Джулия Лонг - Любви подвластно все

Интересно, сколько родителей в Англии использовали Шарлотту в качестве назидательного примера для дочери: мол, видишь, что ожидает тебя, если не будешь слушаться?

Слава богу, Оливия в конечном итоге сделала разумный выбор среди многочисленных поклонников, осаждавших ее все эти годы. И все в семье одобрили ее выбор.

Она выглянула из окошка ландо, катившего среди шумной разношерстной толпы, переполнявшей Стрэнд: бродяги, лоточники, кукольники и воры-карманники сновали среди роскошно одетых мужчин и женщин с безупречным происхождением. Но пестрая разноголосица Стрэнда вполне соответствовала душевному состоянию Оливии. А еще ей нравилась мастерская мадам Марсо, очень нравилась. Это был тихий и спокойный уголок – женский рай. И только из-за многочисленных примерок она иногда чувствовала себя жертвенным тельцом, которого готовили к закланию.

Ох, ей необходимо было приобрести так много всего!.. Шелковое белье и изящные батистовые ночные сорочки. Дорожные и прогулочные платья. Костюмы для верховой езды. Перчатки лайковые и хлопчатые. Чулки шелковые и шерстяные. Бальные платья шелковые и атласные, а также всевозможные шарфы и шали, перья… и прочие украшения. В общем – лавина роскошных нарядов. «Или, возможно, заградительный вал», – подумала Оливия. Потому что отказ от всего этого наверняка вызвал бы у нее ужасное чувство вины. Так что она даже не осмеливалась мечтать о побеге.

И дело не только в чувстве вины. Ведь почти все ее родственники должны были приехать в мае в Пеннироял-Грин, где состоится не только торжественное венчание, но и бал. «Боевое подкрепление» – так она называла всех этих родственников. Не вслух, разумеется.

Оливия, последняя из молодых Эверси, вступавшая в брак, должна была стать женой виконта. Все ее братья были женаты на необычных, выдающихся женщинах, но ни одна из них не отличалась знатностью рода. А вот сестра Женевьева вышла замуж за герцога – к тайной радости и огромному удовлетворению их отца. Потому что тем самым им удалось превзойти Редмондов, заполучивших в зятья всего-навсего графа. Но Женевьева и Фолконбридж венчались скромно, по специальной лицензии. Так что Оливия была последней надеждой семьи на пышную и торжественную церемонию. И она отлично знала, что все, кто ее любил, вздохнут с облегчением только тогда, когда она весело помашет им ручкой из кареты Ланздауна, отправляясь в свадебное путешествие. Конечно, никто не говорил ей ничего подобного, но все родственники пребывали в напряжении. Им не следовало беспокоиться – она совершенно определенно собиралась выйти замуж за виконта.

По книге записей пари в клубе «Уайтс» все представлялось иначе. О как же она устала от этих бездельников, одержимых спорами! Она не желала служить поводом для заключения пари! Но Оливия кое-чему научилась за эти годы. Она прекрасно знала: желать чего-либо и получить желаемое – это совсем не одно и то же. Даже для Эверси.

Тяжело вздохнув, Оливия откинулась на мягкую спинку сиденья, хранившую запах любимого табака ее отца, действующий на нее успокаивающе. Внезапно она вздрогнула и принялась рыться в ридикюле.

– О черт! – Там оказалось всего лишь два шиллинга, не считая мешочка со швейными принадлежностями, визитных карточек в черепаховом футляре и, конечно же, неизменного лоскутка льняной ткани, который она сложила в несколько раз еще в свои шестнадцать и который всегда находился при ней (хотя Оливия старалась этого не замечать).

Вот уже много недель Оливия исполняла своеобразный ритуал – общалась с нищими, обосновавшимися возле мастерской мадам Марсо. Заключалось же это общение в том, что она произносила в их адрес несколько добрых слов, а затем опускала им в кружки несколько монет. Нищие постоянно появлялись в этом месте, несмотря на нескончаемые попытки мадам Марсо их прогнать. Эти люди были неустрашимы как муравьи, знали, где найти средства к существованию, поэтому и искали их у состоятельных женщин, часто посещавших мастерскую модистки. Оливия же, как обычно, хотела дать им побольше, дабы таким образом исполнить свой христианский долг.

Вскоре в поле ее зрения появилась кричащая и сверкающая позолотой вывеска, раскачивавшаяся на цепях. «Мадам Марсо, модистка» – значилось на ней. Оливия выпрямилась и насторожилась. Сегодня на Стрэнде было еще более оживленно, чем обычно. Слышалось даже хоровое пение. Подумать только!

Мелодия была ей незнакома, но песня звучала весело и живо, и Оливия невольно притопывала ногой, ожидая, когда слуга отворит дверцу кареты. Затем, широко улыбаясь, вышла из экипажа.

