И он искренне хотел, чтобы она стала его женой.


Фернанда и Маркуссис сидели за второй бутылкой коньяка в баре «Эрмитаж», где было уже полно народу. Интересно, кто оплатит счет? Фернанда удобно устроилась на стуле, распустив по плечам темно-рыжие волосы под стильной шляпкой. Сегодня на ней было зеленое атласное платье, соблазнительно обтягивающее ее формы. Она прекрасно понимала, какое впечатление это производит на Маркуссиса, чьи пальцы как бы невзначай сместились на тыльную сторону ее руки, в которой она держала бокал. Миндалевидные глаза Фернанды встретились с его взглядом, и он замер.

– Я думала, что вы теперь вместе с Марсель, – сказала она.

– Так и есть. А вы вместе с Пикассо.

Ее губы изогнулись в чувственной улыбке.

– О, да. Увы, сейчас его нет с нами, как и вашей Марсель.

Он улыбнулся в ответ.

– Что же мы будем делать без них?

– Определенно, выпьем еще чуть-чуть. А потом, пожалуй, уйдем отсюда.

Луи медленно провел пальцами по ее обнаженному предплечью.

– Ваш ход мыслей нравится мне почти так же сильно, как ваша красота.

– Мой дорогой Маркуссис, лесть открывает любые двери.

Минуту спустя к их столику подошли два молодых итальянца. Фернанда знала одного из них, художника Джино Северини, который прошлой зимой провел несколько долгих вечеров вместе с ней и Пабло за обсуждением живописи. Высокий и стройный, он был одет в ладно скроенный черный костюм и шейный галстук. Густая грива темных волос и блестящие карие глаза говорили о его темпераменте.

– Buоna sera, bella[39], – произнес Северини, поклонившись Фернанде. Он протянул гибкую руку, но потом заметил, что пальцы молодой женщины переплелись с пальцами Луи на столе. – Мсье Пикассо сегодня нет с вами? – с деланым изумлением спросил он, безуспешно пытаясь скрыть сильный, но приятный итальянский акцент.

– Так уж получилось, – ответила Фернанда. Северини посмотрел на своего итальянского спутника. Лишь тогда Фернанда заметила, каким поразительно красивым и восхитительно молодым был этот юноша. Хватило одного взгляда, чтобы между ними проскочила искра мгновенного влечения. Фернанда откинулась на спинку стула. Она получала особенное удовольствие от происходящего, поскольку не имела представления, где сейчас находится Пикассо. И это все меньше беспокоило ее.

– Мадам Пикассо, разрешите представить вам Убальдо Оппи, – сказал Северини. – Он уже около месяца уговаривает меня познакомить его с вашим мужем.

– Я приехал из Болоньи в надежде удостоиться такой высокой чести, синьора.

Она видела, как он нервно вертит в руках черный котелок. Это показалось Фернанде привлекательным и даже немного соблазнительным. Несомненно, он был очаровательным юношей.

– Прошу, присоединяйтесь к нам, – с непринужденной улыбкой предложила она.

Фернанда заметила, как Луи стиснул зубы. «Вот и хорошо, – подумала она. – Небольшое соперничество между мужчинами всегда приятно».

– Возможно, вы ожидаете, что мсье Пикассо присоединится к вам позже? – поинтересовался молодой художник.

На его висках выступила легкая испарина. Это был еще один нюанс, доставлявший удовольствие Фернанде: ощущение власти над мужчинами чрезвычайно радовало ее. Ей нравился глубокий гортанный выговор итальянца, и от него пахло кедром и мускусом, но не краской и сигаретами, как от Пабло.

Официант принес два стула, и Оппи уселся рядом с Фернандой.

– Джино говорил, что вы были натурщицей, – с сильным акцентом произнес Оппи.

– Я и есть натурщица, одна из лучших в Париже, – застенчиво ответила она.

Фернанда понимала, что выпила уже достаточно коньяка, но его вкус был таким медовым и теплым… Она наслаждалась тем, что находится в центре внимания, особенно в последнее время, когда Пикассо стал игнорировать ее.

– Может быть, вы когда-нибудь разрешите мне написать ваш портрет. У вас изысканная внешность.

Фернанда покраснела от комплимента, хотя давно привыкла к похвалам, расточаемым мужчинами. Теперь от нее требовалось лишь небольшое усилие, чтобы заманить итальянца к себе в постель. Бедный Маркуссис не имел никаких шансов.

Северини рассмеялся и налил себе коньяку из бутылки, а в это время музыканты заиграли бодрый регтайм. Посетители устремились на импровизированную танцплощадку. За ней находился маленький сад с увитой плющом стеной. Пространство освещал мягкий свет свечей. Легкий ветерок проникал внутрь через открытые двери.

– На вашем месте я был бы с ней поосторожнее, – шепотом предупредил Северини, обратившись к Луи. – Пикассо очень ревниво относится к молодым людям. Все дело в его горячей испанской крови. В мире искусства это сила, с которой нужно считаться.

– Ничего не могу сказать в отношении вашего спутника, но мы с Пикассо знакомы давно, – сухо ответил Луи. – Я был вместе с ним в цирке Медрано и даже в салоне Гертруды Стайн прошлой весной. Разве не так, Фернанда?

