– Что ты скажешь, если мы сейчас отсюда смоемся, поедем ко мне и тут же начнем?

Энни вдруг очень захотелось его. Черт его побери, зачем он это делает… соблазняет ее в тот момент, когда ей этого меньше всего хочется? Сегодня после приема ей хотелось побыть одной, разобраться в своих мыслях, проиграть свой разговор с Джо.

Она покачала головой:

– Еще рано. Я еще не поговорила со всеми людьми, с которыми хотела поговорить.

Квадратное загорелое лицо Эммета омрачилось, но он лишь отпустил ее и пожал плечами. Энни забеспокоилась. Она отказала ему… и он понял это. Ее взволновало то, что он ничего не сказал. Она знала, что Эммет казался особенно спокойным именно в те мгновения, когда особенно сильно волновался.

Сколько будет дуться на этот раз?

Она вспомнила октябрь прошлого года через месяц будет уже год, как это произошло. Тогда Эммет уже в который раз предложил ей найти квартиру, достаточно большую, чтобы они могли жить вместе, и съехаться… а она милейшим образом сказала ему, что не готова к этому. Она никогда не сможет забыть выражение его лица, оно не было ни сердитым, ни расстроенным, и у нее было впечатление что он ушел и спокойно захлопнул дверь. В этот момент они были у нее и как раз закончили ужинать. Эммет вежливо извинился, встал, снял пиджак со спинки стула, перекинул его через плечо… и ушел.

Она думала, что он вернется… но он не вернулся. Он не появлялся в течение целых восьми месяцев, не звонил, не заходил ни в магазин, ни домой. Она скучала без него больше, чем думала. Это не было то горькое чувство, которое она испытывала к Джо. Скорее, это было похоже на оскорбление, и она из-за этого страшно злилась. Она страшно злилась на себя за то, что ее это так задевало. А затем, когда она услышала что он обручился с женщиной, с которой познакомился по делам компании, у Энни началась депрессия и даже в самые жаркие дни ее бил озноб.

Она хорошо помнила тот день в начале июня, когда без всякого предупреждения Эммет появился у двери ее квартиры. Он был в джинсах и в рубашке от Хенли, а в руках держал мятый бумажный пакет.

– Я провел выходные у своих друзей за городом и нашел вот это у них в саду, – сказал он без всякого вступления и протянул ей пакет. – Я подумал, что тебе это понравится.

Энни заглянула в пакет, и сердце ее екнуло. Папоротник. Он помнил, что она очень любила папоротник, и жаловалась, что никак не может найти его в магазинах. Увидев, что он принес, она тут же начала плакать, слезы капали ей на подбородок и на пакет с чуть завядшим папоротником.

– Ты можешь остаться? – дрожащим голосом спросила она. – Я пожарю его сейчас же, если у тебя есть время?

– Я могу остаться, – спокойно сказал он, и в его голубых глазах она прочла, что он собирается остаться, и не только на пятнадцать минут или на час, а гораздо дольше.

Он ничего не рассказал ей о женщина на которой собирался жениться и почему разорвал помолвку. А Энни никогда об этом не спрашивала. Она была рада, что Эммет опять появился в ее жизни и в ее постели. Зачем искушать судьбу? С тех пор Эммет ни разу не заводил разговор о том, чтобы съехаться. Она знала что он об этом думает и это вертится у него на языке, но он вел себя разумно и не заводил об этом разговор.

Но долго ли он будет молчать? Зная Эммета, она очень в этом сомневалась.

Сейчас же, стоя перед ним в узком пространстве между стеной, заставленной медными тазами разных размеров, и разнообразными эмалированными кастрюлями, стоящими на груде коробок, Энни вдруг почувствовала себя одинокой и потерянной, как будто ее оставили на айсберге посередине огромного океана. «Я не хочу потерять его», – подумала она.

Продать любимую конюшню и съехаться с ним? Она уже думала об этом и не раз была близка к тому, чтобы решиться на это… но затем что-то останавливало ее.

Был ли это Джо? Возможно. Или, может быть, она вообще не была создана для замужества. Она думала о своей сестре, для которой быть женой и матерью было так же естественно, как для птицы вить гнездо. Для Лорел дом был не просто тем местом, где она спала, ела и принимала друзей, – это был очаг, убежище, заставленное старой мебелью, которую Лорел сама отреставрировала, безделушками, которые она собирала много лет, книгами, которые она читала и перечитывала, одеялами, которые она сама простегала, игрушками Адама, которые она никак не могла выбросить. Энни любила свое жилище и то, чем занималась, и не стала бы меняться с Лорел… но сейчас она ощущала пустоту у себя внутри:

– Эм, извини…

– Ерунда. – Он взглянул на нее резким, оценивающим взглядом, затем отвел глаза. – Но знаешь, если тебе все равно, я, пожалуй, пойду. После того как я пять часов подряд показывал участки, я едва стою на ногах. Ты не возражаешь, если я пойду?

– Только если ты обещаешь поужинать со мной завтра вечером.

Он подмигнул ей:

– Договорились.

