В отличие от Дункана, Брант тотчас же вскочил на ноги и под веселый смех толпы принялся топать ногами, рыча от ярости. Эммелайн поняла, что он изрыгает проклятья, и порадовалась, что с такого расстояния замужние дамы не могут его услышать. Сорвав с головы шлем, Брант сунул его под мышку и направился к Эммелайн. По выражению его лица было ясно видно, что он все еще взбешен столь скорым поражением и никак не может смириться с тем, что для него все уже кончено. Впрочем, даже его безудержная злость оказала, как ни странно, благотворное воздействие на публику: поняв, что он цел и невредим, все стали дружно его приветствовать. Заслышав аплодисменты, Брант Девок сменил гнев на милость и заулыбался.

Когда он подошел к Эммелайн, она похвалила его вслух и наградила букетом. К тому времени, как он взял розы в руки, гнев Бранта окончательно улетучился, и он, премило улыбаясь, принялся раздавать по цветку каждой из молодых девиц, потом пожилым дамам, включая мать Дункана и мать Конистана, и наконец вручил последние три леди Пенрит.

Взгляд Эммелайн, как только Брант покинул площадку, немедленно приковался к двум оставшимся рыцарям. Итак, турнир свелся к последнему, решающему поединку между двумя сильнейшими противниками и давними соперниками. Она подняла руку, давая знак Соуэрби занять место у ближнего края турнирных дорожек. Варден легкой рысцой провел коня к ее трону. И опять наступило молчание.

Сэр Джайлз вышел вперед, на середину дорожки, отмеченную чертой, и перевел взгляд с одного рыцаря на другого, чтобы убедиться, что оба хорошо его видят. Они кивнули ему в ответ. Тогда он высоко поднял флажок над головой и резким взмахом опустил его к земле. Всадники тотчас же пришпорили своих лошадей. В течение долгих секунд в томительной тишине слышался лишь топот копыт.

Эммелайн казалось, будто каждую мышцу ее тела стянуло узлом, она судорожно вцепилась обеими руками в подлокотники импровизированного трона. Слезы испуга жгли ей глаза, дышать и вовсе не было возможности. И вот в сгустившемся от напряженного ожидания воздухе раздался глухой стук металла о дерево: оба копья встретились со щитами. Толпа ахнула и застонала. Всадники покачнулись в седлах, но каким-то чудом сумели усидеть и проскакали друг мимо друга к противоположным концам дорожек. А по толпе вновь волной прошел стон: соперникам предстояла вторая попытка.

Эммелайн откинулась на спинку кресла и попыталась перевести дух. И как только ей в голову взбрела чудовищно глупая затея устроить средневековый турнир! У нее даже колени задрожали при мысли о том, что любой из соперников может серьезно пострадать во время поединка.

А они тем временем уже были готовы к новой схватке. Эммелайн кивнула отцу, он вышел вперед и быстро взмахнул флажком.

Рыцари двинулись навстречу друг другу еще стремительнее, вонзая шпоры в бока лошадей, наклонив головы и приготовив копья для удара. На этот раз Соуэрби нанес противнику мощный удар, а тот промахнулся, его копье едва задело край щита Вардена. Сила удара Соуэрби была так велика, что виконт вместе с лошадью отлетел в сторону от барьера, разделявшего дорожки. Чтобы удержаться и не упасть вперед, через шею своего коня, он принялся отчаянно работать поводьями, стараясь выровнять ход лошади и восстановить равновесие. Проклятый панцирь давил ему на плечи, не давая свободно двигаться, и тянул к земле. Соуэрби тем временем проехал вперед, до конца всей дорожки. Среди зрителей раздавались крики и стоны, дамы хватались друг за дружку, словно надеясь подобным образом помочь Конистану вернуть себе положение в седле. Но виконт помог себе сам: оттолкнувшись нечеловеческим усилием, он приподнялся в стременах и опустился на седло. Толпа приветствовала его восторженным ревом. Вновь обретя устойчивость, он вскинул копье высоко над головой и рысью поскакал к своему месту в дальнем конце дорожки.

И в третий раз с мучительным стеснением в груди Эммелайн подняла руку, чтобы подать знак отцу. Флажок взметнулся и опустился, рыцари вновь ринулись в атаку. Это последний раз, подумала Эммелайн. Не может быть, чтобы не последний. Больше она не выдержит, она лишится чувств, если спор и теперь не разрешится. Грохот металла прозвучал оглушительно, копье Конистана от удара переломилось надвое. Соуэрби развернулся боком и вылетел из седла, приземлившись в груде металлических обломков. Его собственное копье, задранное под слишком большим углом, нанесло Конистану скользящий, но мощный удар по шлему, заставивший виконта откинуться назад.

Эммелайн вскочила, не помня себя от страха, и закричала. Конистан чудом усидел в седле, но пока конь неудержимо мчал его вперед по дорожке, его голова опустилась на грудь, он казался оглушенным. Скотби перехватил взбесившуюся лошадь, поймав уздечку и заставив испуганное животное остановиться на полном скаку. Несколько конюхов в то же время поспешили на помощь Вардену.

Конистан вздрогнул и заставил себя поднять голову. Пристально оглядев его, Эммелайн поняла, что он не ранен, хотя, похоже, не отдает себе отчета в том, где находится. Ладно, главное, цел. Скотби тихонько обратился к нему с какими-то словами, и виконт несколько раз кивнул в ответ. Бросив взгляд на дальний конец дорожки, старший конюх увидел, что Варден поднимается на ноги, и доложил об этом Конистану. Виконт сумел развернуть коня и убедился собственными глазами, что Соуэрби невредим. Тогда он слегка пришпорил лошадь, одновременно удерживая ее поводьями, и рысцой направился к Вардену.

