Джулия Лонг - Любви подвластно все

Сейчас или никогда… Вот так-то. Совсем как в тот раз, пять лет назад, когда он требовал, чтобы она определила свое будущее за одну минуту под проливным дождем в темноте. Похоже, он уже тогда начал превращаться в нынешнего Лайона Редмонда – жестокого и холодного, невозмутимого и самоуверенного…

Но ведь сначала, как только увидел ее в этой комнате, он был совершенно другим. Ей вспомнился его порыв утешить ее, его волнение… Она узнала все это. Неужели то были всего лишь отголоски прежних воспоминаний?

«Любовь моя» и «душа моя» – так называл он ее когда-то.

Да, она была его душой, а он – ее.

А потом он, бессердечный, покинул ее, неожиданно исчез.

Но что же будет сейчас? Что ее ждет?

– Корабль пришвартован совсем рядом. Тебя доставят туда в полной безопасности. Это будет совсем короткая прогулка. Тебе ничто не угрожает ни с моей стороны, ни со стороны каких-либо головорезов или других малоприятных субъектов. Но нужно отправляться прямо сейчас, – добавил он тоном, не терпящим возражений.

И только сейчас Оливия разглядела саблю у его бедра. Нынешний Лайон Редмонд носил с собой оружие… как другие мужчины носят при себе часы.

Оливия в растерянности заморгала и подумала, глядя на Лайона с удивлением, «Кто же он теперь такой? Чем занимается?» И вдруг поняла, что ей ужасно хотелось это узнать.

– Хорошо. Я пойду.

Он ее не поблагодарил. Просто коротко кивнул и с насмешливой любезностью изящным взмахом руки указал на дверь.

– Прошу вас…

Оливия резко развернулась и, выскочив из комнаты, стремительно спустилась по лестнице. Мадемуазель Лилетт, о которой она только сейчас вспомнила, ждала внизу, у ступенек.

– Благодарю вас, Дигби, – бросил ей Лайон с таким видом, будто она его служанка, выполнившая поручение.

Дигби?.. Оливия пристально взглянула на девушку, но та смотрела прямо перед собой и сейчас очень походила на солдата, стоявшего навытяжку перед своим командиром. Что же касается хозяина гостиницы, то его нигде не было видно.

Оливия вздрогнула от неожиданности, когда несколько мужчин бесшумно вынырнули из темноты и пошли рядом с ними. Мадемуазель Лилетт присоединилась к ним. Причем все эти люди были вооружены – в тусклом свете утренней зари поблескивали их сабли.

«Наверное, это не единственное их оружие», – промелькнуло у Оливии. С первого взгляда было ясно, что эти мужчины настоящие воины, но не солдаты, скорее наемники.

Вскоре Оливию усадили в лодку, мужчины тотчас же взялись за весла, и суденышко, чуть покачиваясь на волнах, устремилось в чернильно-черное море.

Лайон же сидел на носу впереди нее – как и в церкви много лет назад – и за все время пути ни разу не оглянулся.

Оливия впервые оказалась на борту корабля, и ее все здесь очаровывало. Запрокинув голову, она посмотрела на паруса, но тут же вздрогнула и отвернулась, встретив устремленный на нее взгляд матроса в «вороньем гнезде»[19].

– Пойдем, Оливия, – сказал Лайон. – Ты подождешь меня в каюте, а я пока отдам кое-какие распоряжения.

Только совершенно безрассудная женщина могла бы согласиться на такое, но раз уж решилась ступить на борт корабля…

Молча кивнув, Оливия спустилась следом за Лайоном по крутым ступенькам и прошла по узкому коридору к двери одной из кают, которую он широко распахнул перед ней.

– Тебе лучше подождать меня здесь. Пожалуйста, никуда не уходи. Я скоро вернусь…

Оливия с любопытством осмотрелась. Каюта напоминала келью монаха, но была устлана коврами – если и не савонери[20], то прекрасными персидскими. Узкая кровать, привинченная болтами к полу, была аккуратно застелена синим шерстяным одеялом, а у стены стоял небольшой письменный стол с масляной лампой на нем. Над столом висела карта Средиземноморья, а на противоположной стене – гравюра из серии «Легенда о Лайоне Редмонде» (та самая, на которой он изображен в котле у каннибалов).

Оливия взглянула на Лайона с удивлением, и он, усмехнувшись, пояснил:

– Я подумал, что это забавно.

С этими словами он закрыл за собой дверь, и Оливия тотчас подскочила к ней и дернула за ручку. Дверь не была заперта, и девушка, успокоившись, продолжила осмотр.

Судя по всему, Лайон спал не в этой каюте – здесь не было ни бритвенных принадлежностей, ни зубных щеток, ни книг, ни сундука с одеждой. Следовательно, эта каюта предназначалась для гостей.

Лайон не возвращался, и Оливия принялась шагать из угла в угол – ей оставалось только ждать. Возможно – молиться. И предаваться воспоминаниям…

Немного помедлив, она присела на край кровати, только сейчас вдруг почувствовав, как устала после путешествия в экипаже.

Машинально откинувшись на подушку, девушка закрыла глаза. Лайон… Ей почему-то вдруг вспомнилась та поляна в лесу, на которой они уединились. Она тогда лежала в его объятиях, крепко прижавшись к нему…

Глаза ее мгновенно раскрылись. Нет, не стоило сейчас думать об этом. Но что это?.. Оливия нахмурилась. Она вроде бы лежала неподвижно, а стул у кровати почему-то сдвинулся с места, вот еще…

Корабль больше не стоял на якоре! Этот проклятый корабль двигался!