Наблюдая за тем, как он пробирался к лестнице, и замечая те восторженные взгляды, которые бросали на него женщины, мимо которых он проходил, Энни почувствовала, что настроение у нее портится. На сколько времени, думала она, исчезнет он на этот раз? Сколько раз он уже уходил?.. А на этот раз, наверное, навсегда?

Она вдруг ощутила усталость. Ей хотелось побежать за Эмметом, сказать ему, что передумала, но ей казалось, что ее пригвоздили к полу. Она вдруг вспомнила сцены из фильмов, когда люди бегут вслед уходящему поезду, не имея никакой возможности догнать его, музыка звучит все громче и громче, грохочут поршни, пар застилает окно поезда, из которого выглядывает его или ее заплаканное лицо.

Энни почувствовала, что дыхание ее участилось, а в висках начала пульсировать кровь, как будто она тоже только что старалась догнать уходящий поезд.

28

Лорел поймала резиновый мячик и бросила его обратно Адаму. Она смотрела, как он поднял руки вверх, встал на носки и прыгнул, чтобы поймать его. Его майка с изображением Птицы-Великана задралась, и над его испачканными травой джинсами был виден уже начавший терять детскую округлость животик. Мяч ударился о перчатку, но Адам не смог удержать его, мяч отлетел в сторону и упал на землю. Падая, мяч отбил краску от стены. Вся трава под стеной оказалась усыпана ею, как конфетти.

«Да, – подумала Лорел, – дом пора красить. Боже, уже прошла целая вечность с тех пор, как мы в последний раз красили дом снаружи». Кажется, они не делали этого с тех пор, когда только переехали сюда, Адам только начал ползать. Шесть лет… неужели действительно прошло уже шесть лет? Она взглянула на свой двухэтажный дом с черепичной крышей, с его красивыми голубыми ставнями и солярием. В течение целого года они с Джо с утра до ночи работали, чтобы привести в порядок этот дом. Снимали краску слой за слоем с камина и старых дверных проемов, меняли половое покрытие, заменяли старые дверные рамы новыми двустворчатыми, красили и полировали, пока у них не начали болеть шеи, и казалось, что руки вот-вот отвалятся. Теперь дом был очень красив и стоил затраченных на него трудов. Кроме того, они жили только в получасе езды на поезде от города и пользовались всеми преимуществами сельской жизни. Рядом находилась бухта Литтл-Нек, и школа Адама была всего в десяти минутах ходьбы от дома. А летом в саду росли цветы и овощи, и была большая зеленая лужайка, на которой Адам обычно играл.

– Ma… ма…

Лорел увидела, что он стоит около высокого кустарника, отделяющего их двор от двора Хесселей. В руках он держал мяч и переступал с одной ноги на другую, как будто хотел в туалет. Вдруг он кинул ей мяч, и она, поймав его, бросила мяч ему прямо в руки так, что он мог поймать его даже не подпрыгивая. И все же он схватил его так неуклюже, что казалось, вот-вот уронит. Но в следующее мгновение он ухватил его удобнее и посмотрел на нее сияя.

– Отлично, – крикнула она. – А теперь покажи мне, как это делает Регги Джексон.

– Мама, держись, от этого удара у тебя будет дырка в перчатке.

– Но я без перчаток.

Лорел так поразило решительное, как у мужчины, выражение его маленького смуглого лица, что слова застыли у нее на губах. Она смотрела, как Адам отвел худую руку далеко назад и кинул мяч так сильно, что потерял равновесие и упал на траву. Мяч полетел вверх и, казалось, застыл в воздухе, потеряв притяжение, и был похож на дыру в ярком осеннем небе. Затем, пролетая сквозь ветки яблони, под которыми она стояла, сбил несколько яблок и упал на грязную грядку в нескольких метрах от нее. Ока видела, что испачканный грязью белый мяч лежит под изъеденными листьями низкорослого куста цукини. Кабачки, фасоль и огурцы были давно убраны, и сейчас, когда бабье лето кончилось и наступила осень, она была рада, несмотря на усилия, затраченные на заготовки, что сейчас две огромные полки в старой кладовой на кухне были заставлены банками с маринадами, соленьями и вареньями.

Нагнувшись, чтобы поднять мяч, Лорел подумала о том, что всего несколько мгновений назад Адам с торжествующе поднятым вверх кулаком и сверкающими темными глазами был очень похож на своего настоящего отца. Ей вдруг показалось, что перед ней Джес Гордон, подняв вверх кулак, стоит на ступеньках лестницы студенческого клуба и пытается в чем-то убедить группу завороженно слушающих его студентов. У Адама были такие же, как у Джеса, черные волосы, такие же заостренные черты лица и тот же дух равноправия. Школьный учитель Адама сказал ей, что он готов делиться бутербродом или пирожным с любым, кто его попросит, даже если при этом он сам останется без обеда.

Лорел вспомнила голубой конверт, который она получила авиапочтой, когда Адаму было три года. В нем было письмо от Джеса. Он писал, что вступил в Корпус Мира и живет в Мексике в маленькой деревушке где помогает местным крестьянам, погибающим от ужасной засухи, рыть оросительные каналы. Он писал, что у него все время болит живот, и это ужасно, и все же он счастлив больше, чем когда-либо раньше. Он встретил местную девушку по имени Роза Торрентес, и они собираются пожениться.