– Очень жаль, что приходится отложить свадьбу, – сказал он однажды вечером, когда они спускались по травянистому склону холма.

После возвращения Пикассо из Барселоны он впервые упомянул о смерти своего отца и невозможности сыграть свадьбу в течение года после похорон. В ответ Ева сжала его руку, радуясь тому, что он наконец был готов поговорить с ней о доне Хосе. Солнце уже садилось, окрасив дальний горизонт в оттенки алого и золотистого цветов.

– У нас будет другая весна, – с легкой улыбкой проговорила она.

Внезапно впереди раздался лай, сопровождавшийся жалобным воем и злобным рычанием.

– Господи, нет! Фрика! – Пикассо перехватил трость как дубинку и пустился бегом к подножию холма, где находилась Фрика.

Ева побежала следом и вскоре увидела двух дерущихся собак, одна из которых была черной как ночь и по размеру гораздо меньше Фрики, но отличалась невиданной агрессивностью. Скулящий вой Фрики наполнял воздух, пока Пикассо кричал и свистел, стараясь отвлечь соперника от своей собаки. Тем не менее он не смог ей помочь.

Час спустя Пикассо нанял фермера с автомобилем, для того чтобы отвезти Фрику к ветеринару. Ему пришлось пообещать этюд со своей подписью за то, что он оторвал этого человека от ужина. Раненая Фрика свернулась клубком на коленях у Пикассо, сидевшего сзади, и лишь иногда поскуливала.

Пикассо молчал, пока они ехали по бесконечной сельской дороге за несколько миль от Сере. Стало уже совсем темно. Он смотрел вперед, положив руку на шею животного, которое любил уже много лет. Еве показалось, что он ведет безмолвный разговор с Богом; его губы иногда начинали шевелиться, а темные брови хмурились.

Она понимала, что Пикассо вне себя от горя, но на этот раз была бессильна хоть чем-то помочь ему. Ветеринар не сообщил ничего обнадеживающего. Фрика должна была умереть от ран, и они могли лишь надеяться на то, что сумеют сделать ее последние дни более или менее сносными.

Незадолго до рассвета Ева проснулась от шепота Пикассо.

– Я знал, что не должен доверять тебе! – сказал он. – Я с самого начала знал это.

Какое-то мгновение Ева попыталась понять, что он имеет в виду, но потом все встало на свои места. Пикассо явно обращался к Богу.

Ева прикоснулась к его влажной от пота щеке. К счастью, Фрика спала в корзине рядом с кроватью после хорошей дозы снотворного.

– Бог не виноват, – прошептала она. – Та собака была бешеной.

– У Бога всегда есть выбор. Он забирает всех, кого заблагорассудится, и плевать хотел на любовь!

Еве нечего было возразить. У нее разрывалось сердце, когда она видела Пикассо в таком состоянии.

– Эта собака была моим товарищем… Когда дела шли плохо, Фрика всегда находилась рядом… как я любил ее, – он опустился на подушку и с силой провел пальцами по волосам, глядя в потолок. – Это глупо, но казалось, что она всегда будет со мной.

– Мы о ней позаботимся.

– Ева, ты слышала, что сказал ветеринар. Фрика уже не выздоровеет.

– Тогда мы поможем ей встретить конец.

– Я не могу этого сделать. Не могу быть рядом, видеть ее агонию и смерть и чувствовать себя таким же беспомощным, как рядом со своей сестрой!

– Все имеет свой конец, Пабло. Мы все рано или поздно умрем.

– Не хочу этого слышать. Я не потерплю смерти рядом с собой. Все решено!

На следующее утро Пикассо заплатил фермеру, чтобы тот застрелил Фрику.

– Одной пули будет достаточно, – сказал он Еве с холодной решимостью, испугавшей ее. – Это более гуманно, чем продлевать ее страдания.

Они с Евой стояли в отдалении и ожидали выстрела. Пикассо должен был удостовериться, что дело сделано. Потом он решил сам выкопать могилу под старой вишней на склоне холма.

С тех пор как они познакомились, Пикассо дважды плакал. В ту ночь он впервые открыто рыдал в объятиях Евы. Он не обращался к ней прямо, но лишь снова и снова шептал, уткнувшись в ее волосы, что презирает Бога, который делает ужасные вещи и забирает тех, кого любишь больше всего.


Все старались как-то поднять ему настроение после смерти Фрики, но Пикассо полностью погрузился в свое горе. Хуан Грис купил ему билеты на очередную корриду, а Макс с Евой пригласили на поэтические чтения в городе. Ева написала Гертруде и Алисе, надеясь получить от них дельный совет. Гертруда хорошо знала Пикассо; если есть какой-то выход, она должна найти решение.

«Привезите его в Париж, здесь он сможет работать и быть среди друзей», – посоветовала она. Ева согласилась с тем, что ему нужна перемена обстановки. Нужно было покинуть место, где произошло роковое событие. Теперь, когда они были обручены, им понадобится новая квартира – настоящий дом, который она выберет сама. Квартира на бульваре Распай была не только сумрачной и унылой, но и наполненной воспоминаниями о Фрике. Собачьи игрушки и подстилки будут разбросаны повсюду, когда они вернутся в Париж.

