Всю свою злобу на молодую возлюбленную Гойя теперь вымещал на бумаге. Он до бесконечности рисовал ее, она смотрела на него с каждого листа. При этом художник безжалостно высмеивал все недостатки своей любимой женщины и, не останавливаясь, рисовал на нее карикатуры. Однако он не заходил так далеко, чтобы показать эти рисунки самой Каэтане, и довольствовался тем, что перелистывал их в одиночестве. Однако во время одной из особенно жестоких ссор, когда Каэтана сильно оскорбила его, он бросил эти рисунки ей в лицо. Герцогиня Альба молча начала рассматривать наброски и сильно побледнела. Она хотела заговорить, но первый раз в жизни не смогла вымолвить ни слова. Вдруг силы изменили ей, и волевая женщина первый раз в жизни потеряла сознание. Не зная, что делать, как привести ее в чувство, Гойя не придумал ничего лучшего, как послать за личным врачом Каэтаны. Только благодаря этому случайно выяснилась тайна, которую Каэтана скрывала: она была беременна.

Но Гойя не привык высказывать радость по поводу таких новостей: для него это ничего не значило, его жена постоянно беременела от него: за 39 лет супружества она родила ему 18 детей (правда, выжило из них всего трое). Вот и недавно она сообщила ему, что снова беременна, а теперь и любовница пытается привязать его к себе ребенком! Да и вообще, кто сможет поручиться, что Каэтана беременна от него? Ведь вокруг нее постоянно вьются поклонники, так неужели же она хочет убедить его, что хранит верность ему, Франсиско?

Услышав такое, герцогиня навсегда покинула мастерскую Гойи. Несколько недель художник ничего не слышал о ней, а затем к нему явился слуга герцогини с просьбой явиться во дворец Альба: герцогиня находилась при смерти. Франсиско пустили в ее спальню, чтобы проститься с ней. Она лежала на белых подушках, укрытая одеялом, и ее кожа казалась такой же белой, как и выбеленное полотно. Позднее ее врач сообщил Франсиско, что Каэтана решилась прервать беременность, обратилась к какой-то старухе, которая не смогла правильно провести операцию. Каэтана потеряла много крови. Однако в этот момент Франсиско смотрел на ее лицо и пытался запомнить его, понимая, что видит свою возлюбленную в последний раз. Она впала в забытье и не замечала его. Через несколько часов она умерла.

Кто может представить, что чувствовал Гойя во время похорон герцогини Каэтаны Альба и в первые недели после ее смерти? Он осознавал, что никого на свете не любил сильнее, чем ее, и никогда не будет любить. Понимал, что и она его очень любила. Однако ничего уже поправить было нельзя. Он продолжал жить и работать, ничем не выдавая своего горя. Жена Гойи пережила свою соперницу почти на 10 лет. После того как она умерла, Гойя остался один.

Но одиноким художник был недолго: он познакомился с молоденькой Леокадией Вейс, женой купца. Вскоре муж уличил свою жену в измене и развелся с ней, после чего Леокадия перешла жить к Франсиско. Вскоре она родила ему дочку. В этот период, обзаведясь новой семьей, 69-летний Гойя написал свой последний портрет.

О чем думал художник, работая над этим полотном? Вспоминал ли он самую большую любовь своей жизни? Может быть, мечтал, чтобы все сложилось иначе? Возможно, на месте Леокадии он мечтал видеть Каэтану?

Политическая обстановка в Испании осложнилась, и Гойя вместе с семьей переехал во французский город Бордо. Здесь художник провел последние годы своей жизни.

Черубина де Габриак

Однажды августовским утром 1909 года редактор петербургского журнала «Аполлон» Сергей Маковский, просматривая почту, обнаружил среди множества писем конверт, надписанный изящным почерком. Распечатав его, он вытащил несколько листов дорогой бумаги, которые были переложены засушенными цветами, а потому издавали тонкий аромат. Маковский с невероятным интересом начал вчитываться в строки стихов, а затем послания, написанного на французском языке, в конце которого вместо подписи стояла одна лишь буква Ч. Обратного адреса на конверте не было.

В своих страстных стихах незнакомка называла себя инфантой, отдавшей сердце рыцарю-крестоносцу, соблазняла ангелов и одновременно признавалась в любви Христу и Люциферу. На редакционном совете было решено опубликовать стихи в первом же номере журнала. Вскоре они пленили весь Петербург. Более стихов «аполлоновцы» заинтересовались таинственной молодой дамой, их написавшей.

Вскоре незнакомка заявила о себе, позвонив в редакцию Маковскому. Голос девушки показался ему необычайно чувственным и обворожительным. Далее последовало еще несколько звонков и писем. Однако загадочная юная особа не торопилась раскрывать свою тайну. Она рассказала лишь, что зовут ее Черубина де Габриак, ей 18 лет. Выросла она в богатой семье: отец ее родом из Южной Франции, а мать русская. Будучи католичкой, девушка долгие годы была воспитанницей монастыря в Толедо. Сейчас ведет замкнутую жизнь и находится под неусыпным надзором отца, поэтому в редакцию прийти не может. Незнакомка также обмолвилась, что живет на островах и иногда бывает на посольских приемах, поэтому в редакции решили, что ее отец дипломат, а его семья проживает на даче в окрестностях Петербурга.

Если о своей семье Черубина рассказывала весьма неохотно, то свою внешность она описала во всех подробностях, так что все без исключения «аполлоновцы» с готовностью бы признались в любви этой девушке с бронзовыми кудрями, бледным лицом и ярко очерченными губами со слегка опущенными уголками, хотя ни разу в жизни ее не видели. Так, Николай Гумилёв с полной уверенностью в своих словах заявил, что он уже предчувствует тот день, когда сумеет покорить сердце бронзовокудрой колдуньи. Максимилиан Волошин выучил наизусть все стихотворения Черубины. Вячеслава Иванова привела в невероятный восторг искушенность столь молодой особы в «мистическом эросе». Образ таинственной незнакомки лишил покоя даже всегда сдержанного Константина Сомова, который буквально умолял Маковского: «Скажите ей, что я готов с повязкой на глазах ехать на острова писать ее портрет! Даю честное слово не злоупотреблять доверием и не пытаться узнать, кто она и где живет». Но от столь лестного предложения Черубина отказалась.

В наиболее затруднительном положении оказался Маковский, которого все в один голос обвиняли в том, что он сознательно скрывает информацию о молодой и талантливой поэтессе, для того чтобы повысить интерес читателей к своему журналу. Как же иначе, ведь только он один слышал голос Черубины, разговаривая с ней по телефону, и читал ее письма. Маковский же не в силах был это отрицать, потому что полюбил ее любовью пылкого и сумасбродного юноши. При одном только упоминании ее имени его глаза загорались страстным пламенем. Однако Черубине постоянно удавалось ускользать от него. В одном из очередных писем в редакцию поэтесса сообщила, что навсегда уезжает в Париж, чтобы принять монашеский постриг. Доведенный до отчаяния этим известием Маковский думал, что ему уже никогда не удастся с ней встретиться, но вскоре узнал, что Черубина осталась в России. В другом письме она жаловалась, что смертельно больна, но, выздоровев, доводила его до исступления, рассказывая об увлечении своим кузеном-португальцем, сеньором Гарпия де Мантилья. Недаром говорят, что любовь слепа, ведь только слепой мог не заметить скрывавшегося в этом странном имени подвоха.

Было ли то сознательным шагом или нет, но Черубине удалось заинтриговать петербургское общество и вызвать невероятный интерес к своей персоне. На всех приемах и поэтических вечерах только о ней и говорили. Загадочная личность молодой поэтессы и ее необычные стихи произвели в обществе невероятный фурор. Но тайне вскоре суждено было раскрыться.

В одну из холодных ночей ноября, после поэтического вечера, проходившего на квартире Вячеслава Иванова, сотрудник «Аполлона» Иоханнес фон Гюнтер отправился провожать молодую поэтессу Елизавету Ивановну Дмитриеву, которая прославилась довольно меткими пародиями на Черубину. Однако не это обстоятельство заставило Гюнтера плестись через весь город за этой далеко не прекрасной девушкой. На вечере он стал случайным свидетелем разговора Дмитриевой с Гумилёвым. Елизавета Ивановна говорила о странных вещах, смысл которых и стремился узнать Гюнтер: «Во мне словно два разных человека. Я живу то одной, то другой жизнью. Мне кажется, все это закончится безумием. Ведь мой двойник существует на самом деле. Мы бываем в одних местах, ходим по одним и тем же улицам. Я боюсь с ней встретиться: если это произойдет, мне кажется, я умру. Или она».

Вдруг Дмитриева, как будто угадав ход мыслей Гюнтера, призналась, что Черубина де Габриак – это она. Гюнтер был сражен наповал этим неожиданным заявлением. У него в голове не укладывалось, чтобы эта плотная, невысокая, с чахоточным румянцем на лице учительница подготовительного класса гимназии была той «бронзовокудрой колдуньей», в которую заочно были влюблены чуть ли не все молодые русские поэты. Вне себя от возмущения, Ганс заявил, что она просто-напросто ревнует Гумилёва к Черубине. Но Дмитриева, пропустив мимо ушей эти слова и ухватив Гюнтера за рукав пиджака, говорила: «Хотите знать, как все было? Я скажу, но обещайте мне, что вы будете молчать». Не дождавшись ответа опешившего спутника, она продолжала: «Мы ехали третьим классом до Феодосии. Все время остановки, долгие стоянки. Три дня пути. Все путешествие я помню как дымно-розовый закат, и мы вместе у окна вагона. Он называл меня Лилей и говорил, что это имя похоже на звон серебряного колокольчика. А я звала его Гумми – не любила имени Николай».

31 мая 1909 года Елизавета Ивановна и Гумилёв приехали в Коктебель к Максимилиану Волошину. В его доме собралось много гостей. Был там и Алексей Толстой со своей женой. Все ходили в горы, загорали, плавали морем в пещеру, которую Волошин окрестил «входом в Аид», читали стихи. Гумилёв писал тогда стихотворение «Капитаны», которое решил посвятить своей Лиле. Еще в Петербурге он предложил ей стать его женой. В Коктебеле снова заговорил на эту тему. Дмитриева не знала, что ему ответить. Еще недавно она страстно любила Гумми, но известие о том, что в нее влюблен Волошин, внезапно погасило эту любовь.