— Понятия не имею! Частные врачи обычно о счетах помалкивают. Во всяком случае, Стюарт обещал об этом позаботиться.

— О, он очень щедр! Что ж, зато Стюарт заключил хорошую сделку, получив «Лэмпхауз» и тебя!

— Спасибо, па!

Известие, что он скоро станет дедушкой, конечно, размягчило его! Она наконец положила трубку и вызвала свою новую помощницу.

Натали молниеносно возникла на пороге.

— Да, Оливия? — сказала она, ужасно довольная, что замещает Бэрди.

— Можешь попросить Данкерса или кого-нибудь еще из охраны, чтобы послали за сандвичами и пончиками для нас? Я умираю от голода… А пока еда прибудет, хорошо бы выпить чашку чая.

— У меня тоже еще не было перерыва на ланч, — сказала Натали.

— Натали, Бэрди тебе когда-нибудь рассказывала про Вайолет?

— Нет.

— У нее нелегкая судьба… Она теперь не живет в Париже, как жила когда-то — по соседству со ссыльным герцогом Виндзорским, бывшим королем Англии. Теперь она больше не замужем ни за русским князем, ни за английским лордом, ни за итальянским графом, ни даже за голливудской звездой. Все эти браки распались, кончились и сгинули. Леди Констанс теперь живет в прелестном местечке под названием «Св. Бетани» — убежище для «благородных» бездомных, или, как она предпочитает называть его в своей книге, «центре, где отказывают джентльменам». Звучит, может быть, удручающе, но, уверяю тебя, это не так: ее книги очень занятно читать — остроумно, забавно, занимательно и, главное, интересно!

Оливия выпила глоток воды и сняла туфли под столом.

— Надо представить сведения о ней так, чтобы действительно продать Вайолет в Штаты. Она прожила большую жизнь, с ней на самом деле было все, о чем она пишет, она действительно была замужем за этими экзотическими красавцами-аристократами, и ей есть что сказать о многих известных людях, ныне здравствующих. Вот я тебя и спрашиваю: дадим ли мы понять, что она теперь — ничтожное существо, брошенное и отвергнутое высшим светом, или же будем искать в ней истинно аристократическую придворную даму, не обращая внимания на ее эксцентричность?

Ответ был ясен, и Натали сразу сказала:

— Сказать правду о падении в трудные времена — неплохой рекламный трюк. Все будут упиваться ее рассказами о богатстве и бедности, и пусть морщинистая старушка даже сделает подтяжку перед рекламным турне.

Оливия улыбнулась своей новой помощнице.

— Я очень рада, что ты предпочитаешь правду. Действуй и сделай все возможное насчет рекламы, описаний и прочего.


Во время уик-энда Бэрди с энтузиазмом заявила Энди Графтеру, что он делает все не так, а потом пошла и сказала Стюарту то же самое.

— Вам нужен настоящий землекоп, а не бедный старый дурень, которого вы заездили до смерти. Что-нибудь вроде ГЭ.

— Гэ — что это? — спросил Стюарт из-за «Санди таймс».

— Это горный экскаватор для вскапывания склонов. Забудь об изящном декоративном садике, Оливия, вы будете выращивать виноград.

— Виноград? — Стюарт опустил газету и уставился на нее.

— То, что вы пьете в отжатом виде, мистер Маккензи!

— Я знаю, что такое виноград, Сибилла Бэрди Гу! — отрезал тот, и глаза его блеснули. Оливия поняла, что он заинтересовался.

— Не надо! — фыркнула она. — У нас хватает на еду… Эй, а что я такого сказала? — добавила она, увидев, что Бэрди покраснела от гнева.

— При чем тут еда. Можно делать вино и на этом разбогатеть! Я знаю, вы оба уже богаты, но не настолько богаты. За это должен ухватиться любой миллионер.

— Не сейчас, — пробормотал Стюарт, снова уткнувшись в газету, и Оливия незаметно для Бэрди толкнула его ногой.

— Особенно во время упадка, — добавила Бэрди.

— У Бэрди навязчивая идея насчет упадка, — объяснила Оливия.

— Может быть, потому, что мои родители поженились в эпоху Великой депрессии тридцатых и мы с братом воспитывались под запах вывариваемых костей. С тех пор у меня остался страх быть похороненной в общей могиле для нищих. Нынешняя молодежь просто не понимает, как ей повезло!

— Я не знала, что у тебя был брат, Бэрди.

— Он погиб под бомбежкой, Оливия, как и остальные обитатели дома. От одного из немецких самолетов-снарядов, в сорок четвертом. Ему было восемь, мне пять. Снаряд упал прямо на наш дом в Клапхэме, и меня смогли вытащить из-под обломков только потому, что я была достаточно тощая, чтобы пролезть сквозь решетку.

— О Бэрди, это ужасно! Ты никогда не говорила — и ни папа, ни мама об этом не упоминали!

— Они не знали, Оливия, и ты никогда бы не узнала, если бы жизнь не явилась ко мне в белом халате в образе доктора Глазнюка.

Стюарт откашлялся и быстро переменил тему, вернув всех к событиям 1990-х.

— Англия — не место для виноделия, Бэрди, так что я не воспринимаю ваши слова всерьез.

— Вы же янки, что вы знаете об Англии? Ладно, Оливия, я помню, что говорю с боссом, но он ведь сегодня в домашних тапочках, так что буду в меру смела и откровенна. Пройдитесь по окрестностям, мистер Миллионер, и разуйте глаза. Вы увидите, как много в Кенте виноградников. Они, знаете ли, заменили заросли хмеля.

