Виктория Холт - Людовик возлюбленный

Как обычно, Людовик посмотрел на матушку, чтобы видеть, как она отреагирует на это вторжение. Та стояла почти по стойке «смирно», прямо как солдат, и по ее глазам он понял, что она желает, чтобы ее Людовик вел себя достойно, так, чтобы можно было гордиться им. Людовик любил ее и всегда старался угодить, к тому же сейчас от него ничего особенного и не требовалось, и мальчик тоже застыл в ожидании.

Дядя подошел к ним первым и вместо того, чтобы, по обыкновению, поднять его и посадить на плечи, опустился перед Людовиком на колени, взял руку ребенка и поцеловал ее.

– Будучи вашим подданным, ваше величество, – сказал герцог, – я первым пришел присягнуть вам.

Людовик все понял. Его прадедушка ушел, как и шептали все вокруг, и теперь он стал королем. Поток его мыслей прекратился, он не пытался схватить шпагу своего дяди и трогать золотые кисточки мундира, Людовика поглотила лишь одна мысль: «Я теперь король. Теперь все будут обращаться ко мне «ваше величество», все будут кланяться, и когда-нибудь я тоже буду спать в этой огромной королевской кровати».

Остальные по очереди преклоняли перед ним колени и клялись в верности. Людовик стоял прямо, глаза его блестели. И те, кто видел его, удивлялись: «Разве может маленький мальчик понимать так много?» Мадам де Вантадур была рядом, гордясь своим любимым ребенком.

Через пару дней маленький Людовик обнаружил, что быть королем не так уж и здорово. Хотелось закричать, как в игре: «Хватит. Я больше не король». Но это была не игра, и ему теперь всю жизнь придется оставаться королем.

Его присутствие необходимо на всех торжественных событиях. Там надо долго сидеть неподвижно и говорить только то, что подсказывают. Ребенка это утомляло.

Мадам де Вантадур одевала его в одежду, которая ему совсем не нравилась. Она была вся фиолетовая и черная.

– Мне не нравится эта одежда, матушка, – возмущался Людовик.

– Ты наденешь это всего лишь раз.

– Но только один раз, больше я не хочу это носить.

– Дорогой, пожалуйста, будь послушным.

– Разве я не король, матушка? Разве короли носят некрасивую одежду? Прадедушка же не носил.

– Носил бы, если бы от него этого ждал народ. Короли должны делать то, что от них ждет народ.

– Тогда что хорошего в том, чтобы быть королем? – спрашивал Людовик.

– Ты узнаешь это позже, – отвечала таинственно мадам де Вантадур.

И он замолкал, надеясь узнать это как можно скорее.

Но ожидание было таким долгим и утомительным. Ему нужно было ехать в Париж и предстать перед парламентом, где герцога Орлеанского официально объявят регентом.

Людовику очень понравилось в палатах парламента. Там было полно людей, и, когда он вошел, все встали, сорвав головные уборы. Он посмотрел на них застенчиво, но с любопытством. Кто-то выкрикнул: «Да здравствует король!» Это про него! Если бы не рука мадам де Вантадур на плече, он подбежал бы к кричащему. Людовик заявил, что никуда без нее ходить не будет, и хотя матушка и покачала головой, говоря, что ему придется быстро взрослеть и учиться обходиться без нее, но он знал, она была довольна его словами. Поэтому можно было требовать, топать ногами, если надо, и кричать… всем им кричать, что он никуда не пойдет без своей любимой матушки. Его подняли на руки. Он знал, что это герцог де Трем, главный казначей.

В одном конце палаты был трон, а на троне – бархатная подушка. Герцог де Трем посадил Людовика на подушку, и мадам Вантадур сказала громким звучным голосом:

– Месье, король созвал вас здесь, чтобы объявить о своих желаниях. Вам их огласит главный казначей его величества.

Людовик пристально посмотрел на матушку. Желания? Что еще за желания? Это сюрприз? Он говорил ей, что хочет то-то и то-то… как на именины?

Но он не мог понять, о чем они говорили, и ему было так неудобно сидеть на этой бархатной подушке… Он поймал взгляд гувернантки. «Пойдем уже», – хотел было прошептать он, но мадам быстро отвернулась, а Людовик не решился крикнуть.

Он рассматривал голубой бархат с нашитыми на него золотыми лилиями. Затем обратил внимание на замечательную красную шапочку на голове архиепископа Парижского. Он никогда раньше не видел таких шапок. Теперь он знал, чего хочет. Он хочет вот такую шапку, потому что ненавидит черную шапку из крепа. Он был королем, и он должен иметь то, что он хочет, иначе зачем тогда быть королем?

Архиепископ преклонился перед ним, и шапка была очень близко. Людовик протянул свои ручонки и уже было схватил ее, однако неусыпный взор мадам де Вантадур вовремя остановил его.

– Я хочу красную шапку, – нетерпеливо прошептал он.

– Тихо, мой дорогой.

Месье де Виллеруа наклонился к нему и прошептал:

– Ваше величество, вам нужно слушать то, что вам говорят.

– Я хочу красную шапку, – прошептал Людовик.

Месье де Виллеруа выглядел беспомощным, и среди стоявших рядом с троном прокатился смешок.

