— Ты пытаешься сказать, что я не любил тебя? К добру или к худу, мадам, но я любил. — Было удивительно, что прошлое немного ранило его. Но она первая начала это.

Она проговорила почти мечтательно:

— Я думала, что ты был красивый, и храбрый, и умный, совершенный. — Она насмехалась над ним. — Таковы были мои ощущения по поводу тебя: совершенный мужчина.

Теперь он был абсолютно холодным. Себастьян услышал уже достаточно, и если она скажет еще хоть слово, он попросит ее заткнуться.

Музыка заканчивалась. Они были единственной парой, которая сохраняла темп, движения их тел были превосходно скоординированы, а лица повернуты в разные стороны, на них застыло отчуждение.

Когда музыка, наконец, умолкла, они резко остановились, как будто перед краем пропасти. Делия позволила краю своего белого платья выпасть из руки и сделать маленький скользящий шаг в сторону, так чтобы его руки оставили ее талию. Ее лицо выглядело печальным, лишь с тенью упрека, но глаза были сухи.

— Прощай, Себастьян.

И это все.

Он усмехнулся:

— Никаких благословенных слов моему оружию, Делия? Никаких нежных слов прощания?

Неожиданно слезы нахлынули и задрожали на ее ресницах, готовые сорваться вниз.

— Если бы я могла получить тебя обратно таким, каковым ты, как мне казалось, был… — Она прилагала усилия, чтобы продолжить говорить. — Но ты не существуешь.

Затем она развернулась и убежала в толпу.

Глава 28

София и обожала и ненавидела этот зал одновременно. Вся неистовая суматоха, творившаяся там, настолько совпадала с ее внутренним состоянием, кроме того, она постоянно ощущала все возрастающее волнение после разговора с подполковником Грантом. Если бы Жак был одним из той банды, одержимой идеей уничтожить Бонапарта, тогда он должен быть сейчас среди французского батальона, подбираясь все ближе и ближе к своей жертве, а возможно, находясь все еще рядом с ней, выслеживая британцев.

Все то, что поведал ей Грант, еще более убедило ее в собственных предчувствиях: Жак был совсем близко. Сначала это было похоже на обычную подготовку перед волнующей встречей, ведь он говорил ей, что не сможет спокойно жить, находясь вдали от нее. И она всегда верила ему безоговорочно. Между их телами существовала какая-то необъяснимая сильнейшая связь, которую невозможно было разорвать. София очень старалась выкинуть эту идею из головы, но та упиралась, сверкая в ее сознании как запретная радость, которая всегда так сладка. Любовь, которая в одно и то же время была и ее стыдом, пульсировала в венах, заполняя каждую секунду ее жизни, проведенную в одиночестве. Она была неразрывно связана с ним, ее тело вожделело его так, что теперь она не могла не принимать этого. Это стало столь же естественным, как и способность человека дышать. Неизбежным, как смерть. Она больше не могла отрицать эту страсть. И эта страсть, вместо того чтобы отнимать у нее силы, возрождала ее вновь и вновь, с каждым пробуждением, с каждым воспоминанием о его прикосновении, его голосе, всех таинствах их любви.

Софию пугало чувство нависшей опасности, которое ощущалось даже в самых незначительных переменах вокруг. Она мгновенно замечала малейшие изменения в лицах женщин, все нюансы того, что чувствовали сейчас мужчины. Никто не мог скрыть естественного напряжения, компенсированного присутствием чрезмерного количества вина. Некоторые из женщин умоляюще смотрели на герцога, охваченные благоговейным страхом. На молодых лицах все больше было выражение удивления, на пожилых — страдания. Они осознавали, через что им придется пройти и что вновь придется пережить.

И сквозь всю эту неразбериху к ней внезапно пришло четкое осознание того, что объектом Бонапарта был Брюссель. В тот момент, когда Себастьян сказал ей об этом, она уже знала, что вся власть — в руках императора. А еще более логичным было бы предположить то, что давала ему таковая ситуация. Если бы ему удалось разгромить объединенное королевство, следующим его шагом стала бы Бельгия, затем Нидерланды, которые обеспечат ему не только безопасный тыл с севера, но и линию портов, прилегающих к Англии, и плюс еще две сильнейших армии в его распоряжении.

Сейчас, когда она огляделась вокруг, пробежав глазами по залу, ей показалось, словно она увидела спокойный уверенный силуэт Бонапарта, выбирающего подходящий момент для того, чтобы властно поднять руку и одним жестом превратить всю толпу в разбросанные тела, валяющиеся по полу, как сломанные куклы.

София танцевала, делая вид, что примет любое предложение, открыто реагируя на любую тему, на которую только захочется поговорить джентльмену. Ничто не могло стать запретом для обсуждения во всей этой гнетуще-танцевальной атмосфере непонятного ожидания и ужаса. Единственным танцем, в котором она никогда не участвовала, был вальс. Когда она объяснила это офицеру, пригласившему ее на танец, он моментально принес ей бокал вина, и они удобно расположились на софе. Офицер сидел так непринужденно, разговаривая с ней, будто знал и обожал ее всю жизнь. Если бы вальс закончился пятью минутами позже, он бы обязательно снова предложил ей потанцевать. Потом к ней подошел следующий партнер, показавшийся ей таким обделенным, что она положила обе руки ему на плечи и поцеловала юношу в щеку, в тот момент они обменялись такими красноречивыми взглядами, которые она вспоминала потом всю жизнь. Это было словно прощание навсегда.

