком смысле?

– Я распутываю одно преступление и…

– Это поручил Поляков? – перебил Кепочкин, усаживаясь в кресло. В его глазах появился озорной огонек, голос стал взволнованным. – Ух ты! Я же с самого детства мечтал стать сыщиком. Неужели, неужели моя мечта осуществится!

– Еще как осуществится, – сдерживая очередную улыбку, ответил Федор. – Дело важное, один я не справлюсь.

– Почему? – профессор вытянул шею.

– Потому что люди с такой внешностью, как у меня, доверия не вызывают. Сейчас приедем в галерею, и ты, Иннокентий Петрович, будешь изображать ученого человека. Впрочем, и изображать не придется, что есть, то есть… – Федор достал сигарету и закурил. – Только про астрономию забудь, ты якобы пишешь книгу о коллекционерах, о людях, интересующихся живописью, и прочее, прочее, прочее. Понятно? А я так… что-то вроде охранника и помощника.

– То есть я буду главный? – пристегиваясь, взволнованно уточнил Иннокентий Петрович.

– Именно, – подтвердил Федор. – А теперь внимательно слушай, как себя вести и что спрашивать.

Он подробно стал излагать суть дела. Профессор кивал, прилежно впитывая каждое слово, и клятвенно обещал оправдать доверие.

* * *

Сухоруков, как и все истинные злодеи, был человеком практичным. Баночки от сметаны и йогуртов он тщательно мыл и укладывал на полку в шкаф, откуда те изредка вываливались прямо на голову. В магазинах хозяйственный пенсионер частенько прихватывал два, а то и три бесплатных целлофановых пакета. Фольгу от сырковой массы любовно протирал влажной тряпкой и стелил на дно кухонных ящиков. Из старых носков плел мочалки и не только пользовался ими сам, но и предлагал соседям за весьма низкую цену – сорок три рубля двадцать восемь копеек. Картонные коробки от стирального порошка Сухоруков бросал на пол, топтал, мелко резал, складывал в кастрюлю и варил с добавлением крахмала. Полученную густую жижу время от времени заливал в почтовые ящики жильцов. И раз в месяц устраивал в своей квартире инвентаризацию.

– Стул с дальней помойки – одна штука, – ставя плюсик на замусоленном списке, дежурно произнес Сухоруков. – И кому же ты, дружок, достанешься после моей смерти? Хотя, наверное, позже здесь сделают музей.

Он подошел к кровати, задрал матрас и любовно посмотрел на свою лучшую подружку – тетрадочку с запротоколированными гадостями.

– Придет день, оценят меня. – Представив себя на смертном одре, Сухоруков улыбнулся, вернулся к столу и продолжил: – Утюг без шнура, выполняющий функции груза при квашении капусты, – одна штука. Подушка пуховая, залитая три года назад бражкой, – одна штука…

Плюсики в списке выстроились в ряд – все, как и следовало ожидать, оказалось на месте. Но, несмотря на удачно проведенную инвентаризацию, Сухоруков сидел посреди комнаты грустный, подавленный и совершенно не мог понять, в какой момент настроение испортилось и что послужило тому причиной.

Минут через десять, почесав мясистый нос, домовитый пенсионер неожиданно осознал, что последние тридцать лет ему чего-то отчаянно не хватало. И это «чего-то» необходимо срочно добыть, принести в дом, вписать новой строкой в список и раз в месяц обязательно проверять: на месте ли новый объект? После осмотра нажитого добра Сухоруков вдруг почувствовал острое желание разделить свое богатство с кем-нибудь еще. Прометавшись по квартире целый час, выпив пузырек валерьянки и три столовые ложки валокордина, он решил жениться. Но вовсе не острая потребность в женской ласке толкнула его на столь непростой путь – не женщина нужна была Сухорукову, а соратница.

– Такая, чтоб как Крупская, – выпалил он, останавливаясь. С носа слетела капля пота. – Чтобы разделяла мои убеждения, заботилась и продолжила начатое дело.

Чем больше Сухоруков думал на эту тему, тем сильнее жаждал жениться. К душе подполз вполне обоснованный страх, что после смерти его тетрадочку могут потерять или вообще не заметят, и все труды пойдут прахом – мелькающая впереди слава так и останется мутным пятном, не более того. А если будет жена, подобной осечки не случится, уж она проследит, обо всем побеспокоится. Сухоруков также задумался о беспомощной старости и о банальном стакане воды, который должен ведь кто-то принести к его постели.

– Женюсь, – твердо решил он, выпив залпом полкружки молока. Настроение сразу подскочило на несколько пунктов. Теперь дело оставалось за малым. – А где же найти достойную?

Это была задачка не из простых. В том, что за него пойдет любая, Сухоруков не сомневался: мужики всегда в цене, бабы же только с виду гордые, а пальцем помани, и побегут, как глупые куры за петухом. Кроме того, он не какой-нибудь завалявшийся товар. Да, не молод, ну и что? Зато известен на всю округу и каждый месяц получает законную пенсию, а значит, обеспечить сможет, безработица ему не грозит. Сухоруков подошел к зеркалу, изучил свою тощую фигуру и удовлетворенно кивнул – есть на что посмотреть, мужчина в самом расцвете сил.

