Осторожно включила зажигание, как будто от ее движения могло что-то сломаться, и выжала сцепление.

— Я буду звать тебя Соня, — сказала она машине.

Та легко и плавно повернула туда, куда Даша выкручивала руль. Значит, с новым именем согласилась. Даша приоткрыла окно — наверное, от перевозбуждения ей в момент стало жарко.

— С тобой все в порядке? — крикнул Виктор, подъезжая.

Довольная улыбка не сходила с его лица. Наконец-то в его семье опять все наладилось!

— Ладу я заберу из садика, хорошо? — сказал он. — А ты езжай домой, приготовь праздничный ужин.

Она ехала домой почти по самой обочине, чтобы, не дай Бог, не поцарапать машину в первый же день. И скорость у нее была такая маленькая, что при подъезде к супермаркету ее даже остановил гаишник.

— Какие-нибудь проблемы с машиной?

— Нет, — улыбнулась ему Даша. — Первый день за рулем. То есть именно этой машины. Осваиваю.

— Права имеются?

— Конечно.

Даша протянула документы, ощущая, как ее понемногу отпускает напряжение. Странно, что уверенности ей придал милиционер. Она будто получила от него звание водителя. Влилась в их стройные ряды.

В магазине Даша купила перепелиных яиц, которые любил муж, и любимых маслин с косточками — для дочери.

Раньше Виктор всегда хвалил то, как умеет Даша быстро и красиво накрыть стол. Теперь половину этого ее умения обеспечивали магазины, в которых имелось все, что нужно для праздничного стола.

Но отчего на сердце у нее нет праздника? Такая машина! Любая женщина позавидует. И ведь будут завидовать, а ей хотелось всего лишь вернуть то время, когда она была так счастлива, так беспечна, что думала, будто такое ее состояние будет продолжаться вечно.

Прошлого не вернуть. Теперь нужно только привыкать к своему новому положению нелюбимой жены или... Или изменить свою жизнь.

— Мама! — прибежала к ней на кухню дочь. — Папа сказал, что подарил тебе машину. Это правда?

Странно, что дочь у нее переспрашивает. Ведь, насколько Даша помнила, Виктор ее никогда не обманывал. Неужели таким странным образом у малышки проявилось недоверие к отцу?

— Правда, — улыбнулась она.

Дочь первым делом расплела косички, которые каждое утро ей заплетала Даша. Волосы у дочери вились, и если их не заплетать, через некоторое время вставали дыбом, образуя этакое пушистое облако.

Стричься Лада ни в какую не хотела, а воспитательницы причесывали девочку, как говорила она сама, неправильно. «Драли волосы!»

Она смотрела на мать своими голубыми глазами — в отца. Похожая на него даже цветом волос. Как ангелочек, вздохнула Даша.

— Значит, теперь мы не будем ездить на маршрутке?

— Не будем... Пойди переоденься. Я готовлю что-то вкусненькое.

Но что можно приготовить за полчаса? Часть продуктов Даша взяла в супермаркете. Разогрела в микроволновке отбивные котлеты, для гарнира к ним открыла консервы. Даже торт «Наполеон» взяла в кондитерской.

Виктор появился в кухне чисто выбритый, благоухающий одеколоном. Когда это он брился на ночь? Разве что в первый месяц после свадьбы...

— Тебе чем-нибудь помочь?

— Порежь, пожалуйста, хлеб, намажь маслом. Я не успела сделать только бутерброды с икрой.

Он кивнул и принялся за дело. Взгляни со стороны — образцовая семья, да и только. Но Даше отчего-то хотелось плакать.

Глава двадцать вторая

Алла сидела в машине и следила за входом в общежитие. А ведь могла бы сидеть не просто так, а поупражняться лишний раз в яснознании. Например, узнать имя парня, который так сильно ее заинтересовал.

Она подумала так и усмехнулась: не заинтересовал, а поразил в самое сердце. И ведь не нужно бы ей это, совсем не нужно. Да она просто не потянет: свою ненормальную влюбленность в этого... Евгения! — и обретение власти над Егором.

Почему она решила, что ее клиента зовут именно так? Просто в голове вдруг сложилось: на ее судьбе — две буквы «е». Не слишком много мужских имен начинается на эту букву.

Но сегодня был ее день, потому что она увидела его, шедшего именно к зданию общежития.

— Женя! — крикнула она на всякий случай.

Он обернулся. Значит, все верно. Алла почувствовала гордость от своего умения. Но когда подошла поближе и опять взглянула в его синие глаза, почувствовала, как уходит ее уверенность. И тогда пришлось призывать на помощь обыкновенную женскую хитрость.

— Это вы? — удивленно сказал он. — Как вы меня нашли? Ах да, вы же колдунья. Раньше я считал, что их не бывает.

— Тогда почему же вы пришли ко мне?

— Потому что мне было нужно то, чего обычные люди не могли сделать... У вас ко мне дело или вы здесь случайно?

— Так получилось, что я не все вам сказала во время приема. Есть вещи, которые узнаются постепенно. Вы так торопились, а как раз после вашего ухода меня будто озарило. Я знаю, кто были ваши родители. Ваш папа — инженер, а мама — детский врач.

Выпалила первое, что пришло в голову, хотя до сего времени Алла никогда не обманывала клиентов, считая, что ее умения и знаний вполне достаточно, чтобы не уподобляться шарлатанам.

— Это удивительно! — Он смотрел на нее во все глаза, и от этого его восхищения Алле захотелось взлететь.

Надо продолжать что-то говорить, а то, выслушав ее, он сейчас повернется и уйдет. Ей казалось, она тут же умрет от разочарования.

— А фамилия — пока будто в тумане. Известна только первая буква. «Н».

— Надо же! — Он не отводил от Аллы восторженных глаз. — У меня и фамилия такая же... В смысле, на ту же букву. Найденов. Понятно, ее мне дали в интернате, и с подлинной фамилией, выходит, совпадение... Если бы вы знали, какое это счастье! Будто в зеркале, в котором до сих пор ничего не отражалось, вдруг проглянул какой-то знакомый лик... А как вы меня нашли?

Она промолчала, но со значением на него посмотрела.

— Ах да, глупый вопрос задал? Ведь я и имя вам свое не говорил... Наверное, вы великая колдунья.

— Послушайте, — сказала Алла; ей вовсе не его восхваления были нужны, потому что они ничего не стоили. Встретится с той, своей невестой, и забудет о ней. — Вы очень торопитесь?

— Теперь уже нет, — признался он, — я позвонил своей девушке, но она сегодня занята. Не получится встретиться.

— Тогда давайте посидим с вами в каком-нибудь кафе. Может, еще что-нибудь всплывет? В спешке такого лучше не делать.

На самом деле Алла лихорадочно придумывала, как завлечь его в то самое кафе, побыть с ним подольше и убедиться лишний раз, что она себе не придумала эту влюбленность в него.

— А что, и в самом деле, — оживился он. — Но вы-то сами не торопитесь? Как я понимаю, час вашего времени стоит немалых денег.

Ну вот, даже этот чистый и честный юноша не может не говорить о деньгах. Ее сердце билось как-то непривычно восторженно. Даже слова эти насчет чистоты и честности откуда-то выплыли из глубины сознания. Раньше Алла ими не пользовалась. Так ли уж нужна ей эта пресловутая честность, а тем более чистота?

Но душа ее, точнее, часть, крошечный незамутненный кусочек, продолжала торжествовать. И это было не торжество победы, а торжество света.

Значит, она не конченая ведьма? Значит, есть в ее душе место, где поет чистый детский голос и журчит хрустальный ручей... Алла даже представила себе сцену на манер номера «солнечного клоуна», как она сидит в центре, освещенная светом, а вокруг нее тьма, которая медленно наползает, сужая и без того небольшое светлое пятно...

Подумав так, Алла смутилась и взглянула на Евгения повлажневшими от чувств глазами. Что же это с ней делается? Словно в одно мгновение стала другим человеком. Никогда прежде ей не хотелось плакать от счастья, никогда она не чувствовала себя человеком, готовым к полету. К счастью, наконец!

Но почему та, что гадала ей на кофе, так жалостливо на Аллу посмотрела? Точно не о большой любви ей говорила, а о... смерти? Какая ерунда! Кто это умирает на пороге своего двадцатитрехлетия?

Евгений подошел к стойке бара — решил, что официантка давно к ним не подходит. Он торопится? Воспринимает их совместное времяпровождение как необходимость? Хочет поскорее от нее избавиться?

От этих мыслей настроение Аллы стремительно ухнуло вниз, в самую черную меланхолию. Неужели в любви все так и происходит: то взлет, то падение?

Евгений вернулся к столику улыбающийся, и от его улыбки у Аллы сразу потеплело на душе. К ее первым впечатлениям можно добавить: человека бросает то в жар, то в холод, и он может стать счастливым от одной улыбки.

— Я заказал нам пиццу с грибами, но в последний момент подумал: а вдруг вы не едите грибы? Тогда я вернусь и закажу вам какую-нибудь другую, с ветчиной, например.

— Ем грибы, я все ем, — успокоила его Алла и неожиданно для себя стала рассказывать то, что не рассказывала даже подругам. — Я, знаете ли, в такой семье росла, где дети ели все, что им давали, потому что не были уверены в том, что очередной обед или ужин их не заставят пропустить.

— Вы тоже сирота? — попытался понять он.

— Нет, — жалко улыбнулась Алла, — у меня до сих пор живы оба родителя.

И в конце концов, сама себе удивляясь — постороннему человеку! — она рассказала все о своей семье, от которой в душе давно открестилась. Максимум, что себе позволяла, дать родителям немного денег или в долг — без отдачи! — среднему брату.

И как в детстве ей порой хотелось есть, и как она мечтала вырасти и «стать человеком», и как хотела жить не хуже других.

— Можно сказать, ваша мечта исполнилась, — сказал он, касаясь руки Аллы — неужели ему ее просто жалко и в душе не возникли никакие иные чувства?

Она постаралась поймать его взгляд, чтобы заглянуть Евгению в душу. В самую глубину. Ему самому не нужно было делать этого нарочно, у него получалось само собой.