— Вы что — родственник?

— Нет, но…

— В таком случае вы должны подать заявление — официальный запрос о предоставлении секретной информации — в ваше районное отделение милиции, указав мотивы запроса, — и вешает трубку.

Тщетные усилия! Ее увезли. Чтобы посадить в тюрьму, судить, убить. Сработали так, чтобы она бесследно исчезла. Но пока жив я, может быть, будет жить и она. Я по-прежнему служу страховкой ее жизни. Они боятся меня и того, что мне известно. Быть может, я смогу начать торг, как-то сговориться? Но о чем, с кем, как?

Бесцельно кружу по улицам. В шесть часов вечера думаю: вот в эту минуту машина резко тормозит, ее заносит, она разворачивается задом наперед, идущие следом машины налетают одна на другую, все глаза устремляются на груду искореженного металла посреди улицы, все движение останавливается и…

Но грузовика на Кутузовском нет. Нет и Наташи. И дорожный инцидент уже не к чему. Руди и Катя… О них я совершенно позабыл. Торможу у первого автомата. Звоню Руди в редакцию.

— Черт возьми! Я жду твоего звонка целый день! Куда ты запропастился? Что с нашим шоу — отменяется?

Прошу извинения, говорю, что все объясню ему в следующий раз.

Катя, возможно, еще стоит там на улице и ждет нас. Наш идеальный двойник. Но Кати нет. Жду пять минут, десять. Рядом со мной люди стоят в очереди к пивному ларьку, ребенок плачет, требуя, чтобы мать купила ему мороженое, кто-то ждет автобуса, девушка ловит такси. Жизнь продолжается. Но жизнь других — не моя.

Звоню в отдел печати КГБ. Говорю, что мне необходимо срочно связаться с их служащей Катей Петровой. Они несомненно ее помнят: она была выбрана Мисс КГБ, несколько месяцев назад я брал у нее интервью с цветными фотографиями для воскресного приложения к моей газете. Однако они ее не помнят. Обещают проверить. Мне позвонят через десять минут. Проходит двадцать, и вновь звоню я.

— Ах, да, капитан Петрова, — говорит работник отдела печати. — Ее перевели.

— Как перевели? Когда? Я с ней говорил всего несколько дней назад.

— Когда — не могу вам сказать, тут не указано.

— И где я могу ее найти?

— Мы не уполномочены давать сведения такого рода о наших работниках.

Уже наступил вечер. Еду в Старый цирк, дневной спектакль только что кончился, вхожу через служебный вход, ищу лилипутку, мать Кати: может быть, она сможет мне что-то объяснить, это моя последняя надежда. В актерских уборных полно лилипуток: они с любопытством разглядывают меня, некоторые смеются, снимая с лица клоунский грим. Но ни одна из них не похожа на ту, что я ищу. «Извините, — спрашивают меня, — но кто вам нужен?» Объясняю, описываю ее внешность. «Но как зовут вашу знакомую?» — следует вопрос. Я этого не знаю. И никогда не знал. Однако мне известна фамилия ее дочери Кати — Петрова. Отвечают, что о лилипутке с такой фамилией никогда не слыхали. Может быть, она носит фамилию мужа. Или свою девичью. Или…

Ах, вот: теперь вспоминаю: мне говорили, что она была замужем за человеком-змеей…

Смеются. У нас, говорят, такого случая не было. А как звали этого циркового актера? Наверно, из какого-то другого цирка. Возможно, они поссорились. Разошлись.

Я сам вижу, что не знаю ничего определенного, ничего конкретного, что могло бы помочь разыскать ее.

Но как это может быть? Неужели возможно, чтобы все исчезли, вдруг словно сквозь землю провалились? Чего же ждут, чтобы прийти и за мной?

Влезаю в машину, еду к Лубянке, медленно объезжаю площадь, в центре которой высится памятник Феликсу Дзержинскому, основателю КГБ. Однажды я был внутри здания на Лубянке. Помню лифт, кнопки в нем были белые, без цифр: если работаешь в штаб-квартире КГБ, также и этаж, на котором находится твой кабинет, должен быть засекречен. Я ходил смотреть выставку о борьбе против ЦРУ, войне между секретными агентами. В баре с красными бархатными диванами нам подавали пирожные безе и кофе. И зловещая Лубянка, увиденная в таком ракурсе, казалась просто одним из огромных московских зданий, ничем не отличающимся от других. Однако говорят, что в подземных этажах находятся страшные тюремные камеры. Говорят, что здание населяют призраки жертв, замученных в этих подземных застенках. Даже сегодня, после нескольких лет перестройки, москвичи избегают ходить по тротуару рядом с этим домом, словно боясь, что дверь вдруг неожиданно распахнется, из нее высунется рука и без всяких объяснений затащит внутрь. Теперь, возможно, там Наташа. А, может, и вся компания: Наташа, Катя, лилипутка, мой приятель Бранкалеоне, его водители. Не хватает только меня.

Провожу бессонную ночь. Кто мне может помочь? Кто еще знал что-то об этой истории?

Кто-то еще знал. Врач итальянского посольства, человек наших спецслужб. Он обещал мне свою помощь. Направляюсь к посольству, все места парковки заняты, приходится ставить машину во второй ряд. У входа в консульство стоит очередь из белокурых девиц, хлопочущих о визе, чтобы на летние каникулы или в отпуск поехать в Италию, к своим женихам, любовникам или «клиентам». Им-то удастся вырваться из Советского Союза, пусть хотя бы ненадолго.