Удобно устроившись в старом кресле, он стал перебирать кандидатуры.

Катерина Матвеевна с двенадцатого этажа – стара, не дай господь, за ней еще ухаживать придется.

Загогулькина Елизавета с десятого – разведена, это ничего, это можно, но какой же у нее сынок противный. В круглых очках и со скрипочкой…

Елена Петровна с восьмого этажа – не цельная она натура, предаст, как пить дать, предаст. В прошлом году стащил у нее резиновый коврик, так нет чтобы огреть чем-нибудь или обматюкать, сразу в полицию побежала жаловаться.

Ирка с шестого – гулящая, вечно вокруг нее мужики крутятся. Станет еще с каким-нибудь парнем косматым на кровати скакать и тетрадочку подпортит. Допустить такое кощунство никак нельзя.

Наташка…

Сухоруков побледнел, глазки забегали, нос задергался. Да! Однозначно, да! Как же он сразу не подумал? Идеальный вариант. Идеальный!

Во-первых, ненавидит его лютой ненавистью. А это что значит? Да то, что любить будет так же сильно. От ненависти до любви, всем известно, один шаг.

Во-вторых, бегает очень хорошо, как она за ним с молотком гналась!

– Темпераментная, – уважительно произнес Сухоруков, потирая все еще больное колено.

В-третьих, верная. Сколько уже с ним бьется – и не уступает, и в полицию не жалуется, все сама да сама.

В-четвертых, молодая и здоровая, стакан с водой до постели точно донесет.

В-пятых, не толстая, значит, много не жрет, прокормить не проблема.

В-шестых, готовит хорошо, об этом весь дом знает.

Ну и так далее, и тому подобное. Куда ни глянь – сплошные плюсы, замечательная кандидатура. Подружка Валька опять же куда-то пропала. Наташке сейчас одиноко, и против появления в жизни милого друга она возражать не станет. Засиделась в девках. Были между ними разногласия, ну так что ж, он, великий Сухоруков, поделится планами, объяснит свою роль в мироздании, и все встанет на нужные места. Натаха девка умная, поймет его ценность и еще благодарить будет, что растолковал и позволил находиться подле себя. Картина вырисовывалась чудесная.

Обильно пропитав лицо одеколоном, пригладив мокрыми руками редкие волосы, прочистив нос краем кухонного полотенца и проглотив холодную куриную котлету с зубчиком чеснока вприкуску, Сухоруков отправился к невесте. В руках он нес сверток (маленький гостинчик) – в промасленной бумаге покоилась хрустальная ваза с отбитым краем. Мужчина он обстоятельный и не жмотный, пусть будущая жена это сразу увидит и оценит.


Наташа ничего хорошего от Сухорукова ждать не могла, потому, натолкнувшись на его довольную, резко пахнущую физиономию, приготовилась к худшему. Внутренне сжалась и, вспоминая, куда убрала молоток (авось пригодится), закрыла собой дверной проем.

– Чего надо? – спросила она, недоверчиво глядя на сверток в руках ненавистного врага.

– В гости, значит, пришел, по делу, – многозначительно поднимая вверх палец, ответил Сухоруков.

– По какому еще делу?

– Пригласи в квартиру, чайку налей с дороги…

– Бедный, устал, пока в лифте поднимался.

– Понимаю твое неодобрительное отношение ко мне, – удовлетворенно кивнул пенсионер, – но это все почему? Потому что не было между нами душевного разговора. Вот я и пришел объясниться и сделать предложение.

О каком предложении пойдет речь, Наташа не догадывалась. Даже в страшном сне ей не могло пригрезиться, что носатый любитель пакостей надумает стать ее мужем. Поразмышляв несколько секунд, решив по доброте душевной все же не выставлять врага за дверь, она неохотно пропустила Сухорукова на кухню.

Торжественно водрузив на середину стола вазу, сложив бумажку и сунув ее в карман брюк, пенсионер важно сообщил:

– Подарочек тебе, значит.

Пытаясь понять, пьян гость или нет, Наташа подошла ближе. Резкие запахи одеколона и чеснока не дали возможности поставить точный «диагноз», в связи с чем сомнения так и не развеялись. «Интересно, зачем он пожаловал?..» Интуиция спокойно и рассудительно подсказала, что верить в чудесное исправление самого главного негодяя района не стоит. В лучшем случае Сухоруков признается, что переборщил с выкупом, в худшем – провернет новую гадость.

– Спасибо, – осторожно сказала Наташа, занимая выжидательную позицию.

– Так, может, все-таки чайку? Э-э… я бы выпил по-соседски.

Через пять минут Сухоруков пребывал на вершине блаженства: отправляя в рот одно печенье за другим, прихлебывая из широкой пиалы горячий чай с лимоном, пенсионер лишний раз восхищался своим умом и сообразительностью. Это же надо, какой правильный выбор он сделал, это же надо, как у Наташки хорошо! Пожалуй, после свадьбы они поселятся в ее квартире: это жилье и побольше, и посветлее.