– Да, знаю. Извини. Я пришел сюда прямо от… – Он осекся.

Оливия сунула руку в карман его сюртука и достала носовой платок, который, как она хорошо знала, всегда там лежал.

– Ох, Лайон… – Она осторожно коснулась мягкой тканью уголка его губ. Его прекрасных, любимых губ. – Лайон, но как же… – И тут она все поняла. – Он тебя ударил?

Лайон промолчал, но это его молчание и было ответом, причем – весьма красноречивым.

Оливия тоже молчала, но глаза ей застилала багровая пелена ярости – подобного с ней еще никогда не случалось. Как он посмел?! Как посмел этот человек ударить ее любимого?!

В тусклом свете фонаря Оливия видела лицо Лайона, бледное и напряженное. И сердце ее болезненно сжималось, наполняясь ужасом. «Это конец, конец всему», – подумала Оливия, внезапно осознав все произошедшее. И в тот же миг небеса разверзлись и хлынул дождь.

– Я сказал ему, что хочу жениться на тебе, – проговорил Лайон. – Я просил его понять меня и благословить. И пообещал ему, что он тоже тебя полюбит. Ведь разве можно не полюбить тебя?

– И он сразу тебя ударил?

– Он ударил меня совсем по другой причине, но она имеет отношение к нам с тобой.

– Скажи, за что отец тебя ударил.

– Нет, не могу, – произнес Лайон тоном, не допускающим возражений.

Оливия горестно вздохнула: стало ясно, что этого он ей ни за что не скажет. Их с Лайоном любовь внезапно показалась ей такой же хрупкой, как болезненный младенец Даффи. И какой же, должно быть, ничтожной и жалкой представлялась их любовь его отцу, человеку, не терпевшему слабости и желавшему всегда все держать под контролем. Тайные любовные встречи… И эта неожиданная просьба о помолвке, с точки зрения его отца – глупая и несерьезная. Разве мог Лайон передать словами все величие и всю сладость этого прекрасного чувства? Нет, конечно же, не мог, тем более – под безжалостным взглядом холодных зеленых глаз Редмонда-старшего.

Какими мелкими и незначительными, должно быть, оба они представлялись человеку, владевшему не только огромными поместьями по всей Англии – как и ее отец, – но, по существу, и своим сыном тоже.

– А что было потом? – спросила Оливия.

– Он запретил мне жениться на тебе, – ответил Лайон. – Сказал, что иначе лишит меня содержания и не позволит общаться с семьей. Кроме того, пригрозил, что меня больше никогда не примут в приличном обществе. И ни в одном клубе.

Оливия тяжело вздохнула. Что ж, Айзея Редмонд вполне был способен на такое…

– И он ударил тебя… из-за меня?

– Нет, не из-за тебя. По моей собственной вине. Но меня били и прежде, – добавил Лайон, криво усмехнувшись. – Не он, конечно. И вообще трудно избежать драк, если ты – мужчина.

– Но драки – это совсем другое. А сейчас… Ты ведь не мог защищаться, верно?

Лайон молча кивнул. Он никогда, ни за что не ударил бы своего отца. Не ударил уже хотя бы потому, что был совсем не таким, как он.

– Лайон, а может быть… Может, твоему отцу просто требовалось время?.. Возможно, он так отреагировал лишь потому, что был ошеломлен твоим…

– Нет-нет, мой отец ничуть не удивился, – перебил Лайон. – Он этого давно ожидал.

Давно ожидал? Оливия почувствовала, как запылали щеки. Что ж, очень может быть. Ведь люди, наверное, что-то замечали, не могли не замечать… Но они с Лайоном, ослепленные любовью, ничего вокруг не видели. Все это время она словно пребывала в радужном тумане… Родные пытались деликатно указать ей на это, предостеречь ее, а она…

Тут Лайон вновь заговорил:

– Отец предоставил мне на выбор два варианта. Или он отправляет меня на континент, или я делаю предложение леди Арабелле на этой же неделе. Так что видишь?.. Ты должна бежать со мной этой ночью. Мы уедем из Суссекса, поженимся и заживем собственной жизнью. Ну, что скажешь?

Оливия молчала – словно утратила дар речи. Но, как ни странно, именно сейчас, в эти минуты, она вдруг осознала весь ужас их положения. Лайон был прекрасно воспитан и образован. К тому же отлично ездил верхом, стрелял, фехтовал… и всех очаровывал. То есть был выдающимся во всех отношениях молодым человеком, которого она полюбила всем сердцем. Но, увы, он был сыном человека, который ударил его просто потому, что мог. И мог лишить его денежного содержания.

– Ты должна бежать со мной, Оливия. Ты должна доверять мне. Поверь, я смогу о тебе позаботиться. Ты мне веришь?

Она по-прежнему молчала.

– Лив, ты слышишь меня? Чего ты боишься?

Оливия горестно вздохнула. Лайон, как обычно, сразу разглядел самую суть дела – понял, что она боялась. И, наверное, он отдавал себе отчет в том, что просьба его совершенно неразумна. Но он не мог больше ничего сделать, хотя и говорил, что привык всегда добиваться своего.

Оливия очень боялась потерять его. Но она никак не предполагала, что ради него ей придется оставить всех, кого она любила. Нет, она не могла это сделать. Тем более – теперь, когда все ее братья наконец-то вернулись домой. И она вдруг возненавидела Лайона так же сильно, как любила. Возненавидела за то, что он вынуждал ее принимать роковое решение так срочно, прямо сейчас, под проливным дождем, в темноте.

