Энн Жирар - Мадам Пикассо

– El hijo prodigo regresa, – отозвался Рамон и уселся рядом с ним. Возвращение блудного сына.

Худой и долговязый, с суровым вытянутым лицом и эспаньолкой, Рамон Пишо давно получил у барселонских друзей Пикассо прозвище «Дон Кихот», которое прочно закрепилось за ним.

Со своей стороны, Рамон называл Пикассо «блудным сыном» со времен его юности, когда они выпивали бесчисленное количество чашечек черного кофе среди сизых клубов табачного дыма в барселонском ресторане «Четыре кота»[44], беседуя о женщинах и музыке.

Они обменялись дружескими улыбками.

– Я всегда возвращаюсь, амиго, – сказал Пикассо, когда Жермена отправилась навстречу новым посетителям.

– Фернанда к тебе присоединится?

– Нет, и она не имеет представления, где я нахожусь. Но уверен, что она будет у Стайнов, когда я туда приду. Она не упустит случая покрасоваться в обществе после закрытия летнего сезона. Никогда не знаешь, какая знаменитость может появиться там, чтобы приветствовать возвращение Гертруды и Алисы в цивилизованный мир, – со смехом добавил Пикассо.

– Если не считать тебя, – хохотнул Рамон и откинулся на спинку деревянного стула.

– Ciertamente[45].

Минуту спустя Жермена принесла им два бокала пива, шлепнула Пикассо по кепке и вернулась в бистро.

– Хочешь о чем-то поговорить? – спросил Рамон, подставив лицо порывам вечернего ветерка.

Пикассо уставился на свечу, стоявшую между ними на столе.

– Еще нет.

– Я не видел Фернанду с прошлой весны, когда мы встретились в цирке Медрано.

– Не уверен, что помню это, – солгал Пикассо, поскольку ему не хотелось говорить о событиях в цирке с человеком, который не поймет его чувства к другой женщине.

– После представления ты пригласил выпить ту молодую пару, которая присоединилась к нам, разве не помнишь?

– Их пригласила Фернанда.

– Понятно.

Он ответил слишком быстро, и его тон был слишком резким. Рамон сразу же уловил это. Он хорошо знал Пикассо и не мог оставить это без внимания.

– Та девушка, с которой ты перешептывался в цирке, она была хорошенькой, верно?

– Я не заметил, – новая ложь прозвучала еще менее убедительно.

– Нет? – Рамон выразительно изогнул бровь и немного помолчал. – А я определенно заметил. Она была точь-в-точь похожа на прелестную маленькую актрису Эвелин Тоу; такую трудно забыть. Фернанда и Жермена весь вечер говорили о том, какая она миниатюрная и совершенная, и мне пришлось согласиться с ними. Они могли бы быть двойняшками.

– Ты женат, амиго.

– Возможно, но я еще не умер. – Рамон снова усмехнулся и с озорным видом подмигнул. – Помнишь, как мы с тобой, Маноло и Хуаном Грисом уговорили проституток на улице Авиньо обслужить нас за полцены?

– Да, и я помню, что Хуан получил взамен, – язвительно заметил Пикассо.

Оба от души рассмеялись при этом воспоминании.

– Во вторник вечером мы собираемся в «Сиреневый хуторок» на поэтические чтения Поля Фора[46] с Риккардо и Бенедеттой; он тоже недавно вернулся в Париж после летнего отдыха. Вы с Фернандой тоже должны быть там. Хорошо будет снова собраться вместе, как думаешь?

Конечно же, Рамон имел в виду, что нужно вернуть их с Фернандой в привычное русло дружбы и традиций, поддерживавших их отношения в неизменном состоянии.

– Я подумаю об этом, – сказал Пикассо, допивая пиво. Попрощавшись с другом, он покинул Монмартр и спустился по крутой каменной лестнице на улицу Фуатье. Он не был откровенен с другом и не обнаружил своих истинных чувств и настроения. Кроме того, сейчас ему хотелось думать лишь о приятной перспективе очередного разговора с Гертрудой Стайн. Она была единственным человеком, который сегодня мог помочь ему забыть обо всем, что на самом деле беспокоило его.

На этот раз визит в салон Гертруды Стайн был идеей Луи. Он настоял на этом. По его словам, он встретился с Фернандой Оливье на улице, когда она выходила из метро. Она якобы лично пригласила Еву. Луи не знал, что Ева видела его с Фернандой в баре «Эрмитаж», поэтому когда он выступил с приглашением, она согласилась составить ему компанию. Отказаться означало бы раскрыть, что в тот вечер она тоже преступила границы дозволенного, и вызвать вопросы, на которые ей не хотелось отвечать. Она не знала, переспал ли он с Фернандой, но это не имело значения. Ева воспользовалась Луи и до сих пор стыдилась этого. Вместе с тем она испытывала глубокую привязанность к Пикассо, и в этом состояла разница между двумя мужчинами.

Когда они с Луи подошли к открытой двери многолюдного салона, он взял ее за руку и крепко сжал. Ева была одета в стильное новое платье из бледно-розовой и сиреневой ткани. Ее талия была плотно перехвачена поясом, который она купила в маленькой лавке на улице Лепик недалеко от «Мулен де ла Галетт». Теперь ей казалось, что она уже совершенно освоилась в Париже.