— Хмеля? — переспросил Стюарт, и Оливия снова застонала. Ну почему бы Бэрди не заткнуться и не вбивать в голову ее мужа свои светлые идеи?

— В мое время мы все выезжали из Лондона во время отпуска убирать кентский хмель. Но те дни миновали, теперь пьют больше вина, не пива. У вас есть хорошие, солнечные склоны. Можно купить немного чернозема и удобрить их. А потом выращивать виноград, делать вино и богатеть!

Он отложил газету.

— Вы это серьезно?

— Еще бы! Облегчите немножко себе жизнь, парень! Это убережет вас от пропалывания декоративного садика в последующем, когда жена будет слишком занята детьми, а депрессия поймает всех в капкан нищеты.

— Возможно, вы и правы, Бэрди, — сказал Стюарт, и Оливия снова застонала.

— Конечно, права! Я читала множество сентиментальных рукописей о чудесах виноделия, например, «В долине Шарона». Это был один из шумных успехов «Лэмпхауза», Оливия, о послевоенной еврейской семье, которая пережила Холокост [23]. Они разбили виноградник на земле вновь обретенной родины, Израиля, а потом перебрались в Калифорнию уже как третье поколение виноградарей, ставших миллионерами.


Стюарт и Оливия продолжали слушать Бэрди вполуха. Никогда ранее не рассказывавшая о себе, она теперь щедро делала это, до смерти уморив их. Оливия не могла удержаться от чувства горечи по поводу одиночества Бэрди. Да, ее единственной семьей был «Лэмпхауз»!..

Бэрди наконец позвонили из клиники, приглашая явиться в следующую среду, когда освободится койка.

— Миссис Даннимотт оставила вам в духовке бифштексы и пирог с почками, а я получила сообщение из клиники, — сказала Бэрди Оливии, когда та вернулась с работы. Она накрыла кухонный стол за отсутствием приличной столовой. — А что, хозяин поместья обедает сегодня с нами?

— Нет, он сейчас спит в выходном костюме, так как должен лететь в Париж первым утренним рейсом! — Оливия устало опустилась на стул.

— Знаешь, ты делаешь слишком многое. Вспомни про своего ребенка, не то кончишь жизнь как я — в одинокой постели. А как новый личный помощник?

— Натали? Хорошо, очень хорошо. Сделала для меня большую работу во время уикэнда — в свое свободное время!

— Отличная новость! Теперь я вроде и не нужна… Надеюсь, ты ее загрузишь, пока будешь во Франкфурте?

— Я решила в этом году пропустить Франкфурт, разве я не говорила?

— Только не мне.

— Прости, я думала, что упоминала. Я действительно чувствую себя недостаточно хорошо для этого. Пандора, с ее хваткой птеродактиля, достойно представит «Лэмпхауз». Я вообще никуда не поеду, пока ты не ляжешь в клинику.

— Не заставляй меня чувствовать себя еще хуже, — ответила Бэрди.

Оливия поднялась.

— Пойду приму душ, потом поедим, Бэрди Гу. Я, правда, умираю от голода, мечтаю о сандвиче перед обедом.

— Я сделаю. Какой ты хочешь?

— Арахисовое масло и мармелад.

Бэрди удивленно открыла рот. Потом покачала головой и, бормоча про себя, что, мол, «хорошо, когда беременная, по крайней мере, не требует активированный уголь и сандвич с селедкой», отправилась делать сандвич. В то время как Оливия в очередной раз преображала себя из энергичной бизнес-вумен в домашнюю хозяйку.


Утром в среду Оливия высадила Бэрди у Уорфилдской глазной клиники. После работы они со Стюартом, вернувшимся из Парижа, заехали к ней.

Она принимала виноград и шоколад, открытки и цветы с деланно пресыщенным видом, за которым скрывалось золотое, отзывчивое сердце.

— Спасибо, мои лизунчики, что бы я без вас делала? Завтра меня оперируют, так что приходить нельзя. Будет очень мило, если они вернут мне зрение. Я всегда терпеть не могла комичных слепых людей, даже когда была пациентом у доктора Барнарда…

— Бэрди, а ты была у доктора Барнарда? — удивилась Оливия.

— Разве я вам не говорила? Не обращайте внимания! — Она потянулась за стаканом воды на тумбочке. — Я обреталась у старой тетки, которая пережила самолеты-снаряды… Веселая была жизнь — мне даже ломтик хлеба не позволяли взять самой. Один Господь знает, что я чувствую сейчас.

— О, мужайся, Бэрди! — подбодрила ее Оливия. — С тобой все образуется, только не будь такой пессимистической брюзгой.

— Ах, вот как, я — пессимистическая брюзга? — Она обернулась к Стюарту за моральной поддержкой. — Я, которая говорила, что она лучше всех и вам следует жениться на ней, а не на этой женщине — Легран, правда?

— Да, Бэрди!

— О чем это вы толкуете? — спросила Оливия.

— Это не твое дело, — отрезала Бэрди, — но я знакома с ним раньше тебя. Он однажды явился на Патерностер-роу с твоим батюшкой, весь такой деловой, обаятельный, остроумный и готовый взять власть над «Лэмпхаузом». Ты и Винни были у меня в кабинете, и из-за пыли не заметили, как они прошли мимо. А потом он спросил меня, кто из нас дочь босса. Я ответила: брюнетка, очень здравомыслящая; женитесь на ней, а не на рыжей — та вампирша! Он сказал: что ж, эта мне подходит, и женился на тебе, так что скажи спасибо, Оливия!