Прождав какое-то время автобуса, я решаю пройтись до дома пешком. И почему природа не изменяется так же скоро, как витрины нашего магазина? На улице почти нет людей и достаточно тихо, чтобы хорошенько все обдумать, пока идешь несколько кварталов до дома.

На Девятой улице я поворачиваю направо к Шестой авеню, иду по широкой улице, выложенной плитами из песчаника мимо окон многоквартирных домов, увитых лавром и украшенных искусно драпированными шторами. На этой улице несколько больших домов с бело-зелеными тентами из парусины, которые натянуты на полированных металлических столбиках над дорожками перед подъездами. Интересно, каково это, жить в одном из таких домов, рядом с которыми стоят элегантные привратники в униформе. Они приветствуют тебя при входе и помогают донести сумки с покупками.

Самые красивые дома в Нью-Йорке всегда располагаются рядом с парками, вот и здесь неподалеку — парк Вашингтона. Привратник подмигивает мне, когда я прохожу мимо него. Иногда я подмигиваю ему в ответ. На меня обращают внимание чаще, чем на других, особенно если я надеваю эту шляпку. Видимо есть нечто такое в голубом бархате. Пока я жду, чтобы перейти улицу, рядом со мной внезапно останавливается грузовик.

— Садись.

— Эксодус, что же ты так кричишь!

— Давай, сестренка.

Я забираюсь в машину. Эксодус — мой самый невоспитанный брат, вечно он из-за чего-то переживает. У Эксодуса светло-каштановые волосы, папин овал лица и мамины глаза. Его часто принимают за ирландца: высокий, широкоплечий. Но когда он начинает говорить по-итальянски (что случается часто), сразу понятно: он один из нас. Меня всегда восхищала его храбрость. Он честный, но слишком беспокоится из-за того, что думают о нем окружающие. Эксодус умеет хранить секреты, что очень ценно в такой большой семье, как наша.

— Мама оттаскает тебя за волосы. Де Мартино уже сидят за столом, как мраморные статуи. Я заезжал домой выпить содовой, так что собственными глазами их видел.

— Они уже там?

Нужно было мне поспешить. Де Мартино всегда приходят раньше. Как-то мы втроем с Данте и его матерью решили сходить в кино. Тогда своими рассказами она испортила нам весь вечер, потому что пришла так рано, что увидела окончание фильма на предыдущем сеансе.

— Да. Надеюсь, что твоя дочь не будет походить на миссис Faccia de Bowwow.[11]

— Не так уж она и некрасива.

— А мне кажется совсем наоборот. Если мы отдадим такую красавицу, как ты, этим дикарям, то твоя дочь автоматически будет в два раза менее красивой, вот увидишь.

— Спасибо тебе, что желаешь такого нашим детям — твоим будущим племянникам и племянницам, между прочим. Зато они не умрут от разрыва сердца, увидев в зеркале, насколько они красивы. Это меня даже как-то успокаивает.

— Почему ты вообще хочешь выйти за него?

— Мне казалось, тебе нравится Данте.

— Он болван. Все они болваны. Работают в пекарне, боже мой. Ставят опару, и что? Никогда не отдыхают. Ну, и кто они после этого?

— Люди, которым принадлежит знаменитая на весь город пекарня.

— Да уж. Что может быть проще, чем зарабатывать на жизнь, делая булки? Это ничего не значит. Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, что делаешь, Лючия.

— Несомненно. Кроме того, я не спрашивала твоего мнения.

— Не спрашивала. А надо было бы. Ты становишься старше, вроде пора выходить замуж и все такое, но это не значит, что нужно торопиться.

— Я и не тороплюсь.

Если бы только Эксодус знал, как медленно развивались наши с Данте отношения. Я люблю моего жениха, но предпочла бы остаться просто помолвленной еще годик-другой. Мне нравится, как я живу.

Эксодус останавливается около дома, чтобы высадить меня. Папа уже ждет у входа.

— Опаздываешь, — открывает папа дверцу с моей стороны.

— Извини, пап. Не думала, что они придут раньше семи, — выпрыгиваю я из грузовика. — У меня новости. Ты ни за что не поверишь. Я получила прибавку к зарплате.

От восторга папа, как и я несколькими часами раньше, хлопает в ладоши и широко улыбается.

— Моя дочь! — говорит он с гордостью. — Ты этого заслуживаешь. Бабушка бы тобой гордилась. Она бы поняла, что уроки шитья, которые она тебе давала, не прошли даром.

— Как жаль, что она не может видеть, как я научилась подшивать платья. Идеально ровная строчка!

— Она все видит, — обнимает меня папа, и мы идем в дом.

Я очень рада, что буду получать больше денег, но самое замечательное в этом то, что счастлив папа. Его одобрение для меня — все. Мы входим в дом. До меня доносятся звуки песен Перри Комо. Прихожая наполнена сладковатыми запахами шалфея, жареного лука и базилика. Я не поднимаюсь в комнату, чтобы привести себя в порядок, а открываю дверь и вхожу прямо в гостиную.

— Миссис Де Мартино, выглядите восхитительно, — целую я в щеку мою будущую свекровь.

Она улыбается в ответ. Эксодус прав; у нее такое некрасивое лицо. Оно напоминает морду бульдога.