– Помни, среди этих людей меня знают как Маркуссиса, и я стараюсь соответствовать новому загадочному образу, – предупредил Луи. – Если кто-нибудь начнет рассказывать тебе что-то странное обо мне, то, как бы ты ни была удивлена, не придавай этому значения. Ты – это все, что для меня важно.

Ева втайне закатила глаза от его снисходительного тона. Она понимала, что Луи пытается оградить себя на тот случай, если кто-нибудь упомянет о вечере, проведенном с Фернандой. Еве хотелось посмотреть ему в глаза, но она не могла себя заставить это сделать. Ее друг, ее первый знакомый в Париже, теперь стоял рядом, лгал ей и неуклюже заметал следы.

Среди парижской молодежи считалось особым шиком получать от жизни все мыслимые и немыслимые удовольствия, но Ева в душе была совершенно другим человеком. То, что произошло между ней и Пикассо, было совсем не похоже на все остальное.

Когда они продвигались через толпу гостей, она почти сразу же заметила Пикассо. Он выглядел более величественно, чем кто-либо из присутствующих. Сейчас он сидел за большим столом в центре комнаты и был погружен в глубокомысленную беседу с Гертрудой, Алисой и незнакомым мужчиной в очках и с темной бородой.

– Вон Пикассо вместе с Анри Матиссом, – восторженно прошептал Луи и повел ее к ним через толпу. – Какая блестящая возможность! Только не испорти ее и не отвлекай их глупыми разговорами, не имеющими отношения к живописи.

Хотя его замечание раздосадовало Еву, она могла смотреть лишь на Пикассо, лучившегося невероятным мужским обаянием, в аккуратном твидовом пиджаке и белой рубашке с открытым воротом. Его темные волосы были гладко зачесаны назад, а черные глаза внимательно смотрели на Матисса. Ева надеялась застать его здесь и обнаружила, что улыбается, когда он поднял голову и увидел ее.

– Маркуссис, мадемуазель Умбер, прошу к нашему столу, – произнес Пикассо. – Разумеется, вы знакомы с мсье Матиссом.

– Я… мы не имели такого удовольствия. Но у меня есть тысяча вопросов, – с излишним рвением отозвался Луи, когда Пикассо встал и великодушно предложил Еве собственный стул. Луи на какое-то время остался стоять рядом с ним.

Взгляд Пикассо был устремлен на Еву, но Луи был слишком зачарован присутствием Матисса и не замечал этого. Вскоре Гертруда встала, но прежде чем она успела предложить стул кому-то из них, Пикассо быстро занял место рядом с Евой.

– Пожалуйста, мсье Маркуссис, возьмите стул Алисы. Я уже давно утомила этих двух джентльменов разговорами о своей книге. Уверена, они с радостью вернутся к обсуждению живописи. Пойдем, Алиса. Только что пришла Айседора Дункан со своим любовником, нам нужно поприветствовать их.

Они с Алисой отошли от стола. Ева ощущала невидимую энергию, пульсировавшую между ней и Пикассо. Это ее обеспокоило. Невозможно было сохранить ясность мыслей, когда он находился так близко. «Если бы он только знал об этом», – подумала она, стараясь собраться с силами.

Луи принялся засыпать Матисса и Пикассо вопросами о формах и пропорциях. Пока они терпеливо отвечали ему, Ева отвлеклась: кто-то прикоснулся к ее плечу, сзади послышался женский голос. По ее спине пробежал холодок, а выражение лица Пикассо изменилось, и она поняла, кто стоит за ней, еще до того, как обернулась.

Фернанда была одета в бежевое шелковое платье с жемчужным ожерельем, а ее волосы собраны в замысловатый узел, подчеркивавший изящный изгиб шеи. Она дышала непринужденной чувственностью и снова напомнила Еве о том, какие они разные. Как только она приблизилась к ним, разговоры тут же прекратились.

– Какой милый сюрприз. Я и понятия не имела, что вы тоже будете здесь, Марсель. Кажется, будто прошла целая вечность! Ах, и Маркуссис тоже с вами, – Фернанда обменялась с ним дружеским объятием, когда он поднялся ей навстречу. – А теперь, джентльмены, с вашего разрешения, я украду у вас Марсель, и мы немного посплетничаем. Я ничего не знаю о том, что происходило с вами после представления в цирке Медрано, и у меня есть несколько собственных историй, которые могут показаться вам интересными.

– Помни, что я сказал, ma cherie[47]: не придавай значения слухам обо мне, – прошептал Луи на ухо Еве.

Прежде чем Ева успела возразить, Фернанда увлекла ее за собой в угол комнаты возле окна и большого горшка с папоротником. Она расцеловала ее в обе щеки и взяла за руки, словно они были сестрами.

– Как поживаете, mon amie?[48] Вы потрясающе выглядите. Мистангет сказала мне, что отвела вас к отличному парикмахеру, но я подумать не могла, как он вас преобразит.

– Спасибо, – отозвалась Ева, не вполне уверенная в том, что это был комплимент.

– Как ваши дела?

– Очень хорошо. В последнее время приходится много работать.

– По-прежнему в «Мулен Руж»?

– Да. Меня официально назначили помощницей костюмера, и я занимаюсь актерским гардеробом.

– Как прелестно. Хотите выпить? Я бы определенно не отказалась. Знаете, я обожаю Гертруду. Она всегда готова поддержать моего Пабло, но это бывает так утомительно, не правда ли?