― Можно, да? Просто я хочу, чтобы они всегда были со мной. Они очень дороги мне, как память.

Ивар поднялся по ступеням и открыл для меня дверь. Я прошла за ним, кивнула и вошла в дом. Чувствовала на себе его прожигающий взгляд и держалась из последних сил, надеясь, что смогу противостоять своей слабости. Слишком рано, слишком непонятно.

―Ты можешь иди к себе в комнату. Я буду здесь, внизу.

― Хорошо. Спасибо.

― Ассоль? ― позвал, когда поднималась по ступеням на второй этаж.

― Да?

― Чай будешь?

Я улыбнулась и кивнула.

― Да, спасибо.

Мне показалось, или в глазах Ивара промелькнула радость. Неужели он обрадовался тому, что я просто согласилась выпить чаю? Сложно в такое поверить, но иначе что?

Поднявшись в свою комнату, я отметила, что платье, которое я оставила в тот вечер на кровати, до сих пор лежит на том же месте. Только по-другому сложено. Грустно улыбнувшись, пальцами провела по дорогой ткани, вспоминая, что так и не выгуляла эту красоту.

Ладно, нечего предаваться воспоминаниям. Осмотрелась, вспоминая, что сережки оставила тогда в коробочке в тумбочке. Выдвинула ящик и улыбнулась. Мои родненькие. На месте. Прижала коробочку к груди, на миг прикрыв глаза. Я помню, как мама радовалась подарку отца. Они очень любили друг друга и всегда с уважением относились ко всему, что их связывало. И даже то, что папа часто баловал маму подарками, не сделало ее меркантильной, наоборот, она иногда его ругала за то, что он тратит на нее деньги. Но к каждому подарку всегда относилась с трепетом. Так было и с этими сережками. И не только с ними. Я берегла все вещи родителей, ни на минуту не задумавшись, чтобы их выбросить или продать. Такого точно никогда не случится. Даже если мне нечего будет есть.

Вынырнув из воспоминаний, я выдохнула и, посмотрев на коробочку, открыла ее и застыла.

― Не может быть.

Она пустая.

― Не может быть. Я… нет…

Я резко открыла тумбочку, сначала один ящик, потом второй. Оббежала кровать и посмотрела ящики второй тумбочки. Но там тоже было пусто!

Что за шутки? Это шутки, да? Кто‐то решил надо мной пошутить?

Захлопнув коробочку, я еще раз осмотрелась на всякий случай, но точно помнила, что я никогда не оставляла украшения без коробки. Они не могли просто так исчезнуть.

Выбежала из комнаты и быстрым шагом спустилась в гостиную.

― Ивар! ― глаза затуманивали непрошенные слезы. ― Ивар!

― Что, девочка? Ассоль, ты плачешь? Что случилось? ― Ивар тут же встревожился, а я, быстро поморгав, чтобы прогнать слезы, выставила на ладони вперед пустую коробочку.

― Их нет, Ивар. Их нет.

Он выхватил коробочку и, убедившись, что она пуста, снова перевел на меня встревоженный взгляд. По моей щеке скатилась слеза, я всхлипнула, смахнула влагу, и тихо прошептала:

― Их украли.

Мне не была важна материальная ценность данных украшений. Они были важны для моей души и памяти. Все, что принадлежало моим родителям, так или иначе грело мою душу. И эти сережки не были исключением. Боже! Я не могла их потерять.

― Ты уверена, что их нигде нет?

― Ивар, я никогда не оставляла украшения где попало. Всегда клала обратно в коробочку. Это мамины, понимаешь? Это не игрушка, не цацки.

Я снова смахнула непрошенные слезы и увидела, как у Ивара напряглись желваки. Он сжал кулаки и одним из них вытерев губы, посмотрел на меня из‐подо лба.

― Пойдем, ― кивнул в сторону кабинета и размашистым шагом пошел вперед.

Я буквально бежала за ним, а сама рукой придерживала свою подвеску ангела. «Мамочка, я обязательно их найду».

Зайдя в кабинет, Ивар прошел к рабочему столу, открыл ноутбук и принялся что‐то искать там. Я стояла посреди комнаты, то и дело думая, кому могли понадобиться мои серьги, кто вообще посмел рыться в моих вещах. И неважно, что я уехала, но ведь это чужое, не оставленное тем, кто забрал. Разве можно брать чужое? Никто же не знает, как оно досталось человеку, по какой причине и что значит для него.

― Тварь! ― я вздрогнула и перевела взгляд на Ивара.

Он был крайне недоволен.

― Что случилось, Ивар?

― Это Настя украла их. Дрянь паршивая!

― Настя? Но зачем она это сделала?

― Иди сюда, ― мужчина уступил мне место, и я присела в его кресло. Сам Ивар встал рядом со мной и запустил на экране ноутбука видео.

На нем видно, как Настя, горничная, выходит из моей комнаты и с довольной злобной ухмылкой прячет сережки себе в карман. От этого действия у меня внутри все загорается гневом. Да как она посмела? Как она посмела трогать то, что мне так дорого.

― Гадина. Да я ей патлы выдеру за это. Как она вообще посмела рыться в моих вещах? ― Зло прошипела я, крепко сжимая пустую коробочку. ― Она сегодня на работе?

― Нет, Ассоль, я уволил ее в тот день.

