Но куда же, черт побери, девался он сам?!

Оливия несколько минут осматривалась, но Лайона нигде не было видно. Он бесследно исчез. Черт бы его побрал!

Оливия громко выругалась, так что даже матросы, охранявшие дверь, в изумлении вытаращили на нее глаза. Но им, по всей вероятности, было дано указание не говорить с ней.

И тут она заметила, что дверь, ведущая на колокольню, чуть приоткрыта. Оливия зашла внутрь и взбежала по ступенькам, несколько раз споткнувшись и порвав расшитый серебром подол свадебного платья.

Наконец, запыхавшись, она добралась до самого верха – и увидела его. Освещенный солнцем, он стоял, скрестив руки на груди. И находился, как обычно, на один шаг впереди нее. Да-да, он всегда раньше ее понимал, чего она хотела. И так будет всегда – всю их оставшуюся жизнь.

Какое-то время тишину нарушало только ее тяжелое дыхание, эхом разносившееся по колокольне. А затем он чуть хрипловатым голосом произнес:

– Это были самые ужасные мгновения моей жизни.

Оливия молчала. Но при этом не спускала с него глаз – чтобы он снова не исчез. И она точно знала, что пришла сюда сейчас, чтобы заявить на него свои права.

– Но они были также и лучшими, – добавил Лайон.

Оливия по-прежнему молчала. И по-прежнему пристально смотрела на своего мужчину, стоявшего сейчас перед ней.

Молчание затянулось на несколько минут. А в солнечном луче весело кружились пылинки, исполнявшие праздничный танец.

– Если тебя удивляет этот маскарад… – проговорил, наконец, Лайон, указав на потрепанный плащ, теперь лежавший на полу у его ног. – Видишь ли, когда я узнал, что ты собираешься замуж, я не был даже уверен, что хочу тебя видеть, как не был уверен, что захочу когда-нибудь вернуться в Англию. Но я точно знал, что всегда буду желать тебе только счастья, поэтому… – Он ненадолго умолк. – Но потом я понял, что всегда буду готов отправиться за тобой хоть на край земли – что бы ни случилось. Мне кажется, эта любовь всегда была со мной. Я любил тебя еще до того, как встретил, поэтому готов за тебя бороться.

Оливия судорожно сглотнула, все еще не в силах вымолвить ни слова, а он тихо добавил:

– Я чуть не умер, когда расстался с тобой. Но все же я был прав, отправив тебя домой.

Это был одновременно и вопрос, и утверждение. И Оливия наконец-то произнесла:

– Да.

Это слово ей следовало сказать ему еще тогда, много лет назад. «Да, Лайон, я пойду с тобой. Да, я буду с тобой. Да, я верю в тебя. Да, ты моя жизнь и моя любовь. Ты моя судьба – несомненно».

Однако ей потребовалось многое пережить, чтобы осознать все это. И теперь она чувствовала, что вот-вот расплачется.

– Я люблю тебя, Лайон, – заговорила она поспешно. – Я всегда тебя любила. И буду любить вечно, – мысленно добавила: «Такими и должны быть настоящие брачные обеты».

Лайон же, сделав глубокий вдох, медленно приблизился к ней и протянул ей носовой платок. Она взяла его и привычно ощупала уголок, где были вышиты его инициалы. Теперь она знала, как будут отныне и впредь помечаться ее собственные носовые платочки: буквами ОКР – Оливия Катерина Редмонд.

– Ты знал, что я поступлю именно так… – сказала она, утирая глаза.

– Да, конечно. И все же ожидание стоило мне нескольких лет жизни.

– Тогда надо с толком использовать те годы, что еще остались.

Лайон кивнул и крепко обнял ее. А она крепко прижалась к нему, и на некоторое время они замерли, наслаждаясь возможностью просто обнимать друг друга. Потом Лайон принялся осыпать поцелуями ее лицо, лихорадочно повторял:

– Любовь моя, любовь моя, любовь моя…


В церкви же тем временем четверо прихожан наконец-то нарушили распоряжение священника и один за другим поднялись со своих мест. Это были Айзея и Фаншетт Редмонд, Джейкоб и Изольда Эверси. И тотчас же по церкви пронесся шепот:

– Лайон… Лайон Редмонд… Это был Лайон Редмонд…

– Мой сын… – прохрипел Айзея. – Неужели это был… мой сын?..

– Где моя дочь?! – в волнении воскликнул Джейкоб и принялся было между скамейками пробираться к дверям.

И тут раздался громкий голос священника:

– Друзья, прошу минуту внимания! – Он поднял вверх обе руки, призывая к тишине.

Все четверо подчинились и обернулись к преподобному Силвейну. Священник же молча кивнул Ланздауну – словно дал разрешение произнести надгробную речь, – и виконт, глубоко вдохнув, повернулся лицом к прихожанам, теперь притихшим и настороженно наблюдавшим за ним, и отчетливо проговорил на удивление твердым голосом:

– Приношу мои глубочайшие извинения всем приглашенным на венчание. Его не будет: ни сегодня, ни вообще…

Кивком поблагодарив священника и шумно выдохнув, Ланздаун удалился за кафедру, вверяя себя заботам ошеломленного приятеля, своего шафера.

– Леди и джентльмены! – провозгласил Адам. – Друзья и родственники! Вы можете расходиться по домам: венчания не будет.

