— Обещайте, что приедете покататься со мной верхом, послезавтра.

София посмотрела на него испуганно. Это был почти приказ. Он сказал быстро:

— Я приеду и заберу вас утром. Скажите «да».

— Да, — вымолвила она. Ответить по-другому она и не смогла бы.

Жак смотрел через плечо Гарри.

— Не берите с собой грума — я уверен, что вы превосходно знаете дорогу. Вы можете показать мне Фристонский лес.

София услышала стук копыт позади них и повернулась. Себастьян Кул скакал на своем сером гунтере со стороны Клифтона.

Увидев Кула, Десерней заторопился. Ему не хотелось портить впечатление от сегодняшнего дня этой неприятной для него встречей. София не могла сдержаться, поэтому спросила:

— Почему не завтра?

Жак повернулся спиной к приближающемуся всаднику.

— Завтра я еду в Нью-Хейвен. Пришел корабль.

Для нее такого рода разочарование было ново, и, к своему огорчению, она почувствовала, что готова заплакать.

Он быстро и горячо прошептал:

— Мой ангел, я тебя люблю.


У Себастьяна было впечатление, что он приехал не совсем вовремя. Эти двое разговаривали тихими голосами, не обращая внимания ни на мальчика, ни на занятие с верховыми лошадьми. Он не уловил ни слова из того, о чем они говорили, но если речь шла о чистокровных скаковых лошадях, Эпсом Даунсе или чем-либо еще, а не о них самих, он готов был съесть свою собственную шляпу.

Когда Себастьян подъехал ближе, он увидел, что София выглядела взволнованной, а Десерней — сердитым, полковник успокоился: немного солнечного света вернулось в его день.

Он остановил гунтера не слишком близко к пони и низко поклонился, оставаясь в седле и снимая шляпу.

— Моя дорогая кузина. — Он выпрямился и кивнул: — Добрый день, мистер Гарри. Месье, — его взгляд снова обратился на Софию. — Какая радость видеть вас в добром здравии! Но неужели вы никогда не отдыхаете? После напряжения вчерашнего дня, ужасов предыдущего вечера…

— Что вы имеете в виду? — Он был бесцеремонный дьявол, этот Десерней.

Себастьян же обращался только к ней:

— Помнишь, ты рассказала мне в карете о случившемся и я умолял тебя рассказать всю историю заново? Я не мог поверить в нее тогда, и я едва могу сделать это сейчас. Хотя меня самого заставляли пересказывать ее несколько раз.

Ее щеки порозовели от смущения, а глаза казались влажными.

— Всем нашим соседям, я полагаю?

— Все интересовались самым любезным образом, — сказал Кул с сочувственной иронией, надеясь, что она будет признательна за предупреждение.

— О чем? — потребовал сурово Жак.

Себастьян, наконец, снова перевел свой взгляд на Десернея.

— Вам не сказали? Вы недостаточно вращаетесь в нашем маленьком обществе, месье. Леди Гамильтон чуть не погибла в безумной мистерии в Морском Павильоне позапрошлой ночью.

София перебила его:

— Я же не погибла. — Она бросила быстрый, полный значения взгляд на Гарри, который весь превратился в слух. — Здесь не время и не место…

Глаза Десернея расширились, и он посмотрел на нее пылающим взглядом.

— Что там случилось?

Прежде чем она могла ответить, Гарри сказал громко:

— Мама?

Она положила руку ему на запястье.

— Дорогой, принц устроил для нас фейерверк в конюшнях. Но он начал взрываться слишком рано и напугал лошадей.

Гарри смотрел на маму раскрыв рот, затем выдал:

— Что за глупый человек.

Она улыбнулась, Десерней — нет.

— Его высочество чрезвычайно сожалел, и никто сильно не пострадал, — сказала она, предвидя его вопрос, — в том числе и лошади.

— В следующий раз я тоже поеду в Брайтон, — сказав это, мальчик перевел серьезный взгляд с Десернея на Себастьяна.

— Дедушка сказал мне, что, пока его не будет с нами, я единственный мужчина в доме.

— И ты замечательно присматривал за мной, — София улыбнулась. — Я расскажу ему об этом в понедельник.

Когда суть сказанного дошла до Себастьяна, он мог видеть, что глаза Десернея тоже потемнели от гнева. По меньшей мере, у него было нечто общее с французом, ни один из них не хотел, чтобы адмирал был где-либо, кроме как в открытом море. Десерней вряд ли был человеком, которого адмирал Меткалф захотел бы видеть рядом со своей дочерью. Что же касается Себастьяна, он предпочитал, чтобы София Гамильтон была по возможности наименее защищена и наиболее доступна для его собственных ухаживаний. И ограда вокруг юного Гарри сейчас была довольно плотной, даже если не считать бдительности адмирала. Но он пытался выглядеть восторженно:

— Ты ожидаешь приезда своего отца домой?

— Да, вместе с португальской отправкой. Однако он пробудет здесь всего несколько дней.

Кул поднял голову.

— Как жаль. Я так ждал, что смогу проводить больше времени в его компании. Мы так мало виделись друг с другом в Лондоне.

Себастьян решил, что настало время изложить свои соображения по поводу приема.