– Чего я боюсь? – переспросила Оливия. – Ты ведь просишь меня бросить всех, кого я люблю, прямо сейчас, немедленно. Но как мы будем жить потом? Что у нас будет за жизнь?

– Я позабочусь о тебе, Лив.

Он был так уверен в себе, что она почти сдалась. Да, именно почти. Потому что страх тотчас же пересилил.

– Как позаботишься? Каким образом? Что ты умеешь делать? Мне что, придется найти работу? Как мы сможем прожить, ничего не имея? Я ведь видела, как живут Даффи. И это едва ли можно назвать жизнью. Если они когда-то и любили друг друга… то поверь, от их любви ничего не осталось.

– Если ты хоть на секунду подумала, что нас ждет подобная судьба, то совсем не знаешь меня, – заявил Лайон.

– Нет, я тебя знаю. И знаю, что ты – творение своего отца.

Он отстранился, на мгновение замер, потом тихо спросил:

– Лив, как ты можешь такое говорить?

Оливия молчала. Она ненавидела себя за эти злые слова. И ненавидела Лайона за то, что он не понял, до какой степени она напугана. Да, он не понял, что она просто не могла покинуть сейчас свою семью. Ах если бы только у нее было время подумать!..

– Так что же ты собираешься делать?! – воскликнула она гневно. – Ты ведь вложил все свои деньги в проект клуба «Меркурий». И если отец лишит тебя содержания, как мы сможем выжить? Ты ведь ничего не умеешь делать!

Оливия понимала, что ее слова оскорбительны, и ей казалось, что она слышала собственный пронзительный голос как бы со стороны – словно он принадлежал кому-то другому. Только теперь она осознала: особую яркость и остроту их встречам придавала именно эта безнадежность… Да, в глубине души она всегда знала: их отношениям вскоре придет конец.

Они долго молчали, в волнении не замечая дождя, наконец Лайон тихо проговорил:

– Ты не права: кое-что я все-таки умею – любить тебя, например.

Лайон произнес эти слова совершенно спокойно, с невозмутимым видом, но было ясно, что он оскорблен ее недоверием.

Оливия со вздохом закрыла глаза. О, будь он проклят! Она действительно его любила, но в то же время сознавала, что недостойна того, кто мог любить столь смело и беззаветно. Она ужасно злилась и на себя, и на него – злилась из-за того, что они причиняли друг другу такие страдания.

Открыв глаза, Оливия посмотрела на него и, снова вздохнув, сказала:

– Тогда мне жаль тебя, Лайон.

Он вздрогнул – вздрогнул так, будто она вонзила клинок прямо ему в сердце. А затем…

О боже, даже при тусклом свете фонаря было заметно, как лицо его покрылось мертвенной бледностью.

Глухо застонав, Оливия скинула с плеч его сюртук и, схватив фонарь, бросилась обратно в дом так стремительно, словно хотела как можно быстрее покинуть место убийства. Возможно – и своего собственного.

Глава 14

За месяц до свадьбы


Мадемуазель Лилетт пришла в восторг, когда ее пригласили сопровождать Оливию в Плимут в качестве компаньонки. Мадам Марсо согласилась отпустить ее, потому что – по счастливой случайности – швея, недавно оставившая мастерскую, неожиданно вернулась и попросила вновь принять ее на работу хотя бы на несколько недель.

Поблагодарив мадам Марсо, Оливия и мадемуазель Лилетт отправились в Плимут, до которого было полтора дня пути в почтовой карете. К счастью, Лилетт оказалась прекрасной спутницей – неунывающей, терпеливой и очень даже неглупой.

Чем дальше они отъезжали от Лондона, тем веселее становилась Оливия. Но, странное дело, обычно словоохотливая мадемуазель Лилетт, напротив, по мере удаления от столицы становилась все более сдержанной и временами даже поглядывала на свою спутницу с какой-то странной настороженностью.

– Вы нервничаете из-за собрания у миссис Мор? – спросила ее Оливия. – Я тоже немного волнуюсь. Знаете, я так давно ею восхищаюсь…

– Oui, – кивнула Лилетт. – Вы правы, мне немного не по себе.

Миссис Мор приехала в Плимут из Бристоля, и они договорились встретиться с ней в гостинице «Голодная чайка», находившейся неподалеку от порта, а потом вместе отправиться в дом принимающих их хозяев в более удобном и комфортном экипаже, чем почтовая карета.

Когда Оливия и мадемуазель Лиллет добрались до гостиницы, было уже далеко за полночь, и они, выбравшись из экипажа, с облегчением вздохнули и осмотрелись. Свежий морской воздух очень бодрил, и было приятно вдыхать его полной грудью. А запах смолы… О, это был захватывающий запах – запах приключений, о которых Оливия всегда мечтала; и сейчас она радостно поглядывала на высокие мачты кораблей со свернутыми парусами, четко выделявшимися на фоне синевато-черного неба.

Путешественниц приятно удивило то обстоятельство, что хозяин гостиницы, несмотря на поздний час, все еще был на ногах и ждал их, в нетерпении расхаживая из угла в угол. Общий зал внизу пустовал, но там было чисто и тепло – в камине пылал жаркий огонь, хотя все постояльцы давно уже спали в своих комнатах.