Когда они добрались до дома тети и дяди Кейт, Хью передал ей коробки со шляпами.

— Дворец Гуэля прямо за углом, — сказала она.

Хью коснулся полей своей шляпы, повернулся, чтобы уйти, но замешкался.

— Может быть, поужинаем сегодня вместе?

Кровь прилила к лицу Кейт.

— К сожалению, сегодня вечером у меня урок танцев. К тому же мои дядя и тетя ужасно старомодны. Вряд ли они выпустят меня из дома без сопровождающего лица.

Хью поднял бровь.

— Вы берете уроки танцев?

— Пользуясь тем, что я сейчас нахожусь в Барселоне, я решила разучить каталонские танцы — замбра мора, болеро, фанданго. — Кейт заставила себя улыбнуться. — Вам нравятся старые цыганские танцы, мистер Керзон?

— Мне нравитесь вы, мисс Уиллоуби. А если бы вы не были сейчас в Барселоне, то где тогда можно было бы вас встретить?

Кейт улыбнулась.

— В Париже. Я танцую в труппе театра «Гранд-Опера».

Хью подошел ближе, теперь его голос звучал хрипловато.

— А если бы ваших дяди и тети сейчас не было в городе?

— Тогда… я назначила бы вам встречу в девять часов на площади Плаза Реал, — сказала Кейт и, поспешно поклонившись, быстро пошла к дому, кинув на ходу. — Мне нужно идти, мистер Керзон.

Этим вечером, занимаясь в танцевальном классе, она никак не могла выбросить из головы образ кареглазого красавца. Особенно явственно он вставал перед ее мысленным взором, когда она, повторяя движения доньи Маргариты, ритмично покачивала бедрами…

…Кейт открыла дверь гримерной, гоня прочь воспоминания. Тогда в Барселоне она влюбилась в профессионального лжеца. Но об этом Кейт узнала слишком поздно, уже после того, как отдалась ему. Хью Керзон, или вернее Финеас Ганн, оказался британским шпионом, человеком, которому нельзя было доверять.

Глава 3

— Дорогой, прости, но ты потрясающе красив, — бормотал Финн, разглядывая переливавшийся на свету алмаз булавки для галстука.

Дверь с легким шумом открылась, возвещая о том, что в кабинет вошел дворецкий.

— Бутс, — обратился к нему Финн, — взгляните-ка вот на эту булавку. Чистейший алмаз старой европейской огранки!

— Держу пари, в камне больше десяти карат, — промолвил дворецкий, поправляя пенсне на переносице.

— Двенадцать с половиной, — уточнил Финн. — На солнечным свету у камня лазурный оттенок, а при искусственном свете он отливает фиолетовым.

Камень был оправлен в филигранное золото.

— Это, без сомнения, «Голубой Тавернье» [1] , — продолжал Финн. — Посмотрите, как он мастерски обработан, хотя и использован для украшения такой вульгарной вещицы, как булавка для галстука.

По взмаху ресниц дворецкого было видно, что тот по достоинству оценил красоту камня.

— Я понял, что вы хотите сказать, сэр. Вы считаете, что этот камень был, возможно, оправлен здесь, на Британских островах, и предназначался в дар русскому князю.

Финн фыркнул.

— Русский князь, пожалуй, использовал бы эту безделушку только для одной цели — чтобы ковырять ею в зубах.

Дворецкий прищурился, и уголки его губ дрогнули в характерной кривой ухмылке. Финн всегда называл своего верного слугу по фамилии — Бутс и вряд ли смог бы вспомнить его имя.

Последние несколько лет Финн и Бутс были неразлучны и научились понимать друг друга без слов. Финн высоко ценил эту способность слуги. Бутс умел быть красноречивым и выражал многое одним взглядом или легким кивком головы. Он был услужлив и забавлял Финна своими манерами.

— Харди приехал? — спросил Финн.

Бутс закатил глаза, а затем отвел взгляд влево.

— Он одевается?

Дворецкий кашлянул, а затем произнес:

— Думаю, да.

Они опаздывали на бал к Бофорам. Финеас положил булавку в маленький футляр и встал из-за письменного стола.

— Галстук аккуратно завязан? — спросил он дворецкого.

Внимательно взглянув на шею своего господина, Бутс не сумел скрыть самодовольства.

— Он выглядит так, будто я его только что вам повязал, сэр.

Финн направился в комнату Харди, в которой тот хранил свои вещи, но редко оставался на ночь. Перед его мысленным взором снова возник образ Катрионы де Довиа Уиллоуби, и его сердце пустилось вскачь. Все те сильные чувства, которые он испытал к ней год назад, вновь нахлынули на него.

Кейт явно знала о его причастности к гибели ее брата, но вслух не называла его убийцей. И это радовало Финна, хотя, возможно, в душе Кейт затаила злобу на него. Его мучил один и тот же вопрос: играла ли Кейт там, в Испании, изображая влюбленность, или действительно испытывала к нему искренние чувства?

Мысль о том, что Кейт была агентом, подосланным к нему, чтобы отвлечь его от задания, от выслеживания «Тигров», вызывала у него досаду и одновременно возбуждала.

Прислонившись к косяку в проеме открытой двери, ведущей в комнату брата, и глядя, как тот одевается, Финн напомнил себе, что порядочные юные леди не знакомятся на улицах с иностранцами и не прыгают к ним в постель.