– Вы не можете получить ее… сейчас, – чуть слышно сказала матушка де Вантадур.

Людовик улыбнулся.

– Я – король, – так же тихо сказал он.

– Вы должны слушаться, – прошипел месье де Виллеруа; он был явно раздражен.

Людовик бросил на него сердитый взгляд.

– Да ну тебя, – прошептал он. Людовик тут же почувствовал, как он устал и раздражен, но все же не сводил глаз с шапки архиепископа.

У него спросили, утверждает ли он герцога Орлеанского регентом короля. Людовик посмотрел на герцога де Виллеруа пустыми глазами.

– Отвечайте «да», – приказал ему тот. Людовик сжал губы и продолжал пристально смотреть на месье де Виллеруа, а тот беспомощно взирал на мадам де Вантадур.

– Скажите «да», – требовала она. – Скажите громко, крикните… чтобы все услышали.

«Не скажу, – подумал Людовик. – Они не дали мне красную шапку, а я не скажу «да». Мадам де Вантадур с герцогом де Виллеруа продолжали убеждать его, а он смотрел на них своими красивыми темно-голубыми глазами, хлопал длинными ресницами и плотно сжимал губы. Людовик не собирался ничего говорить.

– Тогда снимайте вашу шапку, – сказала мадам де Вантадур.

Людовик улыбнулся. Он с удовольствием снял эту черную дрянь из крепа, впиваясь глазами в головной убор архиепископа.

– Король дал нам знак своего согласия, – сказал де Виллеруа, и собрание окончилось.

На улице толпился народ. Все хотели увидеть маленького короля.

На ступенях Сен Шапель главный казначей поднял Людовика на руки, и люди выкрикивали его имя.

Большинство из них казались уродливыми, совсем не нравились ему: слишком громко кричали, глазели на него и тянули руки…

– Ребенок устал, – сказала мадам де Вантадур. – Поехали.

Вскоре он уже сидел в карете вместе с мадам де Вантадур.

Людовик услышал пушечные выстрелы.

– Стреляют в Бастилии, так как вы король и народ любит вас, – объяснила мадам де Вантадур.

Людовик увидел птиц, выпущенных с четырех концов Парижа.

– Это означает возрождение свобод, – пояснила мадам де Вантадур.

– А что такое возрождение, матушка? А свобода? – спросил Людовик.

– Это значит, что они рады, что вы их король.

– Куда мы едем? – спросил Людовик.

– В Венсенн, – ответила мадам де Вантадур. – Там мы снова станем самими собою.

– Хотя я и король?

– Хотя вы и король, вы пока все еще маленький мальчик. В Венсенне мы будем играть в наши любимые игры и вместе делать уроки. Какое-то время можете забыть о шапочках из крепа и бархатных подушках.

– Здорово, – облегченно сказал Людовик. Потом он засмеялся. Оказалось, что быть королем совсем не так плохо, как он думал раньше.

Был поздний сентябрьский вечер. Со времени кончины Людовика XIV прошло уже более года. Мать Филиппа Орлеанского, пожилая придворная дама, прибыла в королевский дворец встретиться с сыном.

Герцог Орлеанский не мог пожаловаться на жизнь. Он часто навещал своего маленького племянника и уверял, что в данный момент мадам де Вантадур для него – лучшее из возможного. Но он старался, чтобы Людовик не терял своей любви и к дяде. Кроме того, быть королем – очень приятная обязанность.

Мать крепко обняла сына, и Филипп отпустил сопровождающих, чтобы они могли остаться наедине. Тогда он с любовью посмотрел на нее и сказал:

– Вы хотите пожаловаться на своего несносного ребенка, мадам, не так ли?

– Мой дорогой Филипп, – засмеялась она, – ваша репутация с каждым днем становится все хуже и хуже.

– Я знаю, – охотно подтвердил он.

– Мой дорогой, это сходило вам с рук, пока вы были просто герцогом Орлеанским. Но сейчас, когда вы имеете честь быть регентом короля Франции, не считаете ли вы, что стоит изменить привычки?

– Слишком поздно, матушка. Я слишком закостнел в пороках.

– Так ли необходимо давать званый обед в королевском дворце каждый вечер, а костюмированный бал – раз в неделю?

– Это необходимо для моего удовольствия и удовольствия моих друзей.

– Вас считают бандой распутников.

– Так оно и есть.

Мадам покачала головой. Неодобрение в ее взгляде не могло скрыть огромной любви, которую она питала к сыну. Бессмысленно было делать недовольный вид. Мадам знала, что на самом деле ее сын вовсе не такой испорченный, каким пытается казаться. Герцог был нежным сыном, и их ежедневные встречи для него были необходимы. Любая мать гордилась бы таким сыном, а любая женщина восхищалась бы им. Весельчак и острослов – он смешил ее так, как никто. Его действительно заботила судьба страны, и он делал все возможное, чтобы улучшить ее положение. Филиппа воспитали дебоширом, отец выбрал сыну в наставники Дюбуа, Дюбуа стал настоящим злым гением ее сына. Еще ребенком он познакомил Филиппа со всеми прелестями разврата и привил ему вкус к такой жизни. Она знала это, но у ее сына было любящее сердце.