Он наклонил голову, переваривая мои слова. И наконец кивнул, серьезно, с видом зрелого человека, и я не могла не подумать, что, несмотря на физическую задержку в развитии и жуткое сходство с моими братьями, Андре вырастет славным молодым человеком, лишенным страсти к бродяжничеству, которая вечно вносила хаос в жизнь мужчин из рода Шанель.

— Читать я люблю. И ни за что не хочу стать бычком, — улыбнулся он.

И вдруг, ни слова больше не говоря, он встал, обошел вокруг стола и, к моему полному изумлению, обнял меня. Боже мой, он молча прижимался ко мне, крепко-крепко, его маленькое тельце дрожало, как листок. Наконец я нарушила молчание:

— Ну-ну, что о нас могут подумать… Обнимаемся, как влюбленные… — И я тут же прикусила губу: черт бы меня побрал — так говорить с детьми неуместно.

— Это потому, что я люблю вас, Tante Коко. От вас пахнет Парижем.

После смерти Антуанетты я чувствовала себя сиротой, а это чувство я с такой энергией отрицала, когда была еще девочкой. И я поклялась себе, что Андре никогда не будет испытывать того, что испытала я. Он никогда не узнает того безысходного отчаяния и одиночества, которое мы пережили с сестрами, потому что у него есть я.

* * *

Летом 1922 года, через несколько недель после отъезда Андре и перед самой поездкой в Грас, ранним утром я вышла из ателье и отправилась на улицу Кастильон, в отель «Континенталь», расположенный буквально в нескольких шагах от улицы Камбон. В холле я попросила портье сообщить Дягилеву обо мне. Он появился через полчаса, растрепанный и помятый, от него так и несло сигаретами и перегаром. Он растерянно моргал глазами, проспиртованные мозги не сразу позволили ему узнать меня.

— Мадемуазель Шанель, — заикаясь, пролепетал он, — мне не сообщили, что это именно вы.

Он был явно под мухой, этот разряженный в пух и прах владыка «Русского балета», пузатый человечек, не чурающийся излишеств.

Я вручила ему запечатанный конверт. Он очень удивился, увидев его.

— Я много думала о том, что вы сказали в Венеции о Стравинском, — пояснила я, — и о том, чтобы возобновить представление его «Весны священной». Я с вами совершенно согласна, он настоящий гений. Я была на премьере балета в тысяча девятьсот тринадцатом году. Здесь вы найдете достаточно средств для того, чтобы он вернулся в Париж и начал работать. Скажите ему, что couturière Коко Шанель предоставляет ему и его семье свою виллу «Бель Респиро», пока он не сможет подобрать себе где-нибудь более подходящие апартаменты. Но я буду просить об одном условии. — (Он смотрел на меня, изумленно разинув рот, держа в руке мой конверт.) — Никто об этом не должен знать. Надеюсь, вы окажете мне такую услугу.

Я повернулась и пошла прочь, улыбаясь и нисколько не сомневаясь в том, что, вскрыв конверт и увидев там чек на 300 000 франков, он тут же помчится к ближайшему телефону, чтобы немедленно сообщить об этом Мисе. Как я ни любила ее, настало время дать ей понять, что я больше ничем ей не обязана.

Стравинский приехал через неделю, оставив в Швейцарии жену и двух дочерей, чтобы они могли закончить учебный год в монастырской школе, куда он их поместил. Он очень исхудал, кожа да кости, толстые губы дрожали, когда он непрерывно благодарил меня и предлагал услуги Кати в работе по дому, чтобы хоть как-то возместить мою щедрость.

— Чепуха, — ответила я. — У меня полно помощников. Когда она приедет, то должна отдыхать.

Я отвела его наверх, в комнату, предназначенную лично для него, но сначала показала фортепьяно «Стейнвей», которое приказала купить специально для него. Проходя в холле мимо Дмитрия, Стравинский обошел злобно сверкающего глазами Романова и чуть не заплакал, когда увидел просторные апартаменты, которые я для него приготовила.

— Это что, твой новый любовник? — прошипел Дмитрий с куда более жаркой страстью, чем та, которую он демонстрировал уже несколько месяцев. — Эта очкастая развалина, от которой за полмили несет нищетой и униженной признательностью?

— Посмотри на себя, ты смешон, — сказала я, пристально глядя на него. Да-а, этот титулованный бездельник сам был похож на развалину: водка, которую он хлестал с утра до вечера, совсем доконала его. — Значит, так, — продолжила я, — немедленно отправляйся наверх, прими ванну и надень чистую рубашку, иначе я прикажу запереть шкаф с напитками. Завтра мы уезжаем в Биарриц. И если ты будешь похож на бродячую собачонку, я тебя никуда не возьму. К девяти чтобы был в «Рице». Пока мы здесь, я буду ночевать в гостинице.

Наш с ним роман вступил в конечную фазу, сомнений в этом не было никаких.

Но пока он был мне нужен, он должен был выполнить свое последнее задание.

