Вечер был как раз для ужина на свежем воздухе — теплый и почти безветренный; даже осы и комары их не беспокоили. Оливия вручила хозяйке коробку конфет и бутылку вина.

— Только в знак благодарности, Аннабел.

— Не стоит благодарить, дорогая, — сказала Аннабел, — нам очень приятно приветствовать у себя вас со Стюартом! — И добавила вполголоса, пока Стюарт разговаривал с Максом: — Некоторым женщинам дано все: и муж — миллионер, и сама — красотка! Ах, вы счастливица!

— Хотела бы я, чтобы Энди — наш новый садовник — был так же хорош, как ваш! Ни одного сорняка не видно! — сказала Оливия, внезапно смущенная последней репликой Аннабел относительно Стюарта. Юта тоже проявляла явный интерес к ее мужу; это внушило ей неприятное ощущение, что обручальное кольцо еще не означает абсолютного обладания мужчиной. Оливия заставила себя вслушаться в то, что ответила ей Аннабел.

— Садовник? Никоим образом! Мы с Максом не можем себе позволить садовника. Я все делаю сама — с его небольшой помощью. — Ого, подумала Оливия, ты, похоже, оплошала, миссис миллионерша Маккензи! — Я покажу вам сад попозже. Он очень красив при лунном свете, и мы все полюбуемся, правда? — Аннабел задумчиво вздохнула и добавила: — Вон за той высокой стеной — огород. В такой теплый вечер, как этот, растения чудесно пахнут! Я стараюсь растить их так же, как в Южной Африке, откуда родом Макс. Конечно, я не в состоянии выращивать все экзотические цветы, которые были в саду у его родителей, но иногда помогает теплица.

— Как же вы находите время все делать — при восьми детях? — поразилась Оливия.

— Я вовсе не все делаю, — засмеялась Аннабел. — Я делаю только то, что мне нравится. Терпеть не могу домашней работы, поэтому оставляю ее Юте. Зато люблю возиться в саду и нахожу для этого время. Не люблю детей, — Аннабел снова рассмеялась колокольчиком, — но вот делать их — это здорово!

Оливия вежливо улыбнулась.

— Здесь, внизу, в долине, — сказала Аннабел, — земля ровная, не так ли? Я терпеть не могу ваши косые сады там, на Мидхэрстском холме. Вам следует террасировать склоны или уж держать лошадей и коз, как это делал старый генерал, который совершенно запустил имение. Спасибо вам за конфеты и вино, обоим! Право же, вы нас балуете. Макс, посмотри — натуральный бельгийский шоколад, спрячь от детей, пока мы сами не попробуем!

— Да, птичка моя! — Макс изучал этикетку на бутылке с красным вином, которую Стюарт достал из своего погреба. — Полагаю, это не из зупермаркета Шардонне, а нечто особенное. Не з маленькой африканской фермы, зато весьма хоррошего года — очень, очень благодарен! — сказал он с заметным голландским акцентом.

У Оливии возникло ощущение (она надеялась, что ошибочное), будто Макс считает, что они как миллионеры должны были бы принести по крайней мере ящик шампанского! Смешно, потому что она никогда на самом деле не видела этих миллионов, словно они поступали из какого-то невидимого источника, выплачивались невидимым банкиром и учитывались невидимым бухгалтером.

— Садитесь, не стесняйтесь… — сказала Аннабел. — Извините, что на садовых скамейках подушки засаленные, но детки все пачкают.

Она схватила с сиденья Стюарта зеленую гусеницу, прежде чем тот успел сесть на нее, и бережно отнесла в ладони к низкой стене, отделявшей внутренний дворик от зеленых лужаек, цветочных клумб и ивовых зарослей.

— Если бы не твердые лютеранские принципы Макса, я, наверное, была буддисткой!

— Вот уж бы не подумал! — рассеянно сказал Стюарт, чуть скривив губы. Оливия стукнула его ногой по щиколотке; если он собирается так себя вести, то к концу вечера будет весь в синяках.

Макс начал было говорить о конце апартеида и реформах в Южной Африке, но Аннабел перебила его:

— Держу пари, что вы ходите на многие светские вечеринки и знаете массу замечательных людей! Расскажите, как живет другая половина человечества, пожалуйста! — Хихикнув, она извиняющимся тоном уточнила: — Без имен, нас имена не волнуют, правда, Макс?

Оливия снова почувствовала себя сильно смущенной. Что за глупости — обращаться с ней и Стюартом как с представителями какой-то редкой породы!

— Знаете, Макс краснеет от удовольствия — и заодно зеленеет от зависти, — осознавая, что живет рядом с людьми, у которых есть и «даймлер-суверен» и «феррари»! Ну, расскажите, как это делается!

— Да нечего рассказывать, — возразила Оливия, — кроме того, что это нелегко! Нам обоим приходится очень много работать, чтобы заработать себе на жизнь. Мы со Стюартом обычные люди — правда, Стюарт? — Она улыбнулась ему озорной улыбкой, на щеках проступили ямочки.

— Да ну вас! Не верю! — Аннабел хлопнула Оливию по руке. — Люди вашего образа жизни просто не могут быть обычными, верно, Макс? Как насчет великосветских пьянок, на которые ходит элита?

Элита? Хотела бы Оливия знать, откуда взялась такая идея…

— Да мы не ходим — мы в этом отношении скучные и унылые, уверяю вас, Аннабел. Мы со Стюартом большей частью слишком устаем, чтобы принимать такие приглашения — а их и немного.

