— Обещаю! — Она поцеловала его в сладкоречивые губы и подобрала зонтик.

У Стюарта в характере были сентиментальные черты, которых она не распознала с первой встречи, да и со второй тоже. Возможно, к этому имели отношение его американский отец и канадская мать, оба с кельтскими предками. Его облик не был твердокаменным, как положено Хозяину. Вероятно, такой облик имели Маккензи-старший и покойный брат. В общем, младший из этого трио был совсем не плох.

Оливия давно подозревала, что романтические романистки кое-что перевирают. Высокие, красивые и богатые герои, несомненно, в большом дефиците, тут романистки правы. Но они отнюдь не всегда шовинистические свиньи, подлые волокиты и бездельники. Иногда они просто честные, искренние и трудолюбивые парни!

— Так ты выйдешь за меня? — снова спросил Стюарт, крепко обнимая ее за плечи, когда они остановились перед входом в клуб.

— О да… — отвечала она как во сне.

— Когда?

— Когда захочешь… В июле.

— Почему в июле, а не сейчас же?

— Сейчас я слишком занята. «Лэмпхауз» должен встать на ноги, прежде чем уйдет его новый директор. Но помни, никаких штучек. Я не вынесу суматоху и бессмысленность дорогого бракосочетания!

— Как захочешь, Оливия!

ГЛАВА 7

Одно было ясно: она, Оливия Пенелопа Котсволд, осчастливила свою мать, когда решила узаконить бурные и скоротечные отношения со Стюартом Лайоном Маккензи, выйдя за него замуж на открытом воздухе среди пышной растительности Антибских островов.

— Я, Оливия Пенелопа, беру тебя, Стюарта Лайона, в законные мужья и обязуюсь, невзирая ни на что, любить, уважать, утешать и быть тебе верной женой, пока смерть не разлучит нас…

Вот это обязательство на всю жизнь! И надо дать в этом обет перед Богом и всей собравшейся компанией!

Бракосочетание, как она и хотела, состоялось в июле. Бэрди и Данкерс доставили на частном самолете, как пару редких медвежат-панд из Лондонского зоопарка.

— Мне еще никогда в жизни не было так тесно, Оливия! — пожаловалась Бэрди, выбираясь из маленькой «Сессны» в Каннах, куда Оливия приехала встретить их на новом отцовском «ситроене». Она одновременно пыталась разгладить помятые перышки Бэрди и отыскать куда-то запропастившийся в последнюю минуту паспорт Данкерса.

Винни Легран прибыла из Торонто, чтобы сыграть роль подружки невесты — странно, что это ее заинтересовало, подумала Оливия.

Леди Котсволд в присущей ей немного шутовской, но терпимой манере — прости ее, Господь, подумала Оливия — затеяла долгое объяснение на тему «почему голубое, Оливия? Девственницы всегда выходят в белом».

— Не тот случай, ма.

— Ты хочешь сказать, что вы со Стюартом тоже жили в грехе, да?

Мэгги выглядела потрясенной, а «тоже» относилось к Винни.

— При всем уважении к тебе, ма, Стюарт и мои постельные дела никого не касаются. Я уже совершеннолетняя. Однако черные сатиновые простыни и общая электрическая зубная щетка — это не моя декорация. Возможно, для вас с отцом будет сюрпризом, что Стюарт тоже достаточно старомодный джентльмен и уважает мое мнение насчет добрачных связей. Просто голубое мне больше идет. И — пожалуйста! — никаких маленьких «подружек» или долгих речей.

Офранцузившаяся на своей вилле недалеко от Лазурного берега, Мэгги обиженно надула губы.

— Вот уж действительно странная свадьба! Невесту всегда сопровождают маленькие девочки!

— Не в этот раз. Они еще, не дай Бог, свалятся за борт, а я не могу только и глядеть, что делается вокруг яхты, да и Винни тоже. Это дело — для взрослых, с минимумом шума и суеты, запомни, ма! Мы со Стюартом так хотим.

— Надеюсь, вы со Стюартом собираетесь хотя бы обменяться обручальными кольцами в знак взаимной верности, дорогая? — только и спросила леди Котсволд.

Винни, обуреваемая собственными страстями, была одета в черное и белое — белая пуританская шаль обернута вокруг черных бархатных плеч. Выглядело это, как обычно, похоже на картины прерафаэлитов.

«Дружок» Стюарта был его лучшим другом в фирме, юристом компании, звали его Эштон Доур Кливер. Оливия впервые увидела его в беседке под бугенвиллеями у Антибского «Отеля-де-Виль», где они со Стюартом обменялись брачными обетами и кольцами. Эштон Доур Кливер был почти так же красив, как сам новобрачный. Оливия заметила, что Винни мысленно раздела бойкого американского юриста и при первой возможности вручила ему свой букет.

— Ты выглядишь восхитительно, — прошептал ей на ухо Стюарт в беседке.

— Ты тоже, — ответила она, вскинув голову и сосредоточившись только на нем, не замечая ни «подружку», ни «дружка».

