Тэтчер взглянул в глаза подошедшему к ним человеку. Ларкен? Он был человеком-легендой среди офицеров разведки Веллингтона.

– Только понаслышке. Для меня большая честь познакомиться с вами, сэр.

– Капитан Тэтчер? – спросил Ларкен, протягивая ему руку.

– Да.

– Я тоже слышал о вас. – Они обменялись рукопожатием, и Тэтчеру этот человек сразу же понравился. – Вы были в Корунье, не так ли?

Тэтчер кивнул.

– Спасли там целое подразделение от плена, насколько я слышал, а потом сами захватили в плен преследовавших вас французов. У вас весьма изобретательный склад ума, сэр. Вы никогда не думали о том, чтобы сделать карьеру в министерстве иностранных дел?

Темпл рассмеялся.

– Даже не пытайся завербовать его, Ларкен. Теперь, когда он вернулся домой, на него свалилась куча обязанностей.

– Да уж, – угрюмо подтвердил Джек. – Обязательства ему придется выполнить. – Подтолкнув Тэтчера, он указал ему взглядом в сторону Фелисити.

– Если уж говорить об обязательствах, то почему ты здесь не со своей женой? – не желая остаться в долгу, спросил Тэтчер.

– Я на работе, – ответил Джек. – Мы все еще не нашли нашего человека.

– Неужели ты думаешь, что этот Дэшуэлл появится здесь сегодня? – Тэтчеру не верилось, что дерзкий американец, о бесстрашии которого ходили легенды, осмелится показаться здесь в присутствии охотившихся за ним Темпла, Джека и Ларкена.

Джек сложил на груди руки.

– Ты не знаешь Дэшуэлла. Больше всего на свете ему было бы по нраву прийти сюда и оставить где-нибудь для Темпла какую-нибудь наглую записку или чмокнуть в щечку какую-нибудь ничего не подозревающую мисс и попросить ее передать записку одному из нас.

– Если, конечно, мы не обнаружим его первыми, – заявил Ларкен с такой уверенностью, что Тэтчер порадовался тому, что его планы на сегодняшний вечер ограничивались тем, чтобы найти Фелисити и убедить ее выйти за него замуж.

С другой стороны, задача, которую предстояло решить его друзьям, была, возможно, легче, чем у него.


Бал у Сетчфилдов всегда обещал светскому обществу ночь сюрпризов, а иногда мог побаловать и скандальчиком.

Фелисити не интересовало ни то ни другое. Она хотела лишь встретиться с Холлиндрейком и продолжить свою жизнь. И забыть Тэтчера. Его темные глаза. И то, как он умел ее рассмешить.

Когда закончилась третья фигура кадрили, она попыталась остановить притоптывающую от нетерпения ногу, потому что нетерпение, как любила говорить мисс Эмери, «не является признаком леди». Пропади все пропадом, она не была бы сейчас в таком состоянии, если бы только Холлиндрейк появился и все встало бы на свои места!

Но ее взвинченное состояние объяснялось еще и другой причиной. Что, если Тэтчер сдержит обещание и появится здесь? Что ей тогда делать?

По толпе вдруг пробежал возбужденный шепоток.

Холлиндрейк!

Фелисити сделала глубокий вдох, пытаясь предотвратить обморок, угрожавший сделать ее сегодня объектом пересудов. Немного успокоив дыхание, она повернулась к парадному входу, но ей преградил путь человек в простом черном костюме и маске домино. Она лишь искоса взглянула на него, пытаясь разглядеть того, о приезде которого должны были объявить, но незнакомец взял ее за руку и без лишних слов потащил танцевать под начальные аккорды первого за этот вечер вальса.

И тут она увидела его мерцающие темные глаза и горячий дерзкий взгляд и почувствовала знакомое тепло его руки.

Тэтчер! Силы небесные! Но хуже всего было то, что ее предательское тело затрепетало от восторга. Ну почему он заставляет ее почувствовать себя так великолепно?

– Ты что здесь делаешь? – спросила она, пока он уводил ее все дальше и дальше от Холлиндрейка, – Я просила тебя не приходить.

– Просила. – Взяв ее другую руку, он положил ее на плечо и начал вальсировать, не сказав больше ни слова.

– Довожу до твоего сведения, что на все вальсы приглашают леди, а я что-то не припомню, что приглашала тебя, – сказала она, пытаясь не растаять, прижавшись к его груди, и не обращать внимания на то, как радуется тело его близости. Ей бы надо было, конечно, обрушить на него свой гнев, а она вместо этого почувствовала облегчение.

– Ты могла бы многое потерять, упустив свой шанс потанцевать со мной, – заявил он, сделав крутой вираж.

– Как тебе удалось проникнуть сюда? – спросила она.

– Я вошел. Прямо через парадную дверь.

– Как будто ты был приглашен? Ну и бесцеремонность… – заметила она, сознавая, что именно это ей в нем нравилось: он пренебрегал авторитетным мнением общества.

– Именно так: как будто я был приглашен. – Он прижал ее к себе, и ее груди, прикоснувшись к нему, стали тяжелыми, а от точки соприкосновения по всему телу пробежала горячая волна желания.

– Перестань это делать, – запротестовала она.

