Когда начался бал, герцог понял, насколько права была его мать — а если по справедливости, Анита, — украсив зал на венецианский манер: это убранство стало отличной темой для разговоров.

Гости были удивлены и восхищены. Мелодии, которые исполнял приглашенный из Лондона оркестр, усиливали произведенное впечатление.

Звучали то мягкие, романтические, то веселые, оживленные мотивы. Даже если бы герцог пожелал, он не смог бы отыскать ни малейшего изъяна: прием проходил как по маслу.

Но совсем неожиданной радостью стало выздоровление его матери. Она чувствовала себя прекрасно и сейчас танцевала с лордом-наместником.

Герцогиня была особенно хороша в атласном платье цвета голубиного крыла, который ввела в моду принцесса Александра. Оллертонские сапфиры редкостной чистоты сияли великолепием.

Герцог в который раз подумал, что найти жену столь же обворожительную, как его мать, и с таким же прекрасным характером невозможно.

Он отлично знал, что комплименты, расточаемые герцогине гостями, вызваны не только восхищением, но и искренней любовью.

Герцогиня содействовала многим преобразованиям, необходимым графству, и никогда не отказывалась выслушать других — не важно, занимали они высокое или низкое положение в обществе.

Герцогу казалось, что в ушах его постоянно звучат слова его отца: «Сейчас подобных женщин уже не встретить!»

Тем не менее долг есть долг, и герцог прекрасно знал, в чем он состоит, направляясь к леди Миллисент, которая стояла рядом со своей матерью, графиней.

Леди Миллисент в самом деле была очень привлекательной.

То же самое подумала Анита раньше, когда все они собрались перед ужином в Серебристой гостиной.

На леди Миллисент было белое кружевное платье с пышной юбкой, вошедшее в моду благодаря императрице Евгении. Такие платья очень шли молодым девушкам.

Ее голубые глаза и сияющие золотые волосы в точности соответствовали требованиям, которые герцог предъявлял к своей будущей жене.

— Позвольте пригласить вас на танец, — сказал он.

Герцог ожидал, что в ответ глаза леди Миллисент вспыхнут от радости. Так всегда бывало с женщинами, которых он приглашал на танец.

Но леди Миллисент просто наклонила голову. Графиня с готовностью произнесла:

— Это было бы замечательно, дражайший герцог. Вы увидите, как Милли хорошо танцует.

— Без сомнения, — коротко ответил герцог. Оркестр заиграл вальс Оффенбаха. Герцог вывел девушку в центр зала.

«Да, пожалуй, ее рост соответствует непременному условию, и она сможет воздать должное оллертонским бриллиантам и пяти нитям восточного жемчуга, когда-то принадлежавшим индийскому магарадже», — подумал он.

Предок герцога, один из первых губернаторов Индии, приобрел жемчуг, как теперь казалось, за бесценок. Каждая герцогиня Оллертонская находила, что ожерелье ей очень идет.

Ювелиры говорили, что жемчуга должны соприкасаться с кожей, но дамы и без того с удовольствием носили «выкуп короля».

— Надеюсь, вам нравится в Оллертоне, леди Миллисент, — сказал герцог, плавно ведя свою даму по гладкому полу.

— Да, благодарю вас.

Ее слова отвечали приличиям, а голос звучал холодно и безжизненно.

— Убранство нашего бального зала, наверное, кажется вам необычным. Признаюсь, я и сам был удивлен, когда впервые увидел его.

— Здесь так мило!

— Вы никогда не были в Венеции?

— Нет.

«Трудно с ней», — с нарастающим раздражением подумал герцог.

Он настойчиво произнес:

— По-моему, этот город великолепен. Говорят, для медового месяца лучше места не найти.

К его удивлению, леди Миллисент сжалась и пропустила шаг. Потом она сказала:

— Мне кажется, там нездоровый климат из-за каналов.

— Полагаю, это зависит от квартала. Возле лагуны помогают приливы.

— Все равно, мне не хотелось бы в Венецию. Судя по тону леди Миллисент, она не желала более обсуждать эту тему. Герцог решил, что раз она не хочет продолжать беседу, помолчит и он.

Но тут увидел, что его мать наблюдает за ними с другого конца зала, и понял: он обязан попытаться еще раз.

— У вашего отца превосходные лошади, — заметил он. — Вы любите верховую езду?

— Не очень.

— Что же вам нравится? Поколебавшись, леди Миллисент ответила:

— Многое.

Если бы они уже были женаты, герцог непременно схватил бы ее и как следует встряхнул. Вместо этого он насмешливо произнес:

— Конечно, широта интересов весьма способствует просвещению.

— Не могу понять, почему вас это… занимает. Слова прозвучали еле слышно, но герцог все-таки уловил их и сказал себе: не может быть, чтобы Клайдширы не знали, зачем их пригласили в Оллертон.

Граф и графиня часто гостили здесь и, без сомнения, знали, что на приемы, которые устраивал герцог, никогда не приглашали молодых незамужних девушек.

Но теперь обычай был нарушен. К тому же приглашения рассылала герцогиня, и любой, кто имел представление о том, что происходит в высшем свете, догадался бы о цели приема.

Кроме того, герцог не сомневался: графиня, увидев соперниц своей дочери, пришла к тому же выводу, что и он сам. Леди Миллисент — «фаворит забега».

«Почему же тогда они ничего не сказали дочери?» — спрашивал он себя.

С другой стороны, это объясняло тот факт, что леди Миллисент не прилагала ни малейших усилий, дабы понравиться герцогу.

Впрочем, возможно, она настолько неумна, что просто не в состоянии поддержать беседу.

Когда герцог разговаривал с Розмари Кастор и Элис Даун, по крайней мере было заметно, что они изо всех сил стараются заслужить его расположение.

Когда танец закончился, герцог все еще удивлялся странному поведению леди Миллисент.

Даже не улыбнувшись, девушка немедленно подошла к матери — в соответствии с приличиями. Единственное, что мог сделать герцог, — последовать за ней.

— Пока вы танцевали, я все время смотрела на вас и думала, какая вы чудесная пара, — сказала графиня.

— Благодарю вас за доставленное удовольствие, — вежливо сказал герцог.

Он уже готов был отойти, но его мать, сидевшая рядом с графиней, протянула к нему руку. Герцог быстро подошел к ней.

— Ты хорошо себя чувствуешь, мама? Возможно, тебе не стоит танцевать?

— Я чувствую себя великолепно! — ответила герцогиня. — Никак не ожидала, что проведу этот вечер не в кресле-каталке!

Герцог хотел сказать матери комплимент, но она вдруг тихо попросила:

— Не мог бы ты посмотреть, все ли в порядке с Анитой? Я ее уже некоторое время не видела.

— Конечно, — ответил герцог. — С кем она танцевала, когда ты видела ее в последний раз?

— С лордом Грэшемом. Герцог нахмурился.

За ужином он обратил внимание, что Анита сидит рядом с Джорджем.

На прием Джорджа пригласили потому, что он превосходно играл в бридж. К тому же он был весьма общительным человеком.

Герцог не сомневался, что лорд Грэшем будет флиртовать с двумя хорошенькими замужними гостьями.

Но на сей раз он ошибся: за ужином Джордж уделял повышенное внимание Аните.

Лорд Грэшем был человеком утонченным и уравновешенным, а кроме того, волокитой. Но большинство светских дам не принимали его ухаживаний всерьез.

Его приглашали на все самые блестящие приемы: во-первых, он был холост, а во-вторых, очарователен.

Женщины, которым лорд Грэшем признавался в любви, смеялись над его торжественными заверениями и часто говорили за его спиной:

— Бедный Джордж! Он вечно ищет grande passion8, но как он может рассчитывать на успех после стольких обманов?

Герцог тем не менее симпатизировал Джорджу Грэшему и надеялся, что его присутствие сделает прием не столь уж невыносимым.

Выйдя из зала, герцог прошел через две или три передние, где беседовали парочки — кто более, кто менее доверительно.

Ни Аниты, ни лорда Грэшема. Уж не совершила ли Анита глупость, отправившись с лордом в оранжерею?

Девушки, которые позволяли увести себя в оранжерею во время бала, обязательно попадали в скверные истории, но, конечно же, Анита об этом не знала.

Оранжерея в Оллертоне была исключительной. Построенная всего тридцать лет назад, она не только была более просторна и лучше спланирована, чем большинство прочих. В ней были собраны цветы со всего мира — настоящая находка для ботаника.

Там цвели гималайские азалии, лилии из Малайзии и множество южноамериканских растений, которых никогда раньше не видели в Англии.

Но главным чудом оранжереи были уникальные орхидеи. В Оллертоне сложилась традиция посылать перед ужином в комнаты дам букетики для украшения корсажа, а в комнаты джентльменов — бутоньерки.

Герцог заметил, что Анита приколола к платью маленькие орхидеи, по форме напоминавшие звездочки. Кстати, платье было великолепным образцом наряда девушки, впервые появившейся в свете.

Белый тюль облекал плечи Аниты, подобно мягкому облаку. На корсаже и пышной юбке каплями росы искрились крошечные бриллиантики.

Их мерцание сопровождало каждое ее движение. Когда герцог увидел, как она танцует, у него возникло чувство, будто ее озаряет особый свет.

Ему пришла мысль, что тем не менее гости замечают не платье, а сияющие восторгом глаза Аниты. «Ну что ж, — подумал он с некоторой долей цинизма, — по крайней мере один человек радуется приему» . Собственные его чувства были совершенно противоположными .

Герцог открыл дверь, и его накрыла теплая волна цветочного аромата.

Войдя, он услышал голос:

— Н-нет… пожалуйста… Я хочу… вернуться к герцогине!

— Сначала я должен поцеловать вас, — ответил мужчина.

— Я уже сказала… Я не хочу, чтобы вы меня целовали. Оставьте меня… в покое!

— Я докажу вам, что поцелуй может стать наслаждением. Откровенно говоря, я хочу стать первым мужчиной, коснувшимся ваших губ.

— Нет… нет! От… пустите меня!

В голосе Аниты явственно звучала паника. Отстранив ветви эвкалипта, герцог быстро приблизился и увидел, как Анита отчаянно пытается вырваться из рук лорда Грэшема.