Новая квартира должна быть обставлена женщиной и наконец-то ничем не напоминать о его прошлом.

Для того чтобы заманить Пикассо обратно в Париж, Ева однажды вечером, когда они собрались в саду за домом, вслух прочитала письмо Канвейлера. Молодой делец обещал волнующие новости, но отказывался сообщать подробности до их возвращения. Ева надеялась, что это означало последний рывок к всемирной известности, маячившей на горизонте. Она втайне молилась о том, чтобы Пикассо смог оправиться от ужасных летних потерь и с достоинством принять эту славу. Тогда ей тоже станет лучше.

Сейчас Пикассо как никогда нуждался в ней, чтобы вновь обрести душевные силы и взять себя в руки. Еве казалось, что с того времени, как они познакомились, она узнавала все больше новых вещей и все лучше осваивалась со способностью принимать самостоятельные решения. Она смогла найти отличную квартиру и показала ее Пикассо. В Сорге она объявила ему, что собирается стать его настоящим партнером, и это было первым настоящим испытанием для нее: она претендовала на место рядом с Пикассо в качестве человека, прекрасно разбирающегося в живописи.

– Так что ты думаешь о квартире? Мы не въедем туда без твоего одобрения, но лично я считаю ее уютной и просторной, а из окон открываются чудесные виды.

– Оттуда открывается вид на кладбище Монпарнас, – тихо проговорил Пикассо, когда они шли между деревьями по тенистому бульвару к квартире Гертруды и Алисы.

Пока они разговаривали, Ева вертела на пальце испанское кольцо, страстно желая вернуть одухотворенного и энергичного мужчину, который подарил ей это украшение.

– О, я как-то не подумала об этом. Разумеется, я могу отказать владельцу.

– Но там хорошее освещение и много окон.

– В самом деле, – осторожно признала Ева. Она просмотрела десяток квартир за два дня после возвращения в Париж и сразу же полюбила большую студию на улице Шольшер. – Улица тоже очень тихая.

– Давай обсудим это позже, – довольно резко бросил Пикассо, когда они пришли, и начал проталкиваться через толпу зевак, ожидавших у входа в субботний салон Гертруды Стайн, который уже стал парижской достопримечательностью.

Пока они шли, то слышали, как люди шепотом повторяют имя Пикассо.

– Хорошо, поговорим потом, – уступила Ева.

Гостиная уже была полна, когда они вошли, и гости поспешили навстречу, приветствуя их возвращение в столицу. Разумеется, там были Гетруда с Алисой и Лео Стайном; Макс, вернувшийся в Париж после летнего отпуска, а также Жорж и Марсель Брак.

Люди, когда-то пугавшие Еву, теперь казались ей практически близкими друзьями. Они с неподдельным интересом расспрашивали, как ей понравилось жить в провинции, что она думает о боях быков и каково ее мнение о готовности Франции к надвигающейся войне.

В Сере, где люди больше интересовались урожаем вишен и ценами на вино, об этом почти не говорили, но в Париже все обсуждали назревающие политические конфликты и возможность войны с Германией. Ева чувствовала, что трагедии «Титаника» для мира оказалось недостаточно. Такая вещь, как война, казалась невообразимой. Но она отвлеклась от мыслей о мировых проблемах и быстро обратилась к более тривиальным вопросам, теперь ее внимание привлекло поведение брата Гертруды.

– Мистер Стайн заметно изменился, – обратилась она к Алисе, когда Пикассо отошел за напитками. – Похоже, между мисс Стайн и ее братом возникли новые трения со времени нашего весеннего визита.

Алиса задумчиво посмотрела на нее.

– Судя по всему, Лео не слишком одобряет мои отношения с его сестрой, – со сдержанной улыбкой проговорила она. – Они едва не подрались из-за меня.

– Как ужасно.

– Я не должна никому об этом говорить, но Лео и Гертруда решили следовать каждый по своему пути, – более тихим голосом продолжала Алиса. – Даже сейчас, когда мы говорим об этом, они находятся в процессе раздела обширной коллекции произведений искусства. Думаю, сегодня вечером мистер Стайн пришел сюда лишь ради того, чтобы присмотреть за своими капиталовложениями.

– Мне очень жаль, мисс Токлас.

– Не стоит сожалеть. Гертруда получит все картины Пикассо! – ответила она с озорным смехом, который показался Еве особенно привлекательным. – На самом деле, есть три картины, которые они согласились передать Канвейлеру, за них он выручит гораздо больше денег, чем в первый раз. Эта сумма вам обоим не помешает. Ее с лихвой хватит на свадебный завтрак, о котором с таким восторгом говорит Пабло.

Ева не могла представить человека, пожелавшего расстаться с этими двумя великолепными женщинами. Они всегда были откровенны и добры по отношению к ней и не пытались судить ее поступки. «Печально, что они не находят такого же понимания у членов семьи», – подумала она.

– Надеюсь, наш свадебный завтрак все-таки состоится, – сказала она вслух.

– О, дорогая, почему же нет? Пабло без ума от вас, и это прекрасное кольцо безусловно свидетельствует о его намерениях.

На мгновение Ева пожалела о своих словах, но близость к женщине, так хорошо знавшей их обоих, перевешивала любые сожаления.