Неофициальный прием императора очень мало чем отличался от больших приемов при дворе. Все гости точно так же ждали, тихо перешептываясь между собой, этого важного момента, когда двойные двери распахнутся и через них в зал войдет императорская чета. Вокруг я увидела очень мало знакомых лиц. Паолина на этот раз не присутствовала. Возможно, она навлекла на себя гнев своего строгого брата-императора из-за какого-нибудь нового любовника. Чего доброго, укрывшись в каком-нибудь отдаленном уголке, она небось вовсю удовлетворяет сейчас свои желания и капризы, время от времени погружаясь в мнимые болезни.

И вот наконец двери распахнулись, у меня же почему-то появились недобрые предчувствия. Наполеон вошел в зал один, в своей простой генеральской форме, со своим извечным напыщенным видом. Приветливый, милостивый, он обошел зал, задавая вопросы, отпуская замечания или шутки, которые тотчас же награждались угодливым смехом придворных. Я также была удостоена чести императора.

— Я счастлив, мадам, — произнес он, и я присела в реверансе.

Наполеон взял меня за руку и заставил выпрямиться.

— Прошло так много времени после нашей последней встречи. — Он смотрел мне в глаза.

Я увидела, что он неважно выглядит. Кожа его стала еще более желтой, а волосы, казалось, поредели; под глазами набухли мешки, а от носа к выступающему вперед подбородку пролегли две глубокие темные морщины. Я подумала, что теперь он все больше становится похожим на тетю Летицию.

— Да, прошло много времени, Ваше Величество, — с готовностью согласилась я и подумала, что и в самом деле прошло немало лет с тех пор, когда это лицо было молодым и подвижным, когда каждая его черта говорила о скрытой энергии, а я бесконечно его любила. Теперь то же лицо выглядело угрюмым и неприветливым и я ненавидела его больше всего на свете.

Наполеон уже двинулся дальше, окидывая всех по очереди твердым взглядом, он что-то говорил, едва шевеля губами, а я все еще вспоминала о тех прежних временах. В памяти возникали его пылкое обаяние, его красноречие, доходивший до самого сердца взгляд светлых глаз и нежная улыбка.

Император занял одиноко стоящий трон. Монотонным голосом церемонимейстер зачитал бюллетень, из которого следовало, что Ее Императорское Величество испытывает недомогание, а потому не соизволила почтить своим присутствием сегодняшний прием. Неужели Наполеон освободился и от очаровательной, утонченной Жозефины? Слухи об их возможном разводе уже давно перестали быть слухами. Теперь уже открыто поговаривали о предстоящем судебном расторжении брака императора. Сейчас мне приятно было вспомнить о том, как совсем недавно я расстроила новые брачные планы Наполеона. В этот момент возникший передо мной высокий адъютант вывел меня из состояния задумчивости.

— Император желает… — сообщил он, жестом приглашая меня проследовать к Наполеону.

Когда император чего-нибудь желает, приходится подчиняться. Я последовала за адъютантом. Наполеон ожидал меня в дверях небольшого зеркального салона. Официальная часть приема была закончена, теперь наступило время, когда можно было позволить себе отойти от формального протокола. Адъютант щелкнул каблуками, и Наполеон махнул рукой, отпуская его. Затем он пригласил меня войти в салон, где никого не было.

— Я счастлив, — торопливо повторил Наполеон, и его стеклянный взгляд окинул меня с ног до головы.

— Ваше Величество, — повторила я, в свою очередь, и присела в реверансе.

— Феличина! — Он назвал меня по имени и одновременно коснулся моей руки.

— Да, Ваше Величество? — Я притворилась смущенной и захлопала ресницами.

— Мне одиноко, — сказал он просто, отпуская мою руку.

— Одиноко? — Я отодвинулась от него. — Вы, Ваше Величество, вероятно, шутите?

Наполеон покачал головой.

— Друзья покидают меня, — сказал он печально. — Предают меня. Я не могу никому доверять. Я был искренне привязан к Талейрану, а тот продал меня, не знаю даже, за какую цену. Мне пришлось отправить в ссылку Моро, а теперь я знаю, что Бернадот тоже стал моим врагом. Вот так один за другим они уходят… — Наполеон уныло пожал плечами. — А мой так называемый друг и союзник Александр! Он так же лжив, как и слаб. И к тому же двоедушен. Не ценит моего расположения — целует меня в обе щеки, как брат, и в ту же минуту предает. А мои родные братья и сестры! — Он презрительно щелкнул пальцами. — Все они думают лишь о том, чтобы облачиться в мантию из горностая, теша свой непомерный эгоизм. Я принес себя в жертву недоумкам — тупым и завистливым братьям, бестактным и неблагодарным сестрам. А мама… — Наполеон быстро вытер лоб и поправился: — Мадам Мере предпочитает мне Лучано. Она присоединилась к нему в ссылке и полностью разделяет его взгляды. Что бы я ни делал, ничто ей не нравится. Я — император Франции, а она даже не удосужилась выучить как следует французский. Вместо похвалы за то, что я пришел к власти, мне пришлось услышать от нее какую-то чепуху на смеси французского и итальянского: «Будем надеяться, что это пройдет».

Я не шелохнулась.

— А теперь я теряю и Жозефину. — Наполеон вздохнул. — Она всегда была мне хорошим другом. Никто не знал меня так, как она. — Он поднял вдруг голову и посмотрел на меня. — Разве что ты! Ты тоже всегда меня понимала, верила в меня и прощала недостатки. — Наполеон улыбнулся, но это была лишь бледная тень его прежней, неотразимой, манящей, Требовательной улыбки. — В последнее время я часто вспоминал юность, тихий луг за нашим домом в Аяччо, коз и цыплят, пыль и пробивающиеся через ставни лучи солнца, ароматы ракитника, мальвы, лаванды. Я размышлял об идеалах и устремлениях нашей юности.

Я напряглась, отчаянно сопротивляясь его словам. Мне не хотелось слышать сейчас этот ласковый голос, не хотелось вызывать в памяти забытые волнующие образы. Но Наполеон был неумолим.

— Чем чаще я мысленно возвращаюсь к тому благодатному времени, к своей юности, тем больше меня терзает одиночество.

Как все-таки просто лгать самому себе. Благодатное время?! Ни денег, ни еды! Ни успеха, ни признания. Неужели он забыл, как был объявлен вне закона и выслан с Корсики?

— Феличина, ты моя юность. — Наполеон стал искать мою руку. — Каждый раз, когда я вижу тебя, я чувствую, как ко мне возвращаются силы. Когда ты рядом, я снова начинаю верить в себя.

Я не отнимала своей руки. Судорожные подергивания пальцев Наполеона лучше всяких слов говорили о его нынешнем состоянии.

— Ваше Величество, вы возвращаете меня в прошлое, которое мне давным-давно пришлось забыть.

— А чувства свои, ты их тоже забыла? — допытывался он.

— Нет, — ответила я вполне искренне, — своих чувств я не забыла.

Я отчетливо помню ту волну ненависти, которая всколыхнулась во мне в тот момент. Не отдавая себе в этом отчета, я резко выдернула у Наполеона свою руку. Он недоуменно, почти рассерженно взглянул на меня.

— Нас могут увидеть, Ваше Величество, — поспешно сказала я, стараясь исправить свою оплошность.

Раздраженно поморщившись, Наполеон огляделся вокруг.

— Если бы хоть раз меня оставили в покое и не следили за мной, — пробормотал он. — Я хотел бы иметь возможность хоть на несколько часов принадлежать самому себе… — Быстрыми, решительными шагами он направился впереди меня обратно в зал приемов. Перед красной бархатной портьерой остановился и обернулся ко мне. — Феличина, а ты стала даже еще красивее, — проговорил он нараспев в задумчивости. — До встречи, мадам.


На следующее утро, после ночи, полной беспокойных снов, я начала лихорадочно собираться в дорогу. Прежде всего я послала за князем Долгоруким. Когда он пришел, я попросила его заказать карету для путешествия на послезавтра и резко добавила:

— Не спрашивай меня, почему такая спешка, я все равно не смогу назвать тебе определенную причину. Просто я чувствую, что должна как можно скорее уехать отсюда.

Князь Долгорукий усмехнулся.

— Голубушка, твои нервы тебя подводят. Но я все равно очень рад. Неважно, когда — послезавтра, через три дня или через неделю. Главное, что мы едем.

Он хотел поцеловать меня, но я отстранилась.

— Достань карету, — взмолилась я. — И можешь целовать меня хоть всю дорогу и еще сколько угодно в Санкт-Петербурге. Сейчас у нас просто нет времени.

Вечером я узнала, что он обо всем договорился. Через каких-то сорок восемь часов меня здесь не будет. Я уже не буду находиться во власти Наполеона и зависеть от его прихоти. Напряжение во мне стало постепенно ослабевать, мною опять овладела приятная усталость. Я прошла по всем комнатам, прощаясь со своим домом, ставшим для меня таким привычным. Прощай, зеленая гостиная! Из ее окна видна береза, под которой отдыхает от своей истеричной, сумасшедшей жизни пекинес. Прощай, моя спальня! Я попросила принести шампанского. Лежа в постели, я говорила «до свидания» искусно нарисованным обнаженным фигурам, которые занимались любовью с такой страстью и с таким настойчивым, неутолимым желанием, что невольно приглашали зрителей последовать их примеру. Я подняла бокал и выпила за их здоровье, а потом нажала секретную кнопку. Деревянные панели, безмолвные надежные стражи, скрыли от меня навсегда эту сцену всепоглощающей страсти. Интересно, кто будет жить в этом доме после меня и удастся ли новым хозяевам открыть и оценить секрет этой комнаты. Я задула свечу.

Я, должно быть, только-только уснула, когда металлический звук дверного молотка разбудил меня. Послышались торопливые шаги, затем чьи-то неразборчивые голоса внизу, а следом осторожный стук в мою дверь.

— В чем дело? — раздраженно спросила я. Дверь открылась, и вошла моя служанка со свечой. С испуганным видом она, мне показалось, как-то особенно почтительно присела.

— Прошу прощения, мадам, — пролепетала она, запинаясь, — там… нарочный от императора.