Даниэла Стил

Любящая

БЕАТРИСЕ

Ты можешь всегда гордиться собой,

ибо ты — самая прекрасная

из всех девушек.

С любовью,

мама

Полна надежды,

живу мечтой,

вижу солнце

сквозь сумрак густой,

исчезли тени,

свет в небесах,

любишь! — читаю

в твоих глазах,

И вот — уходишь,

и нет света,

осталась одна,

кончилось лето,

как будто лава

кипит в мозгу,

чего боялась —

то наяву,

душа пуста,

тебя в ней нет,

а я — стара,

хоть мало мне лет,

себя боюсь,

таких, как ты…

но вновь наполняют

меня мечты,

не те, что прежде,

ведь человеку

дважды ступить

не дано в одну реку,

и только ближе к концу поняла

и место своё, и цели,

всё — преходяще,

всё — нереально,

любовь лишь — на самом деле.

Даниэла Стил, «Куплеты».

— Всамделишных не делают на фабрике игрушек, — назидательно сказала Деревянная Лошадка. — Ими становятся. Если с тобой играют долго-долго, и не просто играют, а любят, любят на самом деле, — вот тогда ты и становишься всамделишным.

— Это больно? — спросил Кролик.

— Иногда очень, — честно ответила Деревянная Лошадка. Она всегда говорила правду. — Но если ты всамделишный — никакая боль тебе не страшна.

— А всамделишными становятся сразу? — спросил Кролик. — Например, вечером лег, а утром — ты уже всамделишный, или ими становятся постепенно?

— Сразу всамделишными не становятся, — ответила Деревянная Лошадка. — Только постепенно. И притом не скоро. Тут главное — чтобы тебя за это время не сломали, не залюбили, а вообще-то у всех всамделишных потертая шерстка, истрепанные уши и потускневшие глаза. Это всё потому, что их очень много любили. Может, у тебя перестанут гнуться лапки и вообще ты станешь некрасивым. Но всё это будет неважно: ежели ты — всамделишный, ты не можешь казаться безобразным. Так могут считать только посторонние. Став всамделишным, ты навсегда останешься им».

Марджери Уильямс, «Плюшевый Кролик».

1

Беттина Дэниелз обвела взглядом облицованную розовым мрамором ванную комнату, улыбнулась и вздохнула. У нее осталось всего полчаса. Но и этого вполне достаточно, чтобы из обыкновенной школьницы и простой смертной превратиться в прекрасную хозяйку званого вечера. Она привыкла тщательно готовиться к такой метаморфозе. Уже пятнадцать лет Беттина была верным адъютантом своего отца, сопровождая его везде и всюду, общаясь с репортерами, отвечая на телефонные звонки его поклонниц, своим присутствием поддерживая его на рекламных шоу, посвященных выходу в свет его очередной книги. Надо сказать, сочинения Джастина Дэниелза в рекламе вряд ли нуждались. Последние семь книг без труда заняли верхние строчки в списке бестселлеров, который регулярно публиковался в газете «Нью-Йорк Таймс», но так уж положено — новинки надо раскручивать. Кроме того, Джастину нравилось это занятие. Он любил предстать перед публикой во всем великолепии и потешить свое самолюбие. Женщины находили его неотразимым, путая автора с героями его романов.

Джастина Дэниелза было легко принять за героя романа. Даже Беттина не избежала этого. Непринужденные манеры, неизменное очарование, остроумие, красота — все это делало общение с ним приятным и заманчивым. Подчас забывалось, каким он может быть самолюбивым, эгоистичным, безжалостным. Но Беттина знала его и с хорошей, и с плохой стороны и, несмотря ни на что, очень любила.

Отец был для нее кумиром, спутником, лучшим другом. За много лет она успела хорошо изучить его, знала все его недостатки и слабости, пороки и тайные страхи, но еще она знала, что ее отец — человек незаурядных достоинств, что у него добрая душа, и она любила его всем сердцем и понимала, что так будет всегда. Случалось, он подводил ее, невольно причинял боль, почти постоянно забывая о своих обещаниях приехать к ней в школу в дорогие для нее дни премьер любительских спектаклей или показательных спортивных состязаний. Ему удалось внушить Беттине, что молодые люди скучны и что лучше проводить время в обществе его друзей. Годами он делал ей больно, осуществляя собственные зыбкие мечтания. Ему никогда не приходило в голову, что у нее есть право на детство с пикниками в кругу сверстников, отдыхом у моря, веселыми днями рождения и прогулками в парке. Вместо пикников они ездили в Париж, где останавливались в «Ритце» или «Плаза-Атеней», отдых у моря означал непременно Саутгемптон или Довилль, дни рождения отмечались в компании его друзей либо в нью-йоркском ресторане «21», либо в Беверли-Хиллз, в «Бистро», а прогулки в парке были редкостью, ибо отец предпочитал, чтобы Беттина сопровождала его в нескончаемых прогулках на яхте какого-нибудь из его приятелей. На такую жизнь, вроде бы, жаловаться нечего, однако самые неравнодушные из друзей Джастина частенько упрекали его в неподобающем воспитании дочери. Они говорили, что он многого ее лишает и что ей, должно быть, очень одиноко рядом с отцом, который ведет холостую жизнь со всеми вытекающими отсюда последствиями. Замечательно, что и в девятнадцать Беттине удалось сохранить блеск изумрудных глаз и простодушие, свойственное юности. Правда, порой сквозь наивность просвечивала умудренность зрелой женщины, что сказывалось не в поступках, а в суждениях — она успела много чего повидать. В чем-то она оставалась ребенком в свои девятнадцать лет, а в чем-то была опытнее людей вдвое старше ее, поскольку им за всю свою жизнь вряд ли довелось увидеть столько роскоши и столько гнили.