Оливия вскочила с кровати, с шумом распахнула дверь и, промчавшись по коридору, стремительно взлетела по ступенькам на палубу. В тревоге осмотревшись, она увидела, что все паруса подняты и наполнены ветром, а пристань осталась далеко позади…

Лайон же в это время разговаривал с кем-то из членов команды. Увидев ее, замер на мгновение, что-то сказал собеседнику, и тот поспешно удалился, а он подошел к ней:

– Кажется, я сказал, что тебе лучше оставаться в каюте.

– Но корабль… движется, – в растерянности пробормотала Оливия.

– Да, именно так, – кивнул Лайон.

– Корабль движется и… удаляется от пристани…

Лайон снова кивнул, затем взглянул на небо – так обычно смотрят на часы, чтобы узнать время. Потом он внимательно посмотрел на паруса, после чего подал какой-то знак матросу.

– Ты уходишь в море вместе со мной на борту? – спросила Оливия.

– Да, – последовал ответ.

– Но я… ты… – Она в ужасе уставилась на Лайона.

А тот смотрел на нее с едва заметной усмешкой – так смотрят на несмышленого ребенка, к которому следует проявлять снисходительность.

– Но ты не можешь… Боже мой, Лайон, ты не можешь…

– Что не могу? Уплыть вместе с тобой? Конечно же, могу.

Оливия на несколько секунд утратила дар речи. Потом, наконец, спросила:

– Ты меня похищаешь? Будешь удерживать ради выкупа?

Он хмыкнул, однако промолчал. Оливия же заявила, поскольку они находились еще не очень далеко от порта:

– Я буду кричать, ясно?!

– А я бы не стал, – усмехнулся Лайон.

И эти его слова прозвучали так зловеще, что сразу же стало ясно: кричать действительно не стоит.

Оливия осмотрелась. Все эти ужасные мужчины на палубе… наверняка отъявленные головорезы. И подчиняются Лайону. Эта женщина – тоже. Дигби, прежде известная как мадемуазель Лилетт. Проклятая предательница!

Оливия в ярости уставилась на Лайона и выкрикнула ему в лицо:

– Только безумец отважится похищать людей!

Наверное, не следовало говорить такие слова безумцу… но ведь Лайон вовсе не походил на безумца… Более того: казался вполне здравомыслящим человеком.

– Позволь напомнить, что тебя вежливо пригласили и ты поднялась на борт этого корабля добровольно, – проговорил Лайон.

– Но я подумать не могла, что ты… Ты не сказал, что собираешься…

– Обычно ты соображала гораздо быстрее, Оливия. Наверное, ты много общалась с тугодумами в последнее время.

– Почему ты не сказал, что корабль выйдет в море?

– Забавно, не правда ли?.. Видишь ли, иногда то, о чем мы умалчиваем, оказывается намного важнее того, что мы говорим, – заявил Лайон, пристально глядя ей в глаза (точно так же он смотрел на нее пять лет назад, в ту грозовую ночь в Пеннироял-Грин). – Но не беспокойся: ты вернешься в Лондон целой и невредимой через несколько недель. И никто не узнает, где ты была, – добавил он вполголоса.

Оливия закрыла лицо ладонями, но тут же, опустив руки, пробормотала:

– О господи, даже не верится… – И принялась нервно расхаживать вдоль борта.

Лайон внимательно наблюдал за ней, и если бы она вдруг надумала прыгнуть за борт, то без труда бы ее удержал. Пожалуй, он мог бы без особых усилий поднять ее одной рукой за ворот платья.

Эта мысль странным образом встревожила и разозлила его. Оливия очень похудела за прошедшие годы, и теперь походила на хрупкую фарфоровую статуэтку, подобную тем, что престарелые кумушки выставляют на каминную полку.

Наконец она перестала метаться вдоль борта и повернулась к нему – все такая же прекрасная, даже после всех этих лет… Лайон сделал над собой усилие, пытаясь противостоять ее красоте – или чему-то неуловимому, возможно, присущему ей от природы и неизменно вызывавшему у него неистовое желание.

– Ты совсем потерял разум! – закричала Оливия. – Ты просто… ты… ты… – Она умолкла, задыхаясь от ярости.

– Тебе следовало бы поинтересоваться, как меня теперь называть. Ведь ты же не знаешь, кто я теперь, вернее – кем я стал. И если я сумасшедший, то могу делать все, что мне вздумается, не так ли? В конце-то концов, я просто привык получать все, что хочу.

– Только попробуй «получить» что-нибудь от меня – и можешь остаться без глаза.

– Не льсти себе, Оливия. Я хочу только одного – справедливости.

В следующее мгновение их взгляды встретились, и он увидел промелькнувшее в ее глазах чувство вины тоже. Да, она определенно поняла, что он имел в виду. Поняла, потому что была все той же Оливией, необычайно сообразительной и всегда отличавшейся обостренным чувством справедливости.

Ему никогда не требовалось объяснять ей что-либо, она и так все прекрасно понимала, и казалось, что рядом с ней весь окружающий мир приобретал какой-то особый смысл…