– Перестать делать что? – спросил он, прижимая ее к себе еще крепче.

– Ты держишь меня слишком крепко. Что, если кто-нибудь меня увидит?

– Увидит что? Как королева эльфов танцует с лакеем?

– Ты не похож на ливрейного лакея. Ты похож скорее на разбойника с большой дороги.

– Может быть, мне следует украсть тебя? Чтобы нам самим спланировать свои жизни, Герцогиня? По нашим собственным правилам?

– Я… я не могу, – невнятно промямлила она.

– Позволь мне любить тебя сегодня, Фелисити, так, как ты того заслуживаешь, – прошептал он.

Скользя с ним по залу, Фелисити мельком увидела другие танцующие пары. Маргарет Ходжес с лучезарной улыбкой на лице танцевала со своим «Робин Гудом». Потом в ее поле зрения попала Пиппин, глаза которой лучились счастьем, танцевавшая с каким-то высоким «пиратом», который, судя по всему, скромностью не отличался.

Фелисити наконец поняла, что она видела. Это была любовь. Ее кузина и Маргарет Ходжес нашли ее сегодня, так почему бы и ей не последовать их примеру?

Он снова круто повернул ее, и у Фелисити закружилась голова, но не от танца, а от его слов.

«Позволь мне любить тебя».

Что, если Холлиндрейк никогда по-настоящему не любил ее? Солидный, приличный во всех отношениях брак, который она планировала все эти годы, показался ей теперь скучным, отвратительным существованием. И что за глупость она придумала про «естественные склонности»? Но что же ей теперь делать?

Она была так поглощена своими размышлениями, что даже не заметила, как Тэтчер без труда увел ее в танце в самый дальний конец бального зала, а потом и из зала сквозь какую-то боковую дверь в стене. Дверь за ними закрылась, отрезав от оживленного жужжания голосов в зале, и они оказались в тишине слабо освещенного коридора. Но ее похититель здесь не остановился. С присущей ему дерзостью он повел ее дальше, в глубину дома.

– Тэтчер, какого черта ты делаешь? – наконец возмутилась она, обретя дар речи. Если их обнаружат здесь, так далеко от бального зала, ее репутация будет погублена…

Он не ответил. Он просто остановился, причем так неожиданно, что она стукнулась о стену, которая оказалась его грудью. Ее руки сразу же интуитивно обвились вокруг его шеи. Она лишь взглянула на мгновение на него, но что это было за мгновение! Он смотрел на нее, и ей вдруг показалось, что окружающий мир перестал существовать и остались лишь они вдвоем.

Он медленно наклонил голову и прикоснулся губами к ее губам.

И Фелисити пропала. Потерялась в его объятиях, потерялась в его поцелуе.

Она покачнулась, и он поддержал ее, прислонив к стене. Ее тело сразу же ожило. Позавчера в прихожей все было похоже на игру, но теперь… теперь, если они продолжат эту опасную игру, обратной дороги не будет.

– Мы не должны… я не могу…

Но она понимала, что это пустые слова. Потому что, увидев счастье в глазах Пиппин и радость в улыбке Маргарет Ходжес, она почувствовала нечто вроде зависти и поняла, что могла бы быть счастлива, как они, если бы только позволила себе быть счастливой.

Она поняла также, почему любила сватовство. Дело было не в удовлетворении, которое приносит объединение в браке двух добропорядочных семейств или двух благородных родов.

Это была возможность наблюдать рождение любви – начиная с первой искорки влечения и кончая тем счастьем, которое светится в глазах невесты и жениха.

Или, как в случае Джека и Миранды, любви, которая родилась и расцвела, насыщая окружающий их мир счастьем, которое переполняло их обоих.

– Тэтчер, я… – прошептала она, желая поскорее поделиться с ним своим открытием.

– Мы должны, и ты сможешь, – перебил ее он, подумав, что она снова намерена протестовать. Подхватив на руки, он понес ее к ближайшей лестнице. Продолжая целовать ее, он поднялся с ней на руках почти до крыши и остановился перед какой-то дверью. Когда дверь распахнулась, Фелисити оказалась в каком-то волшебном помещении, каких она никогда не видывали, и поняла, что погибла. – Вот и твое королевство, моя сказочная королева, – прошептал он.

Фелисити не знала, что и сказать. Здесь, отрезанная от остального дома, находилась оранжерея, встроенная в чердачное помещение со стороны, противоположной фасаду. Стеклянные потолок и две стены позволяли видеть усыпанное звездами ночное небо. Комната обогревалась небольшой печкой в углу, вокруг в больших горшках росли апельсиновые деревца. Повсюду горели свечи, освещая помещение каким-то неземным светом. Воздух был насыщен ароматом цветущих деревьев, как будто они и впрямь оказались в сказочном королевстве.

– Как ты узнал, что здесь находится оранжерея? – спросила она.

– У меня имеются свои источники информации, – сказал он, обнимая ее за плечи теплыми руками. – Я хотел найти местечко уединенное… и безупречное. – Он подвел ее к широкой кушетке, стоявшей среди деревьев. Это место, очевидно, было предназначено для свиданий, потому что мягкая бархатная обивка и ширина кушетки делали ее похожей скорее на кровать, чем на скамью.