Затем наступил момент, когда ее охватило непреодолимое чувство страха. Как раз когда в залу вошел Веллингтон. Он вступил в беседу с офицером, который вдруг провозгласил, что уходит в отставку. Спустя некоторое время герцог произнес:

— Простите, думаю, мне уже пора идти спать.

Он быстро переговорил с принцем Оранским. Затем обменялся несколькими словами с хозяином дома, спросил, есть ли у него какие-то карты, к которым он мог бы прибегнуть, чтобы разработать свои дальнейшие маршруты. Наконец, он выскользнул в боковую комнату, постаравшись остаться незамеченным.

К тому моменту в зале осталось уже очень мало военных, большая часть оставшихся гостей были брюссельские граждане или просто посетители вроде Софии. Адмирал стоял на противоположной стороне залы, где разговаривал с Мэри и Августином Эллвудами. София старалась перехватить его взгляд. Внезапно Делия Гоулдинг подошла к ней и спросила:

— Вы собираетесь уходить? — голос у нее был напряженным.

София ответила:

— Да, скоро. Вас довезти до отеля «Нью-Йорк»?

— Спасибо, но я поеду с миссис Румбольд.

София пристально посмотрела на нее:

— Вам плохо? Может, присядете ненадолго?

— Да, а вы пойдете со мной? Вон там есть комната, сейчас она пустая, многие уже уехали. Есть нечто, что мне необходимо вам сообщить.

— Да, конечно.

Это была прямоугольная комната, с желтыми полосатыми обоями, из мебели был только диванчик, приставленный к стене. София удивилась, когда миссис Гоулдинг закрыла за ними дверь. Сама она села лицом к двери, чтобы видеть, если кто-то войдет. София присела рядом. Миссис Гоулдинг достала сложенные листы бумаги из своего ридикюля и положила к себе на колени, прикрыв их своими маленькими ладошками.

Ей уже не нужно было мужества, чтобы начать. Выглядела она усталой, но ее голос был твердым, а взгляд немигающим:

— Недавно я говорила о вас с людьми и наблюдала за вами весь вечер. Вы простите меня, но, судя по тому, что я слышала от вашего отца, леди Эллвуд и Себастьяна Кула, вывод может быть только один — он собирается жениться на вас.

София содрогнулась. Странно, но она почувствовала вину и какое-то замешательство. Что-то в этот вечер никак не давало миссис Гоулдинг держать себя в руках. Все это она могла говорить только из чувства негодования и ревности, которые тщательно скрывала до последнего момента. У Софии не нашлось, что ответить на эти ее слова, звучавшие как обвинение.

Миссис Гоулдинг словно прочитала ее мысли по выражению лица, и щеки ее зарделись от негодования:

— Все это я говорю ради вас же самой. Да, когда-то я любила его, теперь же он мне просто отвратителен.

София взглянула на нее. На лице отразились ужас и удивление.

— Леди Гамильтон, он — лжец и предатель. Он — шпион, работающий на ирландских республиканцев, он заодно с Бонапартом и именно он сдал вашего мужа французам. У меня есть веские доказательства, подтверждающие это.

София уставилась на нее:

— Как вы можете говорить такое?

— Я не хотела. Я терпеть не могу все эти признания. Но ради вашей же безопасности вы должны знать. — Глаза Делии Гоулдинг сверкали от негодования: — Когда я была с Себастьяном Кулом, он попросил меня об одолжении: отыскать у Гарри маленький ключик. Он сказал, что им можно открыть нечто важное в Бирлингдине.

София воскликнула:

— О Господи!

Она была слишком удивлена, чтобы злиться.

Миссис Гоулдинг продолжала:

— Себастьян казался очень взволнованным, и я поинтересовалась, что же он хочет отыскать. Я думала, ему нужны были какие-то документы, касающиеся наследства. Ему необходим Бирлингдин — вы это знаете. Гарри как наследник ему совсем ни к чему. Так что я решила заняться самостоятельными поисками. И вот что я нашла. — Она извлекла первый лист бумаги: — Именно эта бумага была спрятана в коробочке с драгоценностями в вашей спальне. Это для вас. От вашего мужа.

София взяла бумагу, и взгляд ее на мгновение задержался на потупившемся лице другой женщины. Услышанное заставило ее голос дрожать:

— Невероятно! Как долго вы хранили это?

— Прочтите! — миссис Гоулдинг встала с дивана и отступила на несколько шагов в сторону: — Я обещаю, что отвечу на все ваши вопросы. Но наберитесь терпения, пока не узнаете все до конца.

В руках у Софии была короткая записка, написанная почерком Эндрю: