Лена повернула голову. Максим стоял около подоконника на лестничной площадке и наблюдал за тем, как она выходила из лифта и пыталась попасть к себе домой.

Он выглядел так, будто выпил полбутылки водки. Хотя, он был абсолютно трезвым. Но его глаза таили в себе боль и отрешенность.

Она сразу же забыла все о своих проблемах и желании отправиться в уборную. Внутри все сжалось в комок злости и отвращения.

— Ты? Как ты здесь оказался? — Практически взвизгнула Лена, забыв о маске аристократки, которую она вечно на себя надевала.

— Скажи спасибо своим двоюродным, троюродным…. В общем, не важно. Я просто хотел поговорить. Лен, нам надо поговорить. Неужели ты сама так не считаешь?

— Неужели, не считаю!

— Вот как? Ну, хорошо. Я понимаю, что все, что я скажу, будет бессмысленным и глупым. И ты не воспримешь мои слова, как бы я их не говорил. Поэтому вот!

Парень резко залез под куртку. Обычно таким движением маньяки-самородки выхватывают банку с серной кислотой или острые предметы, чтобы обезобразить лицо своей некогда вечной любви.

Но все было не так банально. В руках у Максима был простой бумажный листок. Он взял его, одной рукой и, жестикулируя другой, как Пушкин или Есенин, принялся читать.

Я люблю тебя,

И заря на меня опускается…

— Какой хороший стих! «Любовное море» называется! Неплохо, не правда ли, а Лен?

Я тону в этом море,

Любимый, с тобой.

— Как здорово! Наверное, влюбленная девушка кому-то писала?

И хочу я забыться!

И горе мне с тобой не страшно!

— И так далее, и тому подобное и в том же духе? Ничего тебе не напоминает? Не напоминает тебе вот это все, ничего???

Максим отвлекся от бумажки. И теперь просто смотрел на растрепанную, но все же прекрасную блондинку с горящими от злости глазами.

— Зачем писать мне такие стихи, если ты хотела меня послать! На кой черт, эта дешевая романтика, Лена? Просто ответь мне, на кой черт!? И я свалю куда подальше! Мне просто нужны ответы и ничего больше! Я же тоже человек! У меня есть душа, или как ты сама считаешь?

Но такое лирическое отступление не особо тронуло девушку. Она молча повернулась к двери и принялась судорожно ее открывать, будто спасаясь от пожара или чудовища.

— Лена, Леночка! Я не могу без тебя! Я люблю тебя! Скажи мне хотя бы хоть одно слово! Хоть одно слово! Я прошу тебя…. Да сука, чтоб тебя…. Хоть слово… — Прокричал Максим вслед двери, которая безнадежно закрылась, сожрав заживо ту, которая была для парня всем, несмотря на то, что он всеми силами отрицал такой научно популярный факт.

Он бы мог заскочить в эту дверь, поселиться около этой двери, стать частью этой двери, переродиться с помощью реинкарнации в дверь.

Но все было и так понятно. Ее глаза. Они не содержали в себе даже одного процента того, что было в них тем ярким, незабываемым летом, наполненным любовью.

И даже тот самый стих, который был написан с таким трепетом, не смог растопить эти глаза. Глаза мертвеца, который был почему-то заключен в тело симпатичной девушки.

* * *

В первый раз за несколько недель Максим отправился домой. Он ехал в электричке. Совсем немного, всего несколько остановок, и он уже окажется дома. Ничего неординарного. Простая до боли, банальная поездка.

И чем ближе поезд подкрадывался к его поселку, тем хуже становилось у него на душе.

Вот сейчас он увидит те улочки, по которым он бегал с ней, не боясь никаких машин. Ведь тогда у него не было такой фобии. Фобии перед этими страшными, железными зверями, которые оказывается, вполне себе сбивают людей.

Потом он увидит автовокзал. Они часто встречались там и ходили на речку. Оттуда так легко и просто было добраться на речку. Пару сотен метров по дороге через поле и все. Вот тебе прохладный и шумный рай.

А на подъезде к поселку ему покажется тот старый, недостроенный дом, который какой-то идиот прозвал Мордором, по названию того черного королевства из «Властелина колец».

Скоро все это появится во всей красе и влезет в душу так, что там больше не останется места. Максим понимал это все больше и больше и сдерживал слезы, пытаясь умереть молча и сухо прямо в затхлом вагоне этого общественного транспорта.

Хотя, зачем он ехал туда, раз там так все плохо? Затем, что он не мог больше находиться в городе…. А потом он снова поедет в город, ведь он не сможет больше находиться в поселке.

Электричка медленно подползла к маленькому пародию на вокзал. Вместе со многими студентами, Максим вывалился наружу и отправился по направлению к своему дому.

Единственное, радовало то, что здесь все находится весьма близко. И небогатый автобусно-маршруточный парк находился здесь, скорее, для солидности, чем для конкретных нужд.

Поэтому его дорога до дома была похожа скорее на небольшую короткометражку, чем на фильм, полный приключений.

Парень спокойно зашел домой, спокойно парировал все попытки матери, которая желала, как обычно достать его до глубины души.