Ее мать умерла от лейкемии, когда Беттине едва исполнилось четыре года. С портрета в столовой широко улыбалась голубоглазая блондинка. Кое-что от Татьяны Дэниелз перешло к дочери, но не много. Беттина не была похожа ни на Татьяну, ни на Джастина. Она удалась сама в себя. От отца ей достались прекрасные темные волосы и зеленые глаза, да и то — у Джастина волосы были черные, а у Беттины — каштановые, цвета выдержанного изысканного коньяка. И в отличие от высокой угловатой фигуры отца, у Беттины была узкая кость и хрупкое, тщательно проработанное во всех деталях телосложение маленькой феи. В ее присутствии всегда возникала атмосфера особой нежности, даже сейчас, когда она расчесывала перед зеркалом послушные каштановые локоны.

Беттина взглянула на часы и сделала нехитрый подсчет. Двадцать минут. Как раз, чтобы успеть. Она быстро погрузилась в горячую, дымящуюся ванну и ненадолго полностью расслабилась, наблюдая, как за оконцем медленно падает снег. Первый, ноябрьский снег.

Сегодняшний вечер тоже первый в недавно начавшемся «сезоне». Поэтому надо, чтобы он прошел успешно. Так и будет. Не без ее стараний. Беттина мысленно пробежалась по списку приглашенных, обеспокоившись, не отложит ли кто-нибудь визит из-за снегопада, но решила, что это маловероятно. Званые вечера в доме ее отца считались очень престижными, приглашения ждали, затаив дыхание, — вряд ли кто-нибудь упустит возможность побывать у Дэниелза, да еще подвергая себя риску впредь не получить приглашения. Для Джастина Дэниелза приемы являлись существенной частью его жизни. Он устраивал их не реже, чем раз в неделю, если не работал над очередной книгой. Приемы славились завсегдатаями, изысканностью туалетов, необычностью ситуаций, интересной программой. На званый вечер к Дэниелзам отправлялись как в нездешнюю, сказочную страну. Это считалось событием.

Да и посмотреть было на что. Роскошная обстановка, чинные дворецкие, музыканты — пышностью это напоминало восемнадцатый век. Беттина на правах хозяйки скользила от группы к группе и, словно волшебница, всюду поспевала вовремя. Она была душой таких вечеров — неуловимое, прекрасное, редкостное создание. Единственным человеком, не принимавшим всерьез незаурядность Беттины, был ее отец. Любая молоденькая женщина казалась ему не менее прелестной, чем его дочь. Такое небрежение давно задевало ближайшего друга Джастина Айво Стюарта. Айво обожал Джастина Дэниелза, но не мог смириться с тем, что тот не замечает, как изменилась с годами дочь, как она его боготворит, и не понимает, сколь много значит для нее внимание и доброе слово отца. Джастин лишь посмеивался в ответ на упреки Айво, покачивал головой и отмахивался от друга мановением холеной руки.

— Не смеши меня. Ей нравится делать то, чем она занимается. Для нее это наслаждение. Распоряжаться на приемах, устраивать шоу, встречаться с интересными людьми. Она очень смутилась бы, если бы я признался ей, насколько ценю ее помощь. Она и так знает. Да и кто не знает? То, что она делает, — великолепно.

— Ну так и скажи ей об этом. Бог мой, она и секретарь, и домоправительница, и рекламный агент. Обеспечивает все, что входит в обязанности жены, и даже больше.

— И лучше! — со смехом заметил Джастин.

— Я серьезно, — строго возразил Айво.

— Знаю. Кому, как не мне, знать, что ты чересчур печешься о моей дочери.

Айво не смел сказать Джастину, что не делал бы этого, если бы мог быть уверен, что Джастин сам позаботится о Беттине.

А тот относился к жизни легко и непринужденно и этим сильно отличался от Айво с его обстоятельным и трезвым подходом ко всему. Да и разве мог вести себя легкомысленно издатель одной из крупнейших в мире газет, «Нью-Йорк Мейл»? Кроме того, Айво был старше Джастина, который и сам давно вышел из юного возраста. Первая жена Айво умерла, со второй он развелся, оба брака были бездетными. Он намеренно не хотел детей, потому что считал несправедливым обрекать их на существование в этом сложном мире. И в свои шестьдесят два года не жалел о том, что у него нет детей. Хотя, глядя на Беттину, он порой смягчался сердцем и спрашивал себя, не совершил ли он ошибку, оставшись бездетным. Правда, теперь это уже не имеет значения. Слишком поздно думать о детях. Он счастлив и по-своему свободен. Так же, как и Джастин Дэниелз.