* * *

Сначала на моем «роллс-ройсе» мы отправились в Биарриц проверить, как идут дела в моем maison. Оказалось, что так себе, поскольку, повинуясь неисследованным законам миграции, богачи переместились в Канны и Монте-Карло. По извилистым шоссе через Тулузу и Ним мы с Дмитрием добрались до Марселя, там отдохнули и направились в Канны, где я провела разведку и подыскала место для нового предприятия. После этого мы отправились в Ла-Боку, расположенную недалеко от Граса. Чтобы отыскать лабораторию Бо, понадобилось несколько дней, она пряталась среди бесконечных полей, где росли розы, жасмин и ароматная лаванда — настоящий оазис тишины и покоя в этом безмятежном и благополучном регионе, который с XVII века был сердцем французской парфюмерной индустрии. Мы разыскали Бо, но его работодатели из Дома Ралле отказали нам во встрече с ним, тогда я показала рекомендательное письмо от великой княгини, а Дмитрий явился на чай в их замке.

Присутствие живого Романова, как я и ожидала, мобилизовало властей предержащих Дома Ралле, которые как могли охраняли своих парфюмеров, а также их профессиональные тайны. Через два дня ничегонеделания в буколическом раю Граса нас известили, что Бо может встретиться с нами и уделить нам час своего драгоценного времени.

Эрнест Бо оказался изящным мужчиной примерно моего возраста, с горделиво посаженным носом; на нем был белый халат, какие носят врачи. Я изложила мотивы, побудившие меня приехать к нему, но он слушал неохотно, пока я не достала из кармана крохотный пузырек «Ралле № 1». Ни слова не говоря, Бо долго вертел в руке эту вещицу.

— Вот уж не думал, что снова увижу его, — наконец произнес он. — Думал, утеряно навсегда.

— Это была бы величайшая утрата для всех нас, — сказала я. — Великолепные, изумительные духи. Но, — прибавила я, — к сожалению, долго не держатся. Запах слишком быстро улетучивается. И я считаю своим долгом просить вас…

— Быстро улетучивается? — Он изумленно уставился на меня. — Вы что, пробовали?

— Конечно. — Я удержалась, чтобы не закурить, чувствуя, что запах табачного дыма вряд ли ему понравится в этой девственно-чистой обстановке. — Надо же было проверить качество. Теперь я понимаю, почему их так высоко ценила русская царица и почему у нее всегда был некоторый запас. Запах долго не держится. Через два часа выдыхается.

— Я нарочно так сделал. Ее императорское величество сама выразила желание, чтобы запах сохранялся ровно столько, сколько надо для ее дворцовых обязанностей. Она не хотела ложиться в постель с этим запахом.

В последнем утверждении я сильно сомневалась. От моего внимания не ускользнул особенный оттенок этих духов, он был откровенно чувственный, а всем было известно, как обожала Александра своего мужа царя Николая.

— Ну а мне бы хотелось, чтобы он держался дольше, — сказала я. Бо начал было возражать, что это невозможно, но я перебила: — За расходами я не постою. Я прекрасно понимаю, что подобные духи не бывают дешевы. Я даже хочу, чтоб они были как можно дороже, поскольку другого способа подтвердить их исключительность я не вижу. Но и качество должно соответствовать цене. Некоторые оттенки нужно усилить, чтобы они сохранялись дольше, после того как ослабеет первоначальный букет. Мои духи должны подражать природе, не усиливая, а скорее подчеркивая присущую им естественность. Они должны делать женщину незабываемой. Но прежде всего они должны долго держаться.

Несмотря на его явный скептицизм, я заметила, что глаза Бо загорелись. Он увидел, что и я кое-что понимаю в сложном искусстве изготовления духов; а ведь я понимаю не только это. За несколько месяцев после возвращения из Италии я проделала кое-какую работу, моя квартира на улице Камбон была завалена книжками на эту интереснейшую тему. Я успела понять и высоко оценить сложную науку и кропотливый труд, без чего хороших духов не создать.

— Я много думала, и мне пришло в голову, что можно было бы прибавить побольше мягких тонов, скажем корень ириса, а для усиления устойчивости — синтетических альдегидов. Главное, не бойтесь экспериментировать.

Я замолчала в ожидании его реакции. После минутных колебаний он наклонился к лежащему перед ним блокноту и принялся быстро записывать что-то абсолютно неразборчивое. Потом снова вздохнул:

— Честное слово, не знаю, что и сказать, мадемуазель. Я высоко ценю ваши интересные фантазии, но таких усилий сделано не было, не говоря уже о том, что эти духи не продавались ни в одном магазине. Более того, воспроизводить «Ралле № 1» я не имею права — это одно из условий моего контракта с Домом Ралле. Духи русской царицы принадлежат только ее семейству.

Положив руки на стол, я наклонилась к нему поближе:

— Но я не прошу вас воспроизводить духи Александры. Я не хочу, чтобы от моих клиентов пахло мертвой императрицей. — Видя, что от испуга он перестал дышать, я добавила: — Если вы возьметесь за это дело, я готова заплатить очень много. Дмитрий… — Я оглянулась, но он, по своему обыкновению, уже куда-то успел удрать, и это в последнее время меня бесило. — Великий князь уверял меня, что вы самый искусный парфюмер в мире. И я прошу вас просто адаптировать некоторые составляющие первоначальной формулы, чтобы получился совершенно новый аромат. Как вы этого добьетесь — ваше дело.