– Хуже всего бывает, когда вас предают люди, от которых вы меньше всего этого ожидаете, – тихо произнес Северини.

Фернанда прикрыла рот пальцами, оценивая мужчин, собравшихся за столиком. Она не смогла удержаться от легкого смешка. «Не стоило пить последний бокал», – подумала она. Ей хотелось запомнить Убальдо Оппи до мельчайших подробностей. Само собой, нужно изображать уклончивость, но она уже надеялась, что отправится домой вместе с ним, а не с убогим карикатуристом. Если все получится, это определенно будет хорошим уроком для Пикассо.


Пикассо быстро обменялся несколькими фразами по-испански с владельцем ресторана и с его дородной, уже совсем седой женой. Ева стояла рядом с ним под голубым навесом у двери маленького бистро. Она была очарована тем, что все здесь были знакомы друг с другом. «Должно быть, он часто приходит сюда», – подумала она. Ева видела, что для хозяев он был не столичной знаменитостью, а просто молодым человеком, привлеченным ароматами, звуками и обстановкой, напоминавшими ему о далекой родине.

Бистро называлось «Тамбурин», и Ева с первого взгляда смогла понять, почему оно так называется. Стены были увешаны десятками всевозможных тамбуринов, разрисованных в разных стилях разными художниками. Были там и картины. Она быстро освоилась в этом экзотическом уголке и чувствовала себя как дома.

– Мсье и мадам Сегатори, – с нотками гордости произнес Пикассо. – Разрешите представить вам мадемуазель Умбер.

Хозяйка взяла руку Евы и пожала ее теплыми, пухлыми пальцами.

– Вы очень похожи на актрису Эвелин Тоу, и я на секунду даже перепутала вас. Однажды мы видели ее выступление в парижском театре и едва не получили у нее автограф. Это действительно великая актриса и настоящая красавица.

Тучная пожилая женщина говорила так, словно была восторженной девушкой. Ева обменялась улыбкой с Пикассо и подумала, что Мистангет не согласилась бы с таким утверждением. Она видела фотографии поразительно красивой мисс Тоу и понимала, какого комплимента только что удостоилась.

Еву и Пикассо проводили к маленькому столу в глубине зала, где были заняты лишь два других столика. Внутри царило почти небесное благоухание, и Ева поняла, как сильно она проголодалась, когда до нее донеслись ароматы чеснока, базилика, жареных цыплят и помидоров.

Она рассматривала небольшой холст с яркими подсолнухами, когда мсье Сегатори налил им по бокалу перно и оставил бутылку на столе. Когда он заметил, что Ева смотрит на картину, то сказал:

– Мсье Винсент лично повесил здесь эту работу двадцать три года назад. Трудно поверить, что его уже так долго нет с нами. Такой талант и такая трагедия, – он покачал головой, на которой осталось лишь несколько прядей седых волос.

– Винсент Ван Гог? – с интересом спросила Ева, изучая широкие мазки на маленьком холсте.

– Он был большим другом нашего кафе в то короткое время, когда жил в Париже. Как и Пабло, – хозяин улыбнулся с отцовской гордостью и похлопал Пикассо по плечу. – Все великие художники в разные времена ужинали здесь: Дега, Моне, Сезанн и даже эксцентричный мсье Тулуз-Лотрек. Они приходили сюда, потому что мы предлагаем уединенную обстановку и лучшую еду в Париже.

– Все блюда готовит его жена, – с улыбкой сказал Пикассо.

– Очень милое место, – отозвалась Ева.

– Я так и думал, что тебе понравится.

– А Фернанда? Ей здесь нравится?

Он посуровел и нахмурился.

– Почему ты всегда так поступаешь?

– Наверное, из самосохранения. Я просто вынуждена это делать. Во всяком случае, хорошо, что я могу не беспокоиться о твоей жизни.

– Разве не слишком поздно для этого? – тихо спросил он. – Для меня уже поздно, потому что я уже очень беспокоюсь о твоей жизни.

Ева подняла голову, пытаясь оценить его искренность, но выражение лица Пикассо оставалось непроницаемым.

Свечи на столе вспыхнули ярче, и их огоньки заплясали в обсидиановых глазах Пикассо.

– Почему тебя влечет ко мне? А как же Фернанда?

– Потому что ты совершенно не похожа на нее. Когда я с тобой, то чувствую себя совсем другим человеком, гораздо лучшим, чем раньше. Я знаю, что хочу стать лучше. То, как ты ведешь себя со мной, как ты смотришь на меня, когда я говорю… Может быть, это звучит безумно, но я хочу жить, чтобы сделать тебя счастливой и разделить наши общие победы.

– Ты прав, это звучит безумно.

– Все эти прошлые месяцы, когда я наблюдал, как ты бросаешь вызов самой себе и побеждаешь, – это было восхитительно. Я действительно был зачарован.

– Каким образом?

– Я видел силу твоего характера и твою решимость. Поэтому мне хотелось стать лучше, чем я есть. Dios, какую чушь я несу! Наверное, это похоже на бред.

– На самом деле мне все понятно, и я польщена.

Миниатюрный мужчина средних лет, носивший очки в проволочной оправе, завел тихую мелодию в углу возле кухни. Оба какое-то время смотрели не него, прежде чем Пикассо заговорил снова.

– Хочешь узнать еще одну неприглядную истину?