Перед входом в мастерскую мадам Марсо расположились полукругом мужчины – человек десять. Положив руки друг другу на плечи и ритмично раскачиваясь, они весело распевали во все горло. Еще один человек, по всей видимости «дирижер», руководивший действом, расхаживал перед ними с пачкой листков в руке. Одним из них он размахивал в воздухе и громко кричал:

– Приобретайте превосходную балладу! Всего два пенса! Станьте первым, кто ознакомит своих друзей с песней, которую весь Лондон будет распевать веками!

Весьма интригующее заявление… Ведь одна из популярнейших в Лондоне песен была посвящена Колину, брату Оливии. И подобно самому Колину, избежавшему повешения, эта песня отказывалась умирать.

Годы общественной деятельности и распространения памфлетов по вопросам, близким ее сердцу – искоренение рабства и защита бедных, – побудили Оливию протянуть руку за листовкой.

Мужчина мгновение колебался, но увидев, что протянутая рука обтянута дорогой голубой лайковой перчаткой, позволил девушке взять листок.

– Два пенса, миледи, если хотите взять ее с собой, – сказал он, глядя на Оливию с надеждой.

Но она его не услышала. Оливия в ужасе замерла при виде первой строки на странице: «Легенда о Лайоне Редмонде». У нее перехватило дыхание, и сердце болезненно сжалось. Но худшее было еще впереди.

У Оливии онемели руки и ноги.

Ошеломленная прочитанным, Оливия словно окаменела. И все это время хор продолжал петь. Она наконец-то взглянула на певцов. «У кого-то из них очень приятный баритон», – промелькнула дурацкая мысль.

Закрыв глаза – все равно почти ничего перед собой не видела, – Оливия подумала: «Так вот что чувствуешь, перед тем как теряешь сознание». Она никогда еще не падала в обморок.

«Но ведь все это только слова, только слова, только слова», – говорила себе Оливия. Она сделала глубокий вдох, затем медленно выдохнула, и ей стало немного легче.

А хор все еще продолжал петь.

– Так как же, миледи? – Голос мужчины прорвался в ее сознание, и Оливия поняла, что он, видимо, уже не в первый раз к ней обращался. – Миледи, всего два пенса за это замечательное сочинение.

Оливия открыла глаза и тотчас же встретила проницательный взгляд сверкающих карих глаз. Пуговицы на камзоле мужчины едва не отрывались под мощным напором его величественного живота, а из-под касторовой шляпы выглядывали два пучка волос.

– Два пенса?.. В самом деле?.. – пробормотала она. – Весьма впечатляющее произведение. И довольно ловко срифмовано.

Мужчина просиял:

– Это мое собственное сочинение! Говорят, у меня дар. В балладе раскрывается абсолютно все. То есть все то, чем, вероятно, занимался Редмонд за время своего отсутствия. – Мужчина указал на листок. – Я узнал про шейха, крокодилов и прочее на лекции его брата, мистера Майлза Редмонда, известного исследователя.

– Какая ирония, – прошептала Оливия.

– Редмонды – очень образованная и талантливая семья, – с гордостью добавил мужчина, словно являлся их преданным слугой, а заодно и трубадуром, воспевавшим их подвиги.

– Да, верно, – согласилась Оливия. – Скажите, а шейхи действительно… «нежатся»? Видите ли, мне не удалось побывать на лекции мистера Майлза Редмонда.

– Ну… я не могу утверждать это с уверенностью. Признаюсь, здесь я дал волю воображению, а слово «нежиться» – довольно музыкально. Вам так не кажется?

– Да, оно создает определенный образ. Тем не менее… Боюсь, мне придется оспорить первую часть вашего произведения.

Собеседник тут же ощетинился.

– Миледи, на каком основании? Вы что, поэтесса?

– Я Оливия Эверси.

Мужчина замер на мгновение, после чего резко развернулся и, взглянув на хор, яростно взмахнул рукой. Певцы умолкли. Внезапно воцарившаяся тишина казалась оглушающей.

А поэт, сорвав с головы шляпу, прижал ее к сердцу и низко поклонился Оливии.

– Боже мой, неужели это вы?! – воскликнул он. – Очень приятно познакомиться с вами, мисс Эверси. Вы прекраснее весеннего дня.

– У вас определенно особая склонность к преувеличениям, мистер…

– Пиклз.

– Мистер Пиклз, – кивнула Оливия и пристально взглянула на собеседника.

А тот, как ни странно, густо покраснел и пробормотал:

– Простите меня за «Иссохнет она и бесславно умрет». Ведь я писал это… не видев вас ни разу.

– Да, несомненно.

– И я думал, это придает пафос…

– Да, это придает песне определенный драматизм, – согласилась Оливия.

Она вдруг почувствовала, что руки ее были холодны как лед, а в ушах стоял какой-то странный гул. Вероятно, ей следовало присесть. Возможно, даже прилечь.