— Я была в косметическом кабинете, — взбивает она свои черные как смоль волосы. — Почему так поздно, Лю?

— Шла пешком.

— Боже. Одна? — Миссис Де Мартино смотрит на своего мужа.

— Да. Но не стоит беспокоиться. Это безопасный путь. Я знакома со всеми привратниками на этой улице.

Тут же я понимаю, что не стоило этого говорить. Получилось так, словно я коллекционирую эти знакомства, как дипломы о выигрышах на скачках. Миссис Де Мартино наклоняется к своему мужу и что-то шепчет ему по-итальянски, но я не улавливаю слов.

— Мистер Де Мартино, рада вас видеть, — протягиваю я ему руку.

— Как настроение?

На мистере Де Мартино шерстяные брюки и рубашка с галстуком. Никогда раньше не видела его без белого поварского передника.

— Где Данте?

— Он закрывает лавку. Твои братья заедут за ним, — разглядывает мое платье миссис Де Мартино.

— О, спасибо вам за это чудесное платье.

— Кузина привезла из Италии несколько платьев, мои девочки выбрали себе приглянувшиеся, а я подумала, может, тебе понравится это. Мне известно, что ты обожаешь всякую одежду поэтому я решила, может, тебе это будет в пору, — улыбается она.

— Да оно мне очень нравится. Извините, я на кухню, помогу маме.

Я ухожу на кухню, где мама поливает томатным соусом bracciole — маленькие рулетики из нежной говядины, начиненные базиликом.

— Они так рано пришли, — шепчет мама.

— Да уж.

— Хочу дать тебе один совет. Ты молода. Ни за что не спорь с Клаудией Де Мартино. Она тебя съест заживо.

Я громко смеюсь. Мама шикает на меня.

— Сейчас уже все по-другому, — замечаю я. — Не так, как раньше, когда невестка жила вместе со свекровью и была чуть ли не ее служанкой. Времена меняются. Я не стерплю, если будущая свекровь будет указывать мне, что делать. Я намерена высказываться честно, не потому что мне так хочется, а потому что у меня есть собственное мнение.

— Есть у тебя мнение или нет, не имеет никакого значения. Она — хозяйка, — шепчет мама.

— Лючия? — останавливается в дверях Данте.

Ему так идет этот костюм, и у него такая теплая улыбка, что я понимаю, за что так люблю его. Он похож на кинозвезду Дона Амичи. У Данте карие глаза, густые черные волосы, выразительный нос, пухлые губы и мужественные широкие плечи. Когда я была еще совсем девчонкой, то вырезала и клеила в специальную тетрадку все статьи о Доне Амичи и фильмах, в которых он снимался. Когда мне впервые довелось увидеть Данте, то я тогда подумала: это знак, если мальчишка из Ист-Виллидж так похож на моего любимого актера. Я обнимаю жениха и целую его в щеку.

— Прости, я заставила твоих родителей ждать, — извиняюсь я.

— Не страшно. Матушка прождала весь день, чтобы попробовать ваше brocciole.

Мама что-то бормочет. Мы не обращаем внимания.

— Данте, я получила прибавку к зарплате, — с гордостью говорю я ему.

— Здорово, — целует меня в щеку Данте. — Ты упорно трудилась. Рад, что они заметили.

— Голубки, мне нужна ваша помощь, — мама протягивает мне большое плоское блюдо, а Данте — соусницу. — Поздравляю, Лючия. Я счастлива за тебя. Теперь и мне помоги, — чмокает меня мама и приглашает Де Мартино к столу.

Пока все усаживаются, я смотрю во двор. С моего места видна только маленькая часть сада — кусочек пожелтевшей травы да серая мраморная кормушка для птиц. На Рождество мама насыпает туда зерно и ставит рядом керамическую статуэтку Иисуса Христа в яслях. Но сегодня там только немного мутной воды. Мне так хочется, чтобы мама вычистила ее; от нынешнего ее вида меня коробит. Но у мамы так много забот по дому. Вот и теперь она накрыла прекрасный стол, в центре которого поставила несколько свечей. Их-то и зажигает сейчас папа. В их мягком свете даже миссис Де Мартино кажется симпатичнее. Папа читает молитву, и я помогаю маме раскладывать еду.

— Где сегодня ваши сыновья? — спрашивает миссис Де Мартино.

— Они в «Гросерии», разгружают машину, — отвечает папа.

— Мы подумали, что было бы лучше, если сегодня здесь будем только мы, — говорю я и улыбаюсь Данте. Таким счастливым я его еще никогда не видела.

— Сеньор Сартори, вы знаете, что ваша дочь ходит пешком домой одна? — поливает соусом мясо на своей тарелке миссис Де Мартино.

— Я не одобряю этого, но она уже взрослая женщина и может гулять там, где ей вздумается, — передавая ей хлеб, вежливо говорит папа. — Спасибо тебе за хлеб, Петер, — улыбается он будущему свекру.

— Только из печки, — хвастает миссис Де Мартино.

Мы приступаем к еде, и разговор становится более теплым и дружелюбным. Самое лучшее в том, что выходишь замуж за итальянского парня, — можно не опасаться никаких сюрпризов. Наши семьи похожи, у нас одинаковые традиции, превосходная еда, и разговоры, приправленные соседскими новостями и сплетнями. Забавно. Лучше и быть не может.