Тем не менее Финн готов был поклясться, что Кейт оказалась девственницей. Он не понимал, что пленило его в ней, что очаровало? Финн был темпераментным мужчиной, охочим до любовных утех, но умел держать себя в руках. Однако к этой девушке его влекло с неудержимой силой.

Его миссия закончилась в тот момент, когда сарай, в котором скрывались испанские бунтовщики, подвергся ружейному обстрелу и взлетел на воздух. Тем не менее он вернулся к Кейт, это было необычно для него. И опасно. Глава анархистов, родной брат Кейт, убит. А он, Финеас Ганн, британский агент, отправляет ей пылкое послание. Правда, она не пришла на назначенную им встречу в кафе «Альмираль». Ни в тот вечер, ни в следующий. Финн ждал ее несколько дней подряд.

— Ну, ты готов? — спросил он брата.

Харди повернулся и смерил его взглядом с головы до ног.

— Думаю, сегодня мы сразим наповал всех светских дам, братец.

Финн усмехнулся.

— Это в присутствии леди Гвендолин Леннокс и ее назойливого муженька? Мне кажется, это скорее тебя сразят наповал.

Финн посторонился, пропуская в комнату Бутса, который проинспектировал узел галстука Харди и поморщился, демонстрируя свое неодобрение. Дворецкий достал из гардероба другой галстук, и Харди покорно поднял подбородок.

— Руфус никогда не вызовет меня на дуэль, а если и сделает это, то я подстрелю его, но не стану убивать.

Пренебрежительное отношение брата к своей жизни, собственности, репутации часто выводило Финна из себя. Но сегодня он сумел справиться с досадой и только хмуро усмехнулся. Он знал, что когда-нибудь с Харди случится беда, — или его убьют, или он окажется в тюрьме за убийство.

Поездка в экипаже по фешенебельному району Мейфэр, к счастью, длилась недолго. Но и за столь короткое время Финну опостылела болтовня брата, расхваливавшего на все лады прелести Гвен. Харди влекла опасность, он был авантюристом по натуре. Конспирация, тайные встречи, занятия любовью в местах, в которых любовников могли разоблачить, — все это увлекало его. Харди привык рисковать собой и другими, поэтому карьера агента была для него лучшим выбором. При всех различиях Финн и Харди были, так сказать, сделаны из одного теста — оба они обожали скачки и темпераментных женщин.

Так почему же Финна постоянно влекло к одной и той же женщине — к Кейт? При одной мысли о ней в нем вспыхивал огонь желания. Если он и сегодня не избавится от этого влечения, то завтра ему придется дольше обычного заниматься фехтованием, чтобы снять сексуальное напряжение.

Финн и Харди вышли из экипажа и направились к дому Бофоров, скорее похожему на дворец. В вестибюле, сняв верхнюю одежду и перчатки, они передали их лакеям.

Все это время Финн продолжал думать о Кейт. В Барселоне она отвлекала его от дел. Если это и входило в ее планы, как подозревал Финн, то она прекрасно справилась с заданием. Внезапное появление Кейт в Лондоне тоже казалось Финну подозрительным. Возможно, он был дичью, на которую она охотилась.

Его сердце затрепетало.

Харди несколько отстал от брата, увлекшись разговором со знакомыми. Он нагнал Финна у подножия парадной мраморной лестницы.

— Ты выезжаешь в свет второй вечер подряд. Это рекорд для тебя, Финн.

— Я решил измениться, — ответил Финн и добавил с усмешкой. — Если хочешь, я стану твоим секундантом в дуэли с графом Ленноксом.

Харди фыркнул.

Когда они с братом переступили порог зала, Финн увидел, что взоры всех присутствующих обратились к ним. Вскоре их окружила толпа юных леди, одетых в платья пастельных тонов с облегающими стан корсетами и пышными юбками. Нельзя сказать, что это было неприятно братьям. Впрочем, Финн старался не проявлять повышенные знаки внимания ни к одной из дам. Когда он выезжал в свет вместе с братом, то предпочитал оставаться в его тени, передоверяя ему роль светского льва. Харди пользовался этим и флиртовал напропалую.

И тут Финн увидел ту даму, с которой давно хотел встретиться.

— Финеас Ганн, какой сюрприз!

— Добрый вечер, Анатолия. — Ганн поклонился. — Простите, что не наведывался к вам в приемные дни. Это все из-за него.

Герцогиня Бофор повернулась к Харди, приподняв брови. Однако когда Харди поцеловал ей руку, ее взгляд потеплел.

— Какой обольстительный негодник, он заслужил свою репутацию, — промолвила она, подмигнув Финну.

На губах Финна заиграла улыбка.

— Есть в нем некая чертовщинка. Во всяком случае, так говорит наша матушка.

— Финеас, вы ужасный человек! — раздался рядом визгливый женский голос.

— Ах, это вы, Мюриел!

— Если бы я знала, что вы приедете на бал к Бофорам, то надела бы новое голубое платье от мадам Мато, — сказала Мюриел и, подойдя к Финну и хозяйке дома, поздоровалась с последней. — Рада видеть вас, Анатолия.

— Вы прекрасно выглядите и в этом наряде цвета… — Финн замялся.

— Абрикоса, — подсказала ему Мюриел и, фыркнув, заговорила с герцогиней. — Согласитесь, джентльмен должен сообщать о своих выездах в свет леди, за которой он ухаживает.