— Мы миллионеры из рабочего класса, Аннабел, — невозмутимо заявил Стюарт. — Мы играем в шахматы с бумажными деньгами. Невидимые, неприкасаемые деньги монополий кружатся по всему миру, словно конфетти, и исчезают в мгновение ока, как только один из больших злых волков нажмет не ту кнопку.

— Будем надеяться, что ни один из них не нажмет, — бодро сказала Аннабел.

— Ваш муж как товарный брокер может подтвердить это, — сказал Стюарт, который терпеть не мог разговорив о религии, политике и зарабатывании денег, а потому всеми силами старался сменить тему.

— Я полагаю, экономика перегрета, да? — сказал Макс с полным ртом. — Я думаю, возможен взрыв, и тогда начнется ррецессия, да? Зильнее чем сейчаз, да? — Чем больше он говорил с набитым ртом, тем резче слышался его акцент.

— Я очень мало знаю об этом, — сказал Стюарт, стараясь быть возможно дипломатичнее.

— Ах, но вы должны знать, Стюарт! В США сейчаз большая безработица, и Британия недалеко ушла! Вы обязаны знать, если ваз беспокоит — что произходит с бедными людьми в вашей рродной стране и в этой, которая непременно зтанет вам приемным домом, как зтала мне.

Трудно было найти подходящее игровое поле. О чем бы ни шел разговор, он постоянно возвращался к тем же трем темам вне уютного дворика ван дер Кроотов — к деньгам, политике, власти.

Может быть, так нам и надо, думала Оливия. Ей и Стюарту, паре личинок-миллионеров под микроскопом, которые раздражались и дергались именно тогда, когда люди тыкали в них иголками?

— Ну… — лениво протянул Стюарт, не желая ввязываться в споры, хоть отдаленно грозившие взрывом. — Все, что я могу сказать, — это то, что британская система, по-моему, лучше большинства других. Мы с вами — счастливчики! — Звучало это несколько цинично, поэтому он добавил: — Некоторые богачи смотрят на это иначе… Я отношу себя к трудящимся классам, хотя и могу купить то, что вам недоступно, Макс.

Черт побери, Стюарт, подумала Оливия, лучше бы тебе не обсуждать эту тему с Максом ван дер Кроотом!

Тот поглядел на Стюарта в изумлении.

— Вам бы следовало быть политиком, дрружище, з такой дерьмовой зентиментальностью!..

— Я издатель, а не политик, — отрезал Стюарт, повернувшись к Аннабел. — Великолепная еда!

Оливия порадовалась, что он так резко сменил тему. Сейчас она не была уверена, на чьей стороне находится Макс.

— Ореховые эскалопы с сочными помидорами, в базиликовом соусе. И помидоры, и базилик выращены своими руками, — гордо сообщила Аннабел и спросила Стюарта: — А Оливия хорошо готовит?

— Великолепно, — ответил Стюарт, в то время как Макс наполнял бокалы принесенным вином. — Она хорошо усвоила, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок!

Стюарт поднял вверх большой палец и энергично взялся за ореховый эскалоп с доморощенными помидорами и базиликовым соусом. Оливия мысленно от всего сердца поблагодарила его. Он с исключительным тактом переносил расспросы, настороженность и прямую мелкую буржуазную враждебность. Макс, очевидно, недолюбливал тех, кто богаче или красивее, а вежливость не была его сильной стороной.

Далее подали голландские сухарики в черносмородиновом соусе.

— Макс их обожает, — заметила Аннабел и повернулась к Стюарту. — Могу я просить вас об одолжении?

— Конечно!

— Вы откроете наш праздничный августовский уик-энд?

— Когда?

— Через две недели.

— А что я должен делать?

— Предполагается разрезать красную ленточку, вручить призы за самые большие кабачки, красивейшие георгины, самые вкусные пироги, лучшую телку и тому подобное. Премия за работу — вдоволь пива в палатке и домашние пирожки с мясом!

— Звучит заманчиво! — сказал он.

— Ты уверен, Стюарт? — вмешалась Оливия. — В это время ты можешь оказаться в Штатах или в Торонто!

— Не беспокойся, дорогая, я утрясу свой рабочий график, чтобы не пропустить этот праздник.

— Договорились! — обрадовалась Аннабел. — Давай, Макс, шевелись! Сделай кофе и принеси один из своих ужасных голландских ликеров, а я соберу тарелки, чтобы девочки могли их помыть.

— Позвольте, я помогу! — Оливия вскочила с места, но в следующее мгновение у нее сильно закружилась голова, и она, пошатнувшись, упала на стул. — Ох, простите…

— Дышите поглубже, — сказала Аннабел, в то время как дети замерли, разглядывая заинтересовавшую их сцену.

— Принести водички, мама? — спросила Тэнди.

— Да, Тэнди, будь добра.

— Не знаю, что это со мной! — пробормотала Оливия, когда приступ потихоньку прошел.

— А я знаю. Вы беременны, вот что, — заявила Аннабел.

— Да нет, не может быть!

— Очень даже может. Я распознаю раннюю беременность, как только вижу ее. Принимать противозачаточные таблетки — все равно что произносить заклинания! Вы бездумно повторяете их снова и снова, а потом все летит за борт, смытое нахлынувшей похотью! Безопасность секса — в руце Божией, поверьте мне. Я это испытала много раз. Сначала похоть, потом презерватив. Поздравляю, Оливия, через семь месяцев вы станете матерью!