– Мой сын!.. – воскликнул Айзея Редмонд. – Черт побери, где мой сын?! Неужели это он…

– Успокойся, Айзея, – внезапно раздался женский голос.

Он замер на мгновение. После чего с удивлением обернулся. Это были первые слова, сказанные ему Изольдой Эверси за много лет. И выражение его лица – как и всегда, когда он смотрел на нее, – помимо его воли смягчилось. Он ничего не мог с собой поделать, и теперь все наблюдавшие видели это.

– Айзея, оставь их в покое, – тихо добавила Изольда.

И в тот же миг Джейкоб взял жену за руку и проворчал:

– Пойдем домой. Да-да, мы все отправляемся домой.

– А что, если она… – Изольда в отчаянии взглянула на мужа.

А тот, повинуясь чутью, рожденному годами жизни в любви и согласии, протянул ей носовой платок, поскольку глаза ее уже наполнились слезами.

– Не беспокойся, Изольда, – мягко сказал Джейкоб, слегка нахмурившись. – Она придет домой, я знаю это.

И, пронзив Айзею Редмонда яростным взглядом, который в иные времена заставил бы того схватиться за шпагу, Джейкоб Эверси повел жену прочь. Все родственники тотчас же последовали за ними. И было совершенно очевидно: несостоявшееся венчание оказалось весьма занимательным, хотя и не для всех, конечно: матери и отцу невесты было не до веселья.

Через несколько секунд поднялась обычная суета – все остальные тоже повставали со своих мест и устремились к выходу. Все, за исключением Ланздауна – тот по-прежнему скрывался у алтаря, надеясь оставаться незамеченным до тех пор, пока не сумеет ускользнуть вместе со своей родней.

Исключением была еще и леди Эмили Хауэлл, энергично пробивавшаяся к нему сквозь толпу.


Когда церковь наконец опустела и ближайшие дорожки очистились от людей, Адам и его жена Ева бегло осмотрели кладбище, после чего подошли к колокольне и поднялись, стараясь как можно больше шуметь по пути, дабы предупредить о своем появлении влюбленных.

А те сидели на полу, расположившись на сюртуке Лайона. Он обнимал Оливию одной рукой, и ее голова покоилась у него на плече. Они тихо о чем-то разговаривали и смеялись – словно уже десяток лет были женаты.

– Адам!.. – Оливия вздрогнула и виновато взглянула на кузена.

Лайон взял ее за руку, успокаивая, и прошептал:

– Милая, мы уже познакомились, и я попросил преподобного Силвейна удерживать всех на месте, если ты покинешь церковь, а потом, когда бросишься вслед за мной, отправить всех по домам.

«Лайон всегда все планирует заранее», – подумала Оливия и, улыбнувшись кузену, сказала:

– Он знает меня лучше, чем я сама себя знаю.

– Мистер Редмонд замечательный человек, – сказал Адам.

И он знал, что говорил. Ведь он, священник, влюбился в «неподходящую» женщину, и ему тоже пришлось за нее бороться. Конечно, его методы отличались от методов Редмонда, но он безошибочно узнавал истинную любовь, которая была для него священна.

– Замечательный человек, преподобный Силвейн, – сказал Лайон, улыбнувшись священнику.

И эти двое нисколько не сомневались, что станут друзьями.

– Вы собираетесь венчаться здесь, в Пеннироял-Грин? – спросил Адам.

Оливия и Лайон переглянулись и дружно ответили:

– Да!


После венчания, вернее – после церемонии, едва не завершившейся венчанием, Айзея Редмонд вернулся к своему великолепному письменному столу в библиотеке, где было принято множество блестящих решений и лишь несколько в высшей степени неудачных.

Перед его мысленным взором то и дело возникало лицо Оливии Эверси, бросившейся этим утром к выходу из церкви. При этом лицо ее пылало такой любовью, которую ему, Айзее, прежде доводилось видеть только однажды. Это случилось много лет назад, когда на лице Изольды, смотревшей на него, появилось точно такое же выражение…

Говорили, что Оливия выбежала вслед за Лайоном. При мысли об этом Айзея закрыл глаза, вновь ощутив острую боль от незаживающей раны – потери старшего сына.

Черт возьми, он не понимал. Он совершенно не понимал!

Руки у него дрожали, но было еще слишком рано, чтобы взбодриться с помощью бренди.

Проклятье, жизнь в последние несколько лет преподносила ему один неприятный сюрприз за другим: похоже, что он, Айзея, начинает стареть.

У двери кабинета кто-то вежливо кашлянул, и Айзея поморщился, недовольный, что прервали его размышления.

Тут дверь отворилась, и перед ним появился слуга.

– В чем дело? – буркнул Айзея.

– Здесь мистер Лайон Редмонд с визитом.

У Айзеи перехватило дыхание, и он замер на мгновение. После чего чуть приподнялся в кресле. В следующую секунду в кабинет вошел его старший сын – элегантный мужчина, потрясающе красивый, но суровый и хмурый.

Да, это был его старший сын, внезапно появившийся в их городке. Он сделал несколько шагов и молча остановился посреди комнаты.

В кабинете царила зловещая тишина, и лишь большие часы, как обычно, отсчитывали секунды.

– Лайон… – прохрипел Айзея и тут же умолк, не зная, что сказать.

– Пожалуйста, не вставайте, отец, – произнес Лайон.