– Вы жадный человек, мсье Пикассо.

– Если речь идет о тебе, – то да, не стану отрицать.

Еве приходилось признать, что иногда ей казалось, будто их действительно преследуют, и она опасалась, кто еще мог объявиться перед ними, если они не найдут надежное укрытие. Она никогда не слышала о Сорге, но тайна имела свое очарование и привкус новизны. Каждый день после их знакомства приносил новые сюрпризы. Хотя Ева не имела представления, что будет дальше, ей нравилось это ощущение.


Во второй половине дня они сели на автобус, идущий из Авиньона в Сорг. Ярко раскрашенный автомобиль с открытым верхом, который местные жители называли «быком», катился по извилистой дороге среди полей с высокой травой и лиственных рощ, которые тянулись на протяжении шестимильной поездки к северу от города. Когда они вышли на остановке, залитой солнечными лучами, Пикассо держал в руках две туго набитые ковровые сумки. Они прошли через железные ворота к гравийному двору со старым оливковым деревом. Когда они поднялись на крыльцо, Пикассо попросил Еву открыть высокую дверь. Тяжелая створка со скрипом повернулась на петлях.

– Это место называется вилла «Клошетт». Мэр заверил меня, что дом вполне подойдет для нас, и здесь никто не будет нас беспокоить, – объяснил Пикассо, когда они вошли внутрь и оказались в холле с красивым бело-голубым мозаичным полом и белеными стенами. Дом был построен в мавританском стиле, очень популярном за пределами Парижа.

Тяжелые ставни оставались закрытыми, поэтому в доме было тихо и прохладно, а в воздухе едва уловимо пахло апельсинами. «Должно быть, в саду есть апельсиновое дерево», – подумала Ева, пока Пикассо открывал ставни, наполнив светом сводчатую комнату.

Ева была рада оставить позади маленькие драмы, разыгравшиеся в Сере и Авиньоне. Пикассо не ошибся; в этом маленьком поселке не было ничего живописного, но недостаток очарования с лихвой возмещался почти ощутимой аурой спокойствия. Здесь Пикассо мог исцелиться после ужасной ссоры с друзьями, и здесь он мог спокойно работать. Со своей стороны, Ева хотела создать теплый и заботливый мир, который будет для него надежной гаванью, и найти свой путь, чтобы не раствориться в устремлениях своего возлюбленного. Она удивлялась, как много это стало значить для нее.

– Похоже, здесь есть отличная студия для тебя, – сказала Ева о большой комнате, расположенной сразу за прихожей и залитой солнечным светом.

Она подумала о том, сколько времени понадобится Пикассо, чтобы увешать голые беленые стены своими работами, как это было в Бато-Лавуар.

– Я тоже так думаю и уже испытываю вдохновение, – он опустил ковровые сумки и уперся руками в бедра, осматривая комнату. – Здесь есть приходящая горничная и хорошая повариха.

– Я хотела бы сама для тебя готовить. Моя мать говорит, что это величайшее проявление женской любви, – тихо сказала Ева, чувствуя, как у нее перехватило дыхание. Она до сих пор чувствовала неуверенность, когда говорила о своих чувствах к Пикассо.

Он прикоснулся губами к ее шее. Ева закрыла глаза.

– Я думаю, что существует еще одно доказательство, – лукаво прошептал он, и Ева догадалась, что он улыбается.

Когда Ева обернулась к Пикассо, то увидела, как смягчился его взгляд. Теперь ей было нетрудно заметить, как он предан ей, а ведь всего несколько недель назад она и подумать об этом не смела.

На противоположном конце комнаты, рядом с книжным шкафом, Ева заметила старую подставку для вышивания, наполовину прикрытую тканью. Когда Ева подошла туда и сняла ткань, то испытала приступ ностальгии.

– У моей матери была точно такая же, – сказала она. – Она с ранних лет учила меня вышиванию. Помню, когда она вышивала чудесную скатерть, то разрешила мне сделать розу в самом центре.

– Тогда почему бы тебе не попробовать сделать скатерть для нашего дома?

Эта мысль изумила ее.

– Даже не знаю, – пробормотала она. – Прошло столько лет…

– Мне хорошо известно, что нет такой вещи, которую ты не могла бы изготовить с помощью иглы и ниток. Возможно, ты даже сможешь продавать свои вещи в Париже.

– Эта мозаика и местные краски действительно рождают в моей голове разные образы, – осторожно призналась она. – Они наводят на мысли о разных узорах. Но лучше я сошью элегантную юбку или дамскую накидку.

Пикассо обнял ее.

– Вот видишь? Создавать для тебя так же естественно, как и для меня.

– Это слишком смелое сравнение, – Ева рассмеялась. – Но, пожалуй, будет интересно попробовать. Может быть, мне удастся сделать узор в кубистском стиле. Это будет нечто, не правда ли?

– Это слишком смелое сравнение, – поддразнил Пикассо.

– Ты в самом деле думаешь, что я смогу продавать свои работы?

– Я думаю, что вместе мы можем сделать что угодно, ma jolie.

– Ну, если я решу попробовать, то сначала трудно будет выбиться в первые ряды.

– Что ты имеешь в виду? – поинтересовался Пикассо.