Приглашенные поднялись на борт «Пенелопы», яхты Котсволдов. Свадебный пир проходил в столовой, обшитой красным деревом с богатой медной «арматурой»; за огромным овальным столом уместились все пятьдесят гостей. В прежние времена сэр Гарольд часто принимал на яхте большие компании и сейчас, после отставки, старался поддерживать былой порядок.

Ее отец в своем спиче счастливо избежал рассказа о том, как семилетняя Оливия Пенелопа Котсволд оскандалилась в первый же день пребывания в интернате, намочив панталончики. Вместо этого он смертельно утомил всех древней историей «Лэмпхауза».

— Сегодня знаменательный день. Можно сказать, что сочетаются браком два издательства — одно очень старое, другое очень молодое. Я надеюсь, что Оливия и Стюарт будут гордиться своим наследством и развивать его. «Лэмпхауз» был основан моим предком, Сэмуэлем Котсволдом, который заложил семейные драгоценности, чтобы начать свой новый бизнес, и подобно этому я «заложил» свою семейную драгоценность, мою дочь, корпорации «Маккензи, Нью-Йорк, Торонто», нашим будущим банкирам…

Аналогия вызвала у слушателей смешки, и Оливия смутилась. Впервые он впадал в сентиментальность относительно нее, и ей оставалось только заключить, что отец очень рад передать ее с рук на руки Стюарту Лайону Маккензи.

— Год 1854-й — задолго до эпохи Маккензи. Фамильные ценности Котсволдов теперь заперты под сводами Лондонского банка. Я искренне надеюсь, что такая судьба не постигнет мою дочь от рук наших шотландских собратьев, которых англичане отправили к чужим берегам задолго до 1854 года!

Гости зааплодировали и засвистели. Оливия прошептала Стюарту на ухо:

— Прости его, он сегодня основательно поддал. Начал с виски еще за завтраком.

— Фамильная ценность Котсволдов, русский православный крест, усыпанный драгоценными камнями, — не для продажи! Ни один коллекционер не купит его на аукционе Сотби!

— Хватит, па! — простонала Оливия.

— В начале восемнадцатого века русский император Петр Великий изучал кораблестроение в местечке Дептфорд — это в Англии, под Лондоном, если наши американские и канадские гости не знают. В его окружении был православный священник, отец Лампион, который подхватил оспу в Лондоне — в те дни это было не очень-то здоровое место для проживания, а сейчас и того хуже — вот почему мы с Мэгги переехали на юг Франции!

Снова раздались аплодисменты и смех, гости успели набраться не меньше, чем ее отец. Оливия стиснула зубы и с трудом выносила эту историю, натянуто улыбаясь, в то время как ее жениху, похоже, нравилось смотреть, как тесть изображает из себя чудака.

— Священник был изолирован от остального русского двора. Один из моих и Оливии предков ухаживал за ним в своей хижине в Дептфорде. Пенелопа Котсволд умерла от болезни, так же как и отец Лампион. После нее остались муж и семеро детей. В благодарность Бенджамену Котсволду и его детям русский император отдал все имущество отца Лампиона — став, таким образом, как бы Робин Гудом из Санкт-Петербурга… Я шучу, конечно!

Отец вытер салфеткой лысую потную голову и распорядился включить кондиционеры.

— Среди имущества покойного священника был и этот драгоценный православный крест. Лампион — старинное слово, обозначающее фонарь или светильник — другими словами, это маяк, рассеивающий тьму. Вот почему наше издательство называется «Лэмпхауз».

— Фамильная ценность Котсволдов перешла от Бенджамена к старшему сыну Сэмуэлю, создателю издательской компании «Лэмпхауз», основанной на Патерностер-роу, Лондон, в 1854 году. Сэмуэль заложил знаменитый крест, чтобы добыть денег на новое дело, и вскоре заработал достаточно, чтобы выкупить его как раз в разгар Крымской войны.

Снова раздались аплодисменты и гости подняли бокалы.

— К сожалению, — продолжал сэр Гарольд, — вот уже сто тридцать пять лет крест Лампиона, хотя все еще очень ценный, представляет драгоценность только для нас, Котсволдов, кто ценит его в основном сентиментально, как часть нашей семейной истории.

Оливия посмотрела на Стюарта, тот незаметно провел рукой по горлу. Она была рада, что они думают одинаково. Но тогда зачем они согласились на эту пытку? Почему было не сбежать потихоньку и не обвенчаться в Гретна-Грин или Лас-Вегасе?

Она знала, почему: лицо матери сказало ей об этом — о, как бы та была разочарована, если бы они так поступили! В глубине души родители серьезно гордились ее достижениями — не столько членством в Совете директоров, сколько тем, что у нее хватило ловкости заарканить молодого и красивого канадского миллионера. Похоже, папа даже простил ей, что она не мальчик. Оливия была довольна, что благодаря публичному браку примирилась с родителями; в переходном возрасте она им попортила немало крови. Она снова прислушалась к горделивой речи отца.

— Пусть молодым всю жизнь сопутствуют удача и здоровье! Я знаю, Оливия поддержит старую семейную традицию — «Правда. Верность. Честь»!

Гарольд тяжело опустился на стул среди бури аплодисментов, чему Оливия порадовалась. Впрочем, она радовалась, пока он не наклонился к Маккензи-старшему, сидевшему рядом с Мэгги, и не сказал: