Жак наблюдал за экипажами на Центральной улице, выискивая карету с гербом Гамильтона.

Внезапно дверь отворилась, и в проеме показался один из людей Гранта:

— Вас ждут. Герцог хотел бы переговорить с вами.

Жак спросил с кривой усмешкой:

— Что, они не верят мне?

— Дьявол, — пробормотал другой. — Давай пошевеливайся!

Они прошли по узким коридорам, по которым обычно перемещались слуги, оставляя позади кухню и мойку, в более освещенную часть здания. Там, на отполированных до блеска полах, лежали роскошные ковры, повсюду горели сотни свечей, откуда-то из соседнего зала лились звуки музыки и раздавались чьи-то веселые голоса.

Попасть из пронзительного одиночества ночи на этот праздник жизни, во всю эту странную атмосферу, было сродни прикосновению к лихорадочной мечте.

Дверь распахнулась, его впустили внутрь, и она снова закрылась за ним. Это была передняя, в которой кроме нескольких стульев и стола больше не было никакой мебели. В комнате находились двое слуг Гранта, они выглядели встревоженными, кроме них здесь был и Веллингтон. Герцог был одет в элегантный костюм, вероятно, он только что вышел из бального зала, но, похоже, приятная часть вечера для него уже закончилась.

Герцог изучал Жака, откровенно и прямо разглядывая его, ноздри его красивого носа раздувались, словно у коня.

Он обратился к Гранту:

— Вот во что превращаются твои люди в эти дни. Да?

— Этот особенный, сэр. Он похож на бельгийского крестьянина.

— Насколько близко вы подобрались к их линиям? — на сей раз вопрос был обращен к Жаку. Герцог повелительно кивнул на карту, разложенную на столе перед ним: — Я хочу, чтобы вы подтвердили все, что только что сообщили мне. Для начала покажите мне места дислокации войск Бонапарта. Вы ведь умеете читать, я полагаю?

Жак шагнул вперед и оказался совсем рядом с герцогом, вытянул руку и указал на Шарлеруа.

— Он отбил это у Пруссии сегодня днем.

— И вы утверждаете, что маршал Ней имеет намерения продвигаться дальше? — поинтересовался герцог.

Жак кивнул и указал на деревню Госсе:

— Сюда.

— С какими же силами?

— Более пяти сотен кавалерии и один батальон, мой генерал.

Герцог резко взглянул на Жака так, словно тот издевался над ним. Затем он вымолвил:

— Не имеет смысла атаковать с четырех флангов, — он выждал паузу, хмуро глядя на Жака. — Но именно туда они собираются, по вашему мнению, да?

— Да.

Герцог свернул карту и пробормотал:

— Обманщик.

По лицу Гранта Жак понял, что последнее слово тот тоже прекрасно расслышал.

— Правое крыло Бонапарта отправилось покорять пруссаков днем, мой генерал. Они были отброшены назад за линию укреплений. Последний раз я видел, как они направлялись на северо-восток.

— Генерал фон Блинчер осуществил перегруппировку. Мы еще до наступления рассвета получим от него вести, — герцог выпрямился, отступил в сторону от стола и с любопытством посмотрел Жаку прямо в глаза. Затем он внезапно проговорил по-французски:

— Ты такой же бельгиец, как и я, правда?

— Да.

— Как долго ты работал под английским флагом?

— С июня 1813-го, после Виктории. Подразделение британских стрелков.

— О! — воскликнул герцог. Кривая улыбка исказила его черты. — Господи, я и думать не мог, что мне когда-нибудь окажет такую неоценимую услугу один из ваших.

— Мне стоит принять это как благодарность, генерал?

— Принимай это как тебе угодно, — резко ответил герцог. — Ты оказал мне сегодня чертову услугу, устроив все это представление. И мне ничего больше не приходит на ум, как отдать тебя в распоряжение подполковника Гранта.

Грант серьезно взглянул на Жака и спокойно произнес:

— Спасибо, Десерней, вы свободны, отрапортуйте мне через час на Королевской улице.

Жак внимательно посмотрел в глаза герцогу. Между ними словно произошла короткая перестрелка взглядами, потом взгляд герцога снова стал отстраненным, и он слегка кивнул, как кивают джентльмену, который только что пожелал вам спокойной ночи.

Прежде чем Жак смог тронуться с места, герцог сказал Гранту:

— Идемте со мной. Есть неотложные дела, — и вышел из комнаты.

Оставшись один, Жак снова подошел к карте с отстраненным выражением лица и стал разглядывать ее. Затем он быстро вышел в коридор, остановился и на мгновение задумался, в какую сторону двигаться. Теперь уже слышалось меньше голосов, и музыка стала тише и меланхоличнее.

Внезапно из бокового хода появилась красивая леди, и фонтан бело-серебристого шелка бросился ему навстречу. Он успел различить прекрасное бледное лицо и распахнул объятья.

София бросилась ему на шею, и он крепко обхватил ее. Пальцы ее зарылись в его жакет, а лицо прижалось к его теплой коже на шее, где не было воротничка рубашки. Он обхватил ее одной рукой, а другой распахнул дверь и протолкнул ее в открытую комнату. Дверь за ними захлопнулась, поддавшись их удвоенному весу.