Он сел за компьютер, как тогда в школьные годы. И как тогда в школьные годы забылся своим «компьютерным сном».

Он бы мог просидеть в сети до самого понедельника. Ему надо было сделать многое по учебе, но он бы мог просидеть в сети до самого понедельника. Ведь учеба — это всего лишь коллективная иллюзия, созданная для того, чтобы мир рабов никогда не стал по-настоящему свободным.

Можно было сказать, что планы Макса вполне осуществились, и он навечно прирос к компьютерному креслу.

Но под вечер в его мрачный мир неожиданно вторглась тетя Люда. Она приготовила праздничный ужин с лимонным пирогом и запечённой курицей.

И Максим, отдав бразды правления своему желудку, который, кстати, болел не меньше чем его сердце (правда, не от любви, а от голода), отправился за стол.

За столом уже сидел отец парня, который ждал момента, чтобы ухватить самый лакомый кусок чего угодно.

Так же, как императрица на приеме, здесь сидела и Максимова мать, которая прилагала все силы своего испепеляющего взгляда, чтобы муж не осуществил задуманного раньше срока.

Ну, вот Максим вышел из своей «кельи» и трапеза начала набирать обороты.

Парень наивно предполагал, что после еды он спокойно уйдет в свою комнату снова. Но все оказалось далеко не так.

Когда курица была почти съедена, а лимонный пирог существенно потерял в весе, то тетя Люда приступила к тому, что она умела делать лучше всего, пожалуй, даже лучше приготовления пирогов и куриц.

— А почему ты нам ничего не рассказываешь, Максим? — С тоном наивного спокойствия произнесла она.

— Я же сказал уже, что у меня все нормально. Учусь.

— Ну, то, что учишься, это уже хорошо! Дураком не будешь! Люд, где у нас там вино стояло? — Отец парня постарался разрядить обстановку.

— Обойдешься и так! — Вспыхнула женщина.

— Ну, в честь приезда сына, мать!

— В честь приезда сына можно и трезвым побыть! Ты не видишь, какой он приехал? Или совсем дурак!

— А какой я приехал, мам? Я опять что-то не так сделал! — Не скрывая раздражения, произнес Макс.

— Так, ды не так, Максимка! Я что тебя не знаю, по-твоему! Ты в центре обследования и реабилитации лучше со мной разговаривал, чем сейчас. А тут, в город попал и сразу как отрезало. И не надо на мать такие слова говорить, — она попыталась всхлипнуть, но это получилось у нее плохо.

— Слушайте, а может музыку включим? — Заявил отец, показывая Максиму жест рукой, который обозначал, что все под контролем. Максим этот знак нисколько не воспринял.

— Включай что хочешь! Хоть ламбаду! А я с сыном хочу поговорить. Мне можно поговорить с МОИМ сыном?

После этих слов, отец Макса, казалось, уменьшился в росте на несколько сантиметров. И больше его слышно не было.

— С сыном? Вот как? С сыном! А может сын этого не хочет? Может у сына тоже есть своя жизнь, своя жизнь, которая катится к чёртовой матери. А ты только и знаешь, что делать все еще хуже! Мне иногда кажется, что мы вообще с тобой не родственники!

— Не родственники? С родной матерью и не родственники? А в квартире за наш счет жить — родственники!? А за учебу платить — родственники? А два слова сказать, не родственники! Во дожили! Во дожили! — Изо рта женщины полетели слюни. Она выглядела так, как будто сейчас сожрет Максима заживо.

Но даже такая серьёзная атака не сломила Макса. Он встал из-за стола.

— Посмотрите, как вы живете, посмотрите на себя, как вы вообще живете! — Максим говорил так серьёзно, как никогда не разговаривал со своими родителями. — Вы же только и делаете, что работаете, ненавидите друг друга и жрете! Вы душу продать готовы за этот чертов кусок пирога! — Макс схватил для наглядности кусок с тарелки. — Вы вообще когда-нибудь любили? Да вы никогда в своей жизни не любили! Встретились, расписались и в койку! Вот так, просто быстро и тупо, как все…. Как все остальные идиоты! А потом еще пытаетесь учить таких как я жизни! А вы сами-то эту жизнь знаете? Вы сами-то эту жизнь понимаете? Дожили до полтинника, а ведете себя, как детсадовцы. За бумажку задницу целовать готовы?

— Так, Максим. Это уже слишком, — серьезную ноту включило отец. Мать же просто смотрела перед собой, не понимая, что это происходит с ней.

— Слишком? Спать с женой в разных комнатах, как ты, вот что слишком! Ты никогда ее не любил, да ее и любить-то невозможно! Она только делает, что орет и ворчит…. И вечно подчеркивает, что она моя мать! Как будто я, сука, сам этого не знаю! А я любил. По-настоящему любил, в отличие от вас! Мало, но так, как никто в этом чёртовом поселке и в том чертовом городе! И моя любовь покатилась в хренову жопу. И я живу со всем этим, хожу на пары, катаюсь на маршрутках, к вам колхозникам езжу! А вы только и знаете, что пироги свои жрать, да кости перемывать, кому попало.