– Пока мы здесь живем, мне нужно больше узнать о живописи. Провести настоящее исследование.

– Честолюбивая девочка!

– Не дразни меня, Пабло. Мне нужно узнать как можно больше, чтобы стать для тебя интересной собеседницей.

Ева видела, что он тронут.

– Как думаешь, где-нибудь поблизости есть книжный магазин? – поинтересовалась она.

– Если есть, то ты быстро его найдешь. Я знаю, что если ты хочешь, то добьешься всего!

– Но ведь ты поедешь со мной и поможешь выбрать лучшие книги?

– Ваш покорный слуга, – Пикассо галантно поклонился и поцеловал ее, а потом обвел взглядом комнату. – Значит, ты думаешь, что можешь быть счастлива в этом маленьком Эдеме? Здесь действительно уютно и спокойно.

– Пока я с тобой, то буду счастлива где угодно, – ответила Ева и поняла, что в этих словах больше правды, чем в каких-либо других ее прежних признаниях.


Неделю спустя они отдыхали на диване, прикрыв ставни от летней жары. А немного раньше они ездили на рынок, где собиралось множество торговцев из окрестных деревень, продававших ягоды, свежие финики, сыры и разные сорта хлеба. Пикассо с примерным видом держал сумку для покупок, пока Ева ходила от одной лавки к другой, обсуждая достоинства разных трав или торгуясь о цене мяса или цыплят. Потом она, как жена достойного селянина, выбрала для ужина местное вино. В таких обыденных делах она находила огромное удовольствие.

Теперь, во время отдыха, на Еве была лишь ночная рубашка, а на Пикассо – только широкие штаны. Их головы покоились на противоположных валиках дивана, обитого бархатом, а босые ноги переплетались в центре. Пикассо зарылся в кучу газет. Некоторые из них были прованскими, а другие доставили из Парижа. Ева окружила себя тяжелыми книгами о живописи, которые жадно поглощала в последние дни, делая аккуратные пометки в тех местах, о которых ей хотелось узнать побольше. Книги, которые она купила в разных городках в окрестностях Сорга, лежали у нее на коленях и на полу рядом с диваном.

– Ты выглядишь обворожительно, – произнес Пикассо. – Ты хотя бы понимаешь, как морщишь носик, когда хочешь сосредоточиться?

– Ш-шш! – игриво пригрозила она. – Учеба требует сосредоточенности.

– Что нового ты узнала?

– Пока что я убедилась, что тебе слишком мало платят за твои произведения.

Пикассо насмешливо улыбнулся.

– Вот оно как?

– Именно так. Канвейлер должен выставлять более высокую цену за твои полотна. Если цена на твои картины повысится, то это не только будет способствовать твоей известности за океаном, но и во Франции ты станешь еще более знаменит. Весь мир будет говорить о тебе. Кроме того, нельзя слишком долго выставлять картины в художественных галереях. Их нужно продавать. Они должны разлетаться как горячие пирожки. Ты быстро их создаешь, и продаваться они должны так же быстро.

– Ты все это вычитала?

Ева склонила голову набок.

– Ты смеешься надо мной?

– Вовсе нет. Просто меня удивляет, что ты так заинтересовалась моим творчеством.

– Мне все в тебе интересно. К тому же теперь это наш мир. Я хочу стать для тебя настоящим партнером.

– Знаю, что хочешь, и люблю тебя за это, – Пикассо сбросил книги и газеты на пол и, как змея, скользнул к ней по дивану.

– Тогда скажи, достаточно ли ты любишь меня, чтобы помочь мне приготовить обед? – спросила Ева, когда он положил голову ей на бедро.

Пикассо продвинулся вверх по изгибам ее тела, пока их губы не встретились, и прильнул к ней в чувственном поцелуе.

– Если ты обещаешь надеть только передник, пока будешь готовить, то, может быть, на этот раз от меня будет какой-то толк.

– А если нас кто-нибудь увидит? – улыбнулась Ева и погладила его волосы.

– Никто нас не увидит. Здесь мы существуем только друг для друга, а снаружи никого нет. Это наш маленький рай.

Оба были в этом согласны. Ева не могла представить большего счастья где-либо еще, и знала, что Пикассо думает то же самое. Лето в Провансе было наполнено волшебством, новым для них обоих.

Ева прочитала все книги о живописи, какие смогла найти, и начала вышивать ткань, которую собиралась превратить в изящную накидку. Между тем Пикассо неустанно заполнял стены студии своими новыми полотнами. Он работал гуашью и чернилами на бумаге, а также новыми масляными красками на холсте, иногда несколько часов подряд. Материал не имел значения. Радость и вдохновение, которое он испытывал здесь, проявлялись в ярких красках, которые он использовал.

Со своей стороны, Ева снова начала испытывать удовольствие как от шитья, так и от успокаивающего искусства вышивки, вспоминая учебу в Венсенне под терпеливым руководством матери. Изучая мир искусства, она открывала для себя новые стороны живописи. Многообразие знаний поражало ее, и в жаркие солнечные дни они проводили больше времени в своем уютном убежище, нежели вне его стен. Казалось, что все, от чего ей хотелось бежать в Париж, теперь радовало ее в Провансе, и она еще никогда не чувствовала себя такой живой и естественной.