Они целовались так, словно это был первый и последний раз, который они были вдвоем, словно смерть кралась за ними и они бы точно погибли, если бы не укрылись друг в друге, и тела их таяли, сливаясь в одно.

В перерывах между поцелуями София заметила его взгляд, сверкнувший из-под темных бровей. Она сказала с болью в голосе:

— Я подозревала тебя.

— Знаю, ты говорила с Грантом. Что он тебе сказал?

— Он все рассказал мне про Эндрю. Ничего о тебе. Но я догадалась, что ты хотел совершить покушение на Наполеона. Ты мог объяснить!

— Никогда! Ты бы стала стыдиться своего мужа и избегать меня.

— И все равно ты мог бы рассказать мне!

Он взял ее лицо в свои руки:

— Ты бы попыталась отговорить меня от этого. Ты бы назвала это убийством. Но я не брошу это — слишком много людей уже ушли до меня. Я — последний, и я вынесу все до конца. — Он язвительно улыбнулся ей: — Все это время мне как-то удавалось скрывать это от тебя, а потом ты приехала в Брюссель и сама услышала все из уст Гранта! Но я прощаю его.

София снова заговорила, но он начал неистово целовать ее, пока она не почувствовала головокружение и у нее не перехватило дыхание.

Когда София вновь обрела дар речи, она положила обе руки ему на грудь и взглянула прямо в глаза:

— Я люблю тебя! Ты должен был мне все рассказать! Все!

Жак ничего не ответил, и она продолжала:

— Как долго ты был английским агентом?

— Это началось в Испании, когда я стал стрелком. Я зарекомендовал себя как скаут, и был майор, который доверял мне и постоянно меня использовал для определенных поручений. Потом его отозвали в Лондон, а я вернулся в войска. Мне хотелось служить, но я отказался от продвижения по службе, и армия стала настороженно относиться ко мне.

Жак взял ее за руку и заставил сесть рядом с ним на маленькую софу рядом с дверью.

— Худшим, что они сделали, было отправить меня в Новый Южный Уэльс. Я был в отчаянии — если бы пришло послание о Бонапарте, подумай только, сколько времени у меня занял бы путь назад!

— Но как ты мог ожидать получить его?

— Я использовал свой домашний адрес постоянно и сохранял связь с родителями. Они передавали мои письма, именно так я и в последний раз получил послание в то утро в Эпсоме. Так что я знал, что мне нужно уехать и позабыть тебя. Когда я вернулся, я думал, что вижу тебя в последний раз. Прости меня за все — я был безумен. Едва ли понимал, что я делаю.

София спрятала свои руки в его ладонь.

— Когда тебя перевели из Нового Южного Уэльса, война за независимость испанских колоний в Америке вроде бы завершилась. Почему ты вернулся в Лондон?

— К тебе.

Она поднялась на цыпочки и нежно коснулась своими губами его рта, потом отступила назад, прежде чем он успел отреагировать:

— И?

— Я собирался заключить контракт с майором, который нанял меня в Испании. Бонапарт был на Эльбе, поэтому я больше не думал, что со мной свяжутся. У меня больше не осталось целей, а мне они были нужны. Тогда меня арестовали, а когда освободили, я узнал, что майор погиб: незадолго до этого он был убит на одной из лондонских улиц каким-то неизвестным. Меня тогда волновал вопрос, было ли это шпионажем. Я не смог отыскать никого из тех, кто меня знал; у меня не осталось выхода, ни одного человека в армии, который бы верил мне. И поэтому я отправился в Сассекс, чтобы быть рядом с тобой. И ждать сигнала.

Она содрогнулась:

— Слава Богу, Себастьян Кул так никогда и не узнал о тебе!

Жак нахмурился:

— Что?

Она выпустила его руку, открыла ридикюль, висевший у нее на поясе, и достала оттуда письмо Фуше:

— Кул сдал Эндрю Бонапарту. Если бы он знал о тебе, он бы снова сделал то же самое. Или, может быть, еще хуже. — Она вложила письмо в его руку.

Жак взял его не глядя.

— Кул — шпион?

— Да. Для ирландских республиканцев. Читай и поймешь.

Проклиная все на свете, он открыл письмо и прочел.

— Прости меня. Мне следовало догадаться. У него были друзья в ирландских полках Бонапарта.

— Откуда ты мог знать? Ни его семья, ни мы не могли ни о чем догадаться. Мне пришлось использовать бедную ревнивую женщину, чтобы это заполучить. — София увидела, как изменилось при этих словах выражение его лица, и пояснила: — Делию Гоулдинг. Именно она нашла это письмо среди его бумаг.

Он опустил голову и глубоко задумался. Наконец, он проговорил мягко:

— Некий француз был в правительстве еще до меня. Не настолько приближенный к Бонапарту, как Фуше, но все-таки. Он разговаривал с этой змеей каждый день. У него не было шансов.

— И у тебя нет. Не пытайся подходить к Бонапарту сейчас. Прошу тебя, не делай этого! Ради меня.