― Черт… а номер телефона есть?

― И номера телефона нет. Эта дрянь оставила тогда свой телефон у меня. Вернее, я его ей не отдал, потому что она хотела заснять на камеру видео, где якобы меня ублажает.

― Что? ― я прищурилась, не веря в услышанное.

― Да, и трусы красные, это были ее. Она их подбросила мне в комнату.

― Господи. Что с ней не так?

― Я сразу понял, кто это сделал. Слишком уж не нравилось ей твое присутствие в этом доме. Я в тот же день вызвал ее на разговор, а она начала рассказывать, какая она достойная женщина, чтобы быть со мной. Хотела на камеру все записать, да только я заметил.

― А что она хотела на камеру записать?

― Настя думала, что я растаю и соблазню ее.

― Господи, ― я прикрыла лицо руками, не веря во все сказанное. Что вообще происходит? ― Что было дальше? ― снова перевела взгляд на Ивара.

― Я уволил ее, приказал, чтобы она убиралась из дома и никогда не смела приближаться к тебе.

― А она и не приблизилась, ― прошептала я с горечью на языке.

― Я сейчас же прикажу своим людям, чтобы нашли эту тварь. Мы вернем твои украшения. Поняла меня?

Ивар понял мое лицо за подбородок, заставляя посмотреть в его глаза. Я медленно кивнула.

― Она пожалеет о том, что сделала. И заплатит за твои слезы. Я тебе обещаю.

― Мне бы только вернуть сережки. Они мне очень дороги, ― прошептала я, ощущая, как снова начинает дрожать нижняя губа. Я готова разрыдаться от обиды.

― Я обещаю, мы их вернем, ― снова повторил Ивар и, склонившись, приблизился к моим губам.

Я застыла на миг, вспомнив, что все еще желаю, чтобы этот мужчина был рядом. Чтобы целовал и обнимал, чтобы говорил приятные слова и при этом был спокойный, не ревновал меня к каждому столбу. Он уже наклонялся для поцелуя, когда я как раз и вспомнила, чем закончился последний наш разговор.

― Прости, Ивар, ― я оттолкнула его и поднялась из кресла, ― не так быстро… Я, пожалуй, пойду.

― Ассоль, ― он перехватил меня за руку, и я бросила взгляд на то место, где касались его пальцы. По руке прошли искры от его прикосновений, и мурашки расползлись по всему телу, напоминая мне те эмоции, которые мог дарить только этот человек. ― Я скучаю по тебе.

Прошептал он, а у меня в душе лавина нежно разливается от его слов. Только вот простого «скучаю» мало.

― Мне важно, чтобы ты осознал свое поведение и… чтобы сделал какие‐то выводы. Если… тебе это нужно.

― Я каждый день думаю об этом, Ассоль. И думаю о том, как мне тебя не хватает.

Я кивнула, но ответить ничего не могла. Я не хотела сейчас говорить, что тоже дико скучаю по нему, что мечтаю прыгнуть в его объятия и навсегда остаться в этой гавани. Но гавань ли это, если он по-прежнему будет срываться на любой взгляд мужчины на меня.

― Я пойду уже. Позвони мне, пожалуйста, как только будет известно что‐то о сережках.

― Позвоню, а ты снова трубку не возьмешь.

Я грустно улыбнулась в ответ.

― Тогда напиши.

― Напишу. А как же чай? Вкусный, китайский.

― В следующий раз, ладно? Обязательно попьем.

Я медленно вышла из кабинета, а когда пропала с поля зрения Ивара, быстро рванула к выходу. Сердце как бешеное колотилось в грудной клетке, напоминая птицу, пытающуюся вырваться на свободу. В общем так все и было, только я мечтала наброситься на мужчину и остаться здесь. Но нет, сдерживалась из последних сил, понимая, что за неделю ничего не могло поменяться. Всегда нужно время, время, чтобы что‐то поменять.

Оказавшись за калиткой, я выдохнула, оперлась спиной на каменный столб и простонала, откинув голову назад. Коробочку я так и оставила на столе в кабинете.

Рукой снова нащупала подвеску и, прикрыв глаза, тихо прошептала:

― Мамочка, помоги мне разобраться в себе. Подскажи, как не свернуть с верного пути. Мамочка.

Уже вечером мне пришло сообщение от Ивара со словами о том, что Настю он нашел, но сережки она успела продать. Кому, не признается даже под угрозами. И это окончательно меня расстроило. Потому что найти пусть и дорогущую, но мелкую вещь в огромном городе практически не реально. У нас даже малейших зацепок нет, чтобы понять, где их искать. Кого искать?

Господи, как же обидно! Как же мне обидно, что я проворонила память о маме. Да, только я в этом виновата. Только я.

Отложила телефон и, поднявшись со стула, прошла к кухонному островку. Взяла во встроенной в нем полочке бокал на длинной ножке и, схватив со стола открытую бутылку вина, прошла в гостиную. Плюхнулась на диван, подогнув под себя одну ногу, и наполнила бокал до краев.

Взгляд упал на фотографию на стене. Мама с папой. Счастливые и такие влюбленные.

Я сделала несколько глотков вина и грустно улыбнулась.

― Мамочка, такая ты красивая у меня.

Подбородок задрожал, и, не выдержав, я всхлипнула.