— Он нуждается в помощи, — сказал отец.

— Я не прошу отдать мне ее просто так. У меня есть деньги, — сказал незнакомец. — Много денег.

— Если бы мы были вынуждены скрываться, нам тоже пришлось бы просить людей о помощи.

— У меня есть жена, — сказал незнакомец, — и ребенок трех лет.

Я выхватила у отца буханку и разломила ее на две неравные части. Отец улыбнулся. Я сунула незнакомцу кусок поменьше.

— Дай ему тот, что побольше, — сказал отец. — Ведь у него жена и ребенок.

— Пусть скажет спасибо и за это.

Незнакомец схватил хлеб и стал совать мне деньги, но я не приняла их.

— Уходите, — сказала я. — И чтобы впредь вы никогда здесь не появлялись.

Незнакомец выскользнул через черный ход и растворился в темноте. Я заперла дверь на засов.

— Как ты можешь быть такой бессердечной? — упрекнул меня отец. — Мы должны помогать своим.

— Как ты можешь быть таким глупым? — воскликнула я. — Мы должны думать о том, как помочь себе.

— Я займусь партизанами, господин комендант, — предложил его помощник.

— Нет, Йозеф, — сказал комендант, доставая пистолет. — Я займусь ими сам.

Среди партизан возникло какое-то замешательство, они посмотрели друг на друга, на коменданта. Женщина, одетая в мужскую одежду, отняла руку от разбитой в кровь губы, взглянула на своего товарища и украдкой взяла его за руку. Тот крепко сжал ее руку. Один из мужчин постарше заплакал, и молодой паренек похлопал его по плечу, стараясь ободрить.

— Выведите их во двор, — распорядился комендант.

Подталкиваемые охранниками, партизаны вышли из кабинета. Комендант последовал за ними.

Я бросилась в ванную комнату, расположенную рядом с канцелярией. Взобравшись на край ванны, я открыла маленькое оконце под потолком и, ухватившись за прутья решетки, подтянулась повыше. Теперь мне было видно, что происходит во дворе.

Партизаны сбились в кучку. Женщина и мужчина, которые, как я поняла, были руководителями этой группы, держались спокойно и мужественно. Они стояли с высоко поднятыми головами и в упор смотрели на коменданта. Самый молодой из партизан сплюнул на землю и стал осыпать немцев проклятиями. Солдаты вскинули винтовки. Комендант поднял пистолет. Женщина обхватила руками своего товарища и прижалась к нему лицом. Комендант выстрелил два раза. Они упали на землю. Комендант продолжал стрелять.

Меня била дрожь, но не от холода. Я спустилась с ванны. Ноги подгибались подо мной, я чуть не упала. Снаружи донесся звук очередного выстрела. Кто-то из партизан закричал. И снова раздался выстрел. Я забилась в угол, прижавшись спиной к холодному кафелю. Последовал еще один выстрел. Я зажала уши руками, чтобы не слышать выстрелов и криков умирающих. Но это не помогло — ни мне, ни тем, кто умирал на лагерном дворе.

— Так она умерла? — спросил Давид. — Эта женщина умерла в лагере?

— Да.

Давид остановился перед моим письменным столом и пожал плечами.