Нажимаю на кнопку звонка, попадаю в объектив телекамеры, охранник меня узнает и открывает дверь, не задавая вопросов. Поднимаюсь по лестнице, прохожу контроль на «металл-детекторе». «Мне нужно бы поговорить с врачом, — объясняю дежурному карабинеру. — Я тороплюсь». Он за перегородкой из пуленепробиваемого стекла подносит к губам микрофон внутреннего переговорного устройства, вижу, как он с кем-то говорит, потом он пропускает меня. Поворачиваю направо, потом налево, вижу полуоткрытую дверь, доктор здесь, на месте, он стоит ко мне спиной и смотрит в окно. Я здороваюсь:

— Добрый день.

Он оборачивается и отвечает:

— Добрый день. Чем могу быть вам полезен?

Но это не мой доктор! Это какой-то другой врач.

— Мне, по правде говоря, нужен окулист… — растерянно произношу я.

— А я совсем наоборот — гинеколог.

— Да плевать я хотел, кто вы! Мне нужно поговорить с врачом, который сидел в этой комнате.

— Тогда вам надо ехать в Италию. Он там. По крайней мере, пробудет некоторое время. Он просил перевести его в какую-нибудь страну третьего мира — в Африку или на Дальний Восток. Ваш доктор — один из тех, кому нравится искать приключения. А мне нет. Но чего я совсем не выношу, так это плохо воспитанных, наглых журналистов.

Ухожу, хлопнув дверью. Иду обратно по коридору, стучу в дверь кабинета Карати, заведующего отделом печати посольства. Войдя, не говорю даже «чао». Он удивленно глядит на меня.

— Прежнего врача, окулиста, больше нет! — выпаливаю я на одном дыхании.

— Ну, и с чего это мы так разволновались? Что случилось?

— Знаешь, этот инцидент с Нано Бранкалеоне…

— Да, паршивое дело.

— Доктор недавно с ним встречался, я хотел что-нибудь узнать…

— Доктор вернулся в Италию. У него закончился срок командировки. Но о Бранкалеоне могу тебе кое-что сказать я. Пойдем, пройдемся немного.

Выходим на улицу. Солнце стоит высоко в небе, Москва утопает в зелени, цветут тополя. Карати рассказывает о подробностях ареста. Бранкалеоне находится в тюрьме усиленного режима. У него русский защитник, скоро приедет отец с итальянским адвокатом. Обвинение весьма серьезное. Есть надежда добиться того, что через пару месяцев его временно выпустят на свободу. Не раньше. Многое зависит от того, как будет развиваться политическая обстановка в Советском Союзе. Захотят или нет раздуть это дело, чтобы оно послужило уроком для других. В случае неблагоприятного исхода ему грозит попасть в исправительно-трудовой лагерь самое меньшее на шесть-семь лет.

— Что-нибудь известно о первых допросах?

— Нет, это следственная тайна.

— Могу я увидеть его, поговорить?

— В настоящий момент это исключено. Видеть его разрешается только русскому адвокату. Чуть позже позволят свидания, но только с родственниками. Если хочешь, я постараюсь передать Бранкалеоне от тебя привет или что-то, что хочешь ему сообщить.

— Я подумаю. Благодарю тебя. Но в отношении этого врача, окулиста… меня интересует другое…

— Что же именно?

— Мне хотелось бы получить одну конфиденциальную информацию… Конечно, если только ты можешь мне ее дать… Мне говорили, что он был человеком наших спецслужб тут, в посольстве…

— Он? Да ты что — с ума сошел?! — и Карати подходит ко мне вплотную и шепотом говорит: — Нет, человек спецслужб здесь — это я…

Лжет? Впрочем, теперь это уже не имеет значения. Все, кто знал или мог знать, исчезли — вот что имеет значение. Наташа. Жильцы ее дома. Катя. Лилипутка из цирка. Теперь еще и врач посольства. Все, кто хоть как-то мог бы подтвердить историю, в которой я оказался участником. Я остался один.

Провожу еще одну ночь без сна, наполненную бессвязными мыслями, самыми дикими предположениями, кошмарными видениями. Стараюсь не поддаваться отчаянию, ибо это было бы равносильно признанию — я никогда больше не увижу Наташу. Встаю очень рано. В редакции Николай занят приготовлением завтрака — жарит яичницу. Шофер на дворе возится с машиной — меняет свечи. А где Ориетта? Нашей секретарши нет на месте. Что с ней? Неизвестно.

Ориетта обещала помочь мне. Хватаюсь за этот последний шанс. Звоню ей. Отвечает еле слышный голосок, словно за тысячу километров.

— Я плохо себя чувствую, совсем плохо.

— Что с тобой, что случилось?

— У меня жар. Заболела. Не смогу прийти на работу.

Говорю, чтобы насчет этого не беспокоилась.

— Выйдешь на работу, когда захочешь, только когда по-настоящему поправишься. Отдохни несколько дней.

— Вот-вот, я хотела бы пораньше уйти в отпуск, один знакомый обещал мне устроить комнату в санатории в Ялте, — отвечает она.

Она тоже от чего-то спасается бегством? Или это мне везде мерещатся заговоры и опасности?