– А ваша семья?

– Отец получил от Жоффруа деньги, но их ненадолго хватило, и не досталось всем кредиторам. В конце концов, отец к нам пришел. Мой муж выслушал его, а потом сказал, что денег больше не даст – тем более что я, по всей видимости, бесплодна, а он женился на мне только ради продолжения рода. К тому моменту у меня уже не осталось иллюзий. Я поняла, как поступил со мною мой отец, и на что он поймал меня; поняла, из какого теста слеплен муж. И я думала: что же дальше? Время шло, а ответ все не появлялся. Отец озлился на Жоффруа за его отказ и перестал даже со мной общаться, и матери запретил. Потом… потом они умерли. – Флер сглотнула. – И наши земли ушли за долги. Ничего не осталось.

– И что же сделал ваш муж?

Госпожа де Виньоль пожала плечами.

– Что он мог сделать? Я осталась при нем. Он все еще возлагал на меня надежды, но чем дальше, тем меньше. Он стал чаще срываться на меня, иногда распускал руки. – Снова этот простонародный говорок. – И еще… в какой-то момент ему пришла в голову мысль, что так и будет. Что я не понесу ребенка. Он желал наследника, а я не могла его дать. И он спросил у меня – что ему делать? Так спокойно спросил, издевательски. «Разве что, – произнес он задумчиво, и тогда я с ужасом осознала, что он уже обдумывал эту мысль, – ты бы скончалась, как твои папенька и маменька, и я мог бы выбрать себе хорошую жену, здоровую». И он взглянул на меня с этаким значением. Тогда я поняла, что он хочет меня убить.

Виконт молчал.

– Вы мне не верите? – беспомощно спросила госпожа де Виньоль. – Вы думаете, я все это придумала? Но я знаю, как было. Ему понравился мой ужас. Он стал дразнить меня, намекать, что убьет. Что от моей смерти ему будет больше выгоды, чем от жизни. Думаю, он надеялся, что я помешаюсь и наложу на себя руки, избавив его от необходимости делать грязную работу. Только во мне взыграл дух противоречия. Я не желала поддаваться этому дурману, я сохраняла ясную голову и ждала возможности сбежать. Словно предчувствуя что-то, Жоффруа велел Эсташу неотступно находиться рядом со мной, если я решусь выйти из замка. Я и так почти не выезжала, а тут и вовсе прекратила. И я говорю это сейчас не для того, чтобы оправдать себя, а для того, чтобы вы поняли…

– Я не жду от вас оправданий. Лишь фактов, как вы их видите.

– Я женщина, мои факты – это чувства, – грустно улыбнулась она и допила вино из своего бокала одним глотком. – Тем не менее… Он хотел меня убить, определенно. Он стал об этом прямо говорить. Я думала о том, как бы сбежать, но куда мне было идти? Родных не осталось, и друзей у меня не водилось. И мне стало казаться, что лучше уж закончить свою жизнь в сточной канаве, чем от руки этого человека, который по недоразумению звался моим мужем. Я решила бежать, но не знала, как. Эсташ следил за мною, будто сторожевой пес…

Флер перевела дыхание и заговорила теперь жестче, деревяннее.

– В тот вечер, о котором я до сих пор боюсь вспоминать, стояла отличная погода, весна уже наступала. Мой муж приехал из Бордо и был не в духе. Я шла по коридору мимо его кабинета, когда услышала, что он отсылает Эсташа с каким-то поручением. «А как же мадам?» – спросил Эсташ. «Да забудь ты о ней, – велел Жоффруа, – я думаю, она весь вечер просидит у себя в спальне. Несчастная дурочка молится. Лучше езжай и побыстрее уладь это дело». Мой муж всегда был невеликого мнения о моем уме… Я спряталась у себя прежде, чем меня заметили. Судя по голосу Жоффруа, он собирался провести вечер дома и уже начал возлияния по этому поводу. Он всегда много пил. И я подумала: если Эсташа не будет, и если мой муж выпьет и заснет, как то часто бывало, я смогу уйти. Я сяду в почтовую карету и уеду подальше отсюда. У меня же есть кое-какие деньги и драгоценности, все это я возьму с собой, и смогу работать гувернанткой или горничной в богатом доме… где-нибудь в Англии или в Голландии. Путешествие не пугало меня. Это был мой шанс. И я стала собираться.

В камине треснуло, рассыпаясь искрами, пахучее сосновое полено.

– Я переоделась в дорожное платье, собрала небольшую сумку – так как знала, что идти придется быстро, и я не смогу нести нечто тяжелое. И вот, прислушавшись, я вышла из своей комнаты. Был девятый час, уже стемнело. Ни звука не раздавалось в замке, и это было жутко. Как будто умерли все, а я осталась в живых одна на всем белом свете. Моя горничная, которой я никогда не доверяла, наверняка сидела на кухне вместе с другими слугами, и хотя обычно ее отсутствие меня не радовало, сегодня это оказалось только на руку. Я прошла по коридору к центральной лестнице – лишь спустившись по ней, можно было покинуть дом. Я знала, что через кухню мне не пройти, и через парадную дверь уходить слишком опасно, меня могут заметить; но оставался еще выход в сад, по коридору мимо кладовых, им-то я и собиралась воспользоваться. Только моим планам не суждено было осуществиться. Выйдя на лестницу, я нос к носу столкнулась с Жоффруа. Он поднимался, видимо, из гостиной, где сидел иногда вечерами. В руке у него была бутылка; похоже, он пил прямо из горлышка.

Сезар живо представил себе все это: и огромный дом, в котором гаснут звуки, и широкую лестницу, и то, как застыла, должно быть, госпожа де Виньоль, столкнувшись с мужем, от которого собиралась сбежать.

– Некоторое время мы молча разглядывали друг друга. Наконец, Жоффруа усмехнулся и заметил: «Так вот почему ты затаилась сегодня! Замыслила побег от меня, крошка?» Он попытался схватить меня, я отпрянула. Тогда он вырвал у меня сумку и швырнул мне за спину. Я думала, не побежать ли по лестнице вниз, не попытаться ли скрыться от него и насколько он пьян, и догонит ли меня. Я очень боялась споткнуться. «Пусти меня, Жоффруа, – попросила я, – зачем я тебе нужна?» – «Действительно, ты мне не нужна, – продолжал глумиться он, – совсем не нужна стала! Глупая, да еще бесплодная! Ты хороша, спору нет, но красивого личика мало, чтобы я остался тобою доволен». Я старалась обойти его, мы стояли на верху лестницы, и тут он ко мне потянулся. «Иди же сюда, – сказал он, – никто не будет о тебе горевать. Давай сделаем это быстро…» И я поняла, что сейчас он сломает мне шею или задушит; он был пьян, и его глаза стали совсем бешеные.

– И вы его толкнули, – сказал Сезар.

Глава 13

Совесть и вера

– Да, я толкнула его, – безжизненным голосом согласилась госпожа де Виньоль. – Он хотел дотронуться до меня, и тут во мне вскипела ярость, и я стала будто видеть себя со стороны – что я делаю и как. Он пытался поймать мои руки, я сопротивлялась, а потом изо всех сил толкнула его в грудь. И он полетел вниз, уронил бутылку, которая разбилась и залила вином все вокруг – сначала мне показалось, что кровью, – и остался лежать недвижимый у подножия лестницы. А я стояла наверху и смотрела на него. Я была словно безумная. Мне так хотелось, чтобы он оставил меня в покое, что на миг меня охватила дикая радость; и лишь потом я осознала, что натворила.

– Вы защищались!

– Я убила его, потому что хотела убить. Возможно, черная сторона моей души взяла верх. Но я хотела, чтобы он умер. И он умер. – По лицу ее пробежала судорога. – Он лежал там внизу, а я стояла и смотрела. Потом ко мне возвратилась способность думать. Моя сумка все еще лежала неподалеку, но я понимала, что теперь уходить нельзя. Если я сбегу, то меня сразу обвинят в убийстве. Самым разумным было остаться. Я не стала спускаться вниз, туда, где лежал Жоффруа, чтобы не выдать свое участие в его смерти. Я взяла сумку и медленно побрела в свою спальню, закрылась там, разложила по местам вещи, переоделась в домашнее платье, взяла книгу и стала ждать. Я надеялась, что кто-нибудь поднимет тревогу, однако ничего не происходило. И лишь два часа спустя – о, ваша светлость, что это были за мучительные два часа! – я услыхала голос Эсташа, призывавшего меня. Я открыла ему дверь. Он выглядел устрашающе.

– Он ничего вам не сделал?

– Нет. Кажется, он растерялся не меньше моего. Он не мог знать, что именно я столкнула мужа с лестницы, а я постаралась выглядеть невинной, как Дева Мария. Я спросила его, почему он кричит, и Эсташ ответил, что мой муж упал с лестницы и умер; я вполне правдоподобно изобразила обморок, и затем, очнувшись, вела себя так, будто потеряла способность мыслить. Эсташ спросил, не хочу ли я пойти посмотреть на мужа, и я сказала, что не хочу; сил не было взглянуть ему в лицо. Приехала полиция, инспектор осмотрел лестницу и сказал, что ему все ясно: шевалье был пьян, упал и сломал шею. Ночь прошла ужасно. Со мною осталась моя горничная, и я хотела заснуть и не могла. Я освободилась от Жоффруа – и попала в другую клетку, ведь отныне и навсегда я стала убийцей. Наша совесть – судья непогрешимый, пока мы ее не убили…

Виконт встал, взял бутылку и налил госпоже де Виньоль вина; она благодарно кивнула.

– Что ж. Мне предстояло жить так. Утром Эсташ сказал мне, что его господин всегда желал, чтоб его похоронили быстро, так что похороны состоялись буквально сразу. Присутствовали только я, священник да Эсташ; тело до фамильного склепа донесли садовые рабочие. Гроб был закрыт. Священник прочел молитву, я постояла немного и ушла. Я понимала, что пережить еще одну ночь в этом месте просто не смогу, к тому же, меня пугал Эсташ, смотревший на меня с фанатичной мрачностью. Как бы он не захотел довести дело своего господина до конца, подумала я. Вряд ли слуга подозревал меня в том, что я убила мужа, но его смерть действительно потрясла этого человека… И я собралась за час и уехала. Наняла карету в Бордо. Незнакомцы казались мне безопаснее, чем знакомые люди. Приехав сюда, в этот дом, я рассчитала всю прислугу, наняла новую и через некоторое время начала успокаиваться. Я знать не хотела о том, что происходит там, в Бордо. Эсташ словно в воду канул. Я надеялась никогда больше с ним не встретиться, но все же старалась редко выходить из дома. Я боялась и до сих пор боюсь, а призрак Жоффруа является ко мне во снах. А потом… – Флер запнулась и выговорила: – Потом ко мне пришел этот человек и сказал, что он знает, что я убила мужа.