— Кстати, я приехал с приглашением. У меня будут гости в Бирлингдине в субботу и воскресенье — люди из Лондона и Брайтона, и Эддингтон-сын согласился остаться на ночь. Ничего официального. Я просто чувствую, что Бирлингдин нуждается, — он пожал плечами, — в некоторой теплоте. Могу я надеяться, что ты почтишь нас своим присутствием?

Себастьян видел, что это было для нее довольно неожиданно, хотя ей должно было быть известно о приготовлениях в Бирлингдине из-за близких связей между слугами обоих домов.

Она почему-то стала заикаться когда ответила:

— Это очень… очень любезно с твоей стороны, кузен. Я… конечно, я хотела бы сказать «да»…

— И, пожалуйста, привози Гарри, — сказал он услужливо, при этих словах мальчик вежливо улыбнулся ему.

— Но, боюсь, я буду не свободна. В Клифтоне сейчас происходит так много всего. Надеюсь, что ты понимаешь…

Он стиснул зубы. Было приятно игнорировать Десернея во время этого диалога, но он задавался вопросом, насколько молчание француза оказало влияние на ее отказ.

— Может быть, ты нанесешь нам утренний визит?

— Ты очень добр.

В то время как Себастьян пытался понять, означает это «да» или «нет», Десерней резко сказал ей:

— Я поговорю с Филиппом, а потом пойду. Но вы не забудете о нашей встрече.

В действительности, это был даже не вопрос, но она ответила сразу взволнованным голосом:

— Нет, конечно, нет.

Десерней склонился над ее рукой и поцеловал ее со страстью, которая заставила волосы Себастьяна зашевелиться. Затем он быстро провел рукой по волосам Гарри, точно так же, как он гладил пони, кивнул Себастьяну и ушел большими шагами, как варвар, которым он и был.

Себастьян поднял брови, глядя на леди Гамильтон, но она смотрела вслед французу, и он не мог прочитать выражение ее лица. Каким-то образом, к его удивлению, он остался один на поле боя. Это должно удовлетворить его на сегодня.


Жак постоянно поражался красоте английской деревни. Он вырос в долине, где река извивалась по пастбищам под высоким куполом неба. Его Нормандия была страной прозрачного воздуха и широких просторов, манящая всадника и путешественника. Здесь же, на пути к Фристонскому лесу, ландшафт постоянно изменял свои очертания. Живые изгороди из боярышника, увитые опьяняющими цветами, обрамляли горные отлоги, которые искривлялись по направлению к морю над поднимающейся впереди землей. Крутой склон холма неожиданно оказался на пути рядом с ним, чтобы затем обнаружить долину с буйной растительностью, фоном для которой служили повторяющиеся гряды похожих друг на друга холмов, отступающих на запад, покрытые вдалеке голубыми лесами. Там и тут мелькали фермерские домики или деревеньки в низинах, замаскированные деревьями, и только один церковный шпиль или несколько дымовых труб выдавали их присутствие. А дальше вверх, где земля вздымалась по направлению к высокому Даунсу, были рукотворные холмы, насыпи, служащие приютом костям и сокровищам древних саксонских лордов в их зеленых запущенных могилах.

София Гамильтон ехала рядом с Жаком на гнедом гунтере, почти таком же высоком, как Мезрур, который знал дорогу, как ей показалось, инстинктивно. Там, где тропинка была узкая, он пропускал ее вперед, чтобы иметь возможность наблюдать за ней сзади и наслаждаться совершенством ее гибкого тела и грацией.

По пути он заставил ее рассказать о происшествии в Брайтоне. Обдумав это и вспомнив случай у брода, он решил, что слишком много несчастных случаев в ее жизни связано с лошадьми, но когда он выразил свою озабоченность, София засмеялась.

— Я живу, как соня, — сказала она. — Лошади — мое единственное приключение.

— Значит, не навлекай на себя неприятности. Ты не должна сама заниматься Шехерезадой, например.

Она покачала головой.

— Не беспокойся, кузен Себастьян уже предупредил меня по этому поводу.

Десерней внутренне содрогнулся, затем, позабыв о Куле, продолжил любоваться Софией, когда она ехала впереди. От пышных темно-синих юбок для верховой езды, которые струились по гладкой спине гунтера, ее талия и спина поднимались ровно и гибко, как стебель цветка. Ее жакет обрисовывал прямые изящные плечи, а волосы, уложенные в тонкую сетку под полями черной шляпы, лежали свернутыми на затылке. Жак жаждал момента, когда это хорошо закрепленное сооружение уступит его пальцам, и он почувствует ее локоны, рассыпающиеся в его руках, подобно шелку.

У него не было возможности изменить то, что произошло между ними или что должно будет произойти далее. Он мог только идти вперед, его кровь бурлила от страсти, которая влекла его за ней и подталкивала к Англии, так чтобы он стал преследователем, а она добычей. Впечатление было еще более сильным, когда они вошли в лес. В некоторых местах пятнистый солнечный свет, проникающий сквозь деревья, затенял ее образ настолько, что она, казалось, растворялась на фоне листьев. В других, где ветки росли низко и густо, тусклый свет омывал ее как будто в мистическом водоеме, где он мог потерять ее навсегда.