Глубоко вздохнув, Эммелайн без сил опустилась на свой трон.

Мужчины пожали друг другу руки, обменялись несколькими словами, а потом Соуэрби приблизился к Эммелайн.

Она поблагодарила Вардена за его героические старания и отдала ему в награду все оставшиеся у нее розы. Он заговорил тихо-тихо, так, чтобы никто, кроме нее, не мог услышать:

— Я бы отдал их вам, Эммелайн, но, боюсь, победа осталась за Конистаном. — Пот стекал струйкой у него по виску, он печально улыбнулся. — Надеюсь, вы не станете упорствовать в своем отказе! Ей-Богу, сегодня он заслужил вашу руку!

Откланявшись, Варден любезно раздал по цветку всем дамам, как до него это сделал Брант Девок.

Эммелайн быстро перевела взор на Конистана, терпеливо ожидавшего, пока Соуэрби распорядится своим призом. Царственно высокий, он сидел, гордо выпрямившись в седле, и держал шлем на отлете, как настоящий солдат. Ее сердце было так переполнено любовью и радостным облегчением, что слезы сами собой хлынули из глаз. Она смахнула их, подумав, что если бы можно было с такой же легкостью усмирить противоречивые чувства, бушевавшие у нее в груди… Если он сейчас опять попросит ее руки…

Когда Варден покончил с розами и отъехал в дальний конец поля, где уже собрались все остальные участники турнира, Конистан выдвинулся вперед, чтобы востребовать свою награду. Он получил тяжкий удар по голове, не только оглушивший его, но и разукрасивший ему щеку у края шлема, там, где ее задел наконечник копья, здоровенным кровоподтеком. Он даже мельком подумал, не кровоточит ли рана, впрочем, в эту минуту ему было все равно. Он твердо знал только одно: сейчас он опять попросит руки Эммелайн. Только что пережитая опасность наглядно показала ему, что годы жизни могут быть коротки по тысяче причин.

Когда Конистан подъехал к ней, Эммелайн не на шутку встревожилась, увидав пожар, полыхавший в его взгляде. Она всей кожей ощущала напряжение его воли. Он остановил коня прямо напротив трона, ни на минуту не сводя с нее серьезного и пристального взгляда.

— Сударыня! — заговорил Конистан, и среди зрителей мгновенно наступила тишина. — Я пришел не за короной, которую вы держите в руках, а за ценным призом. Даровать его мне — в вашей власти. Насколько мне известно, традиции проведения вашего турнира дают мне право на этот приз, другими словами, я могу требовать от вас согласия стать моей женой! — Тут он улыбнулся и протянул ей руку, а затем продолжил, немного понизив голос:

— Но я не требую, Эммелайн, я прошу. Прошу от всего сердца: не заставляйте меня страдать понапрасну, дайте мне тот ответ, которого я так жду!

С галерей послышался дружный дамский вздох и шелест платочков, торопливо разворачиваемых и прижимаемых к увлажнившимся глазам.

Эммелайн поднялась, не чуя под собой ног. Она оглянулась направо и налево: отовсюду на нее были устремлены растроганные взгляды и слезливые улыбки. Все ободряюще кивали, прижимая платочки к мокрым щекам, словно призывали ее ответить согласием на столь нежную мольбу.

Она взглянула на мать, и та ответила ей взглядом, полным любви и понимания. Леди Пенрит тоже улыбалась и кивала ей, лишь усугубляя тем самым остроту борьбы, разгоревшейся в груди дочери. Эммелайн не знала, что ей делать, но не хотела давать согласие Конистану только потому, что именно этого ждали от нее все окружающие.

Она вновь перевела взгляд на лицо человека, в которого была влюблена, и уже открыла было рот, чтобы еще раз отказать ему все по тем же причинам, что и раньше, но тут заметила струйку крови, лениво ползущую у него по щеке из небольшого пореза возле уха. Ее вдруг осенило, что в турнирном поединке его запросто могли бы тяжело ранить, даже убить.

— Вы поранились, — проговорила Эммелайн, обращаясь скорее к себе самой, чем к Конистану.

В ту минуту, когда она увидела его рану, что-то словно сдвинулось у нее в груди. Она вдруг поняла, что жизнь — это единое целое, что надо ценить каждый час и нельзя руководствоваться во всех своих поступках одним только страхом перед наследственной болезнью.

Раздиравшие ее противоречивые чувства внезапно уступили место ощущению глубокого покоя. Улыбнувшись Конистану, Эммелайн шагнула к краю возвышения и перегнулась через перила, чтобы вложить свои тоненькие пальчики в его протянутую руку.

— Вот вам моя рука и все остальное тоже, если вы твердо уверены, что действительно хотите этого, — тихо сказала она.

Он крепко сжал ее руку в своей и поднес к губам.

Неистовый вопль, вырвавшийся в эту минуту сразу из сотни глоток, едва не оглушил Эммелайн. Прежде, чем она смогла понять, что происходит, все ее подруги сорвались с мест и окружили ее со всех сторон, осыпая поздравлениями и пожеланиями счастья, смеясь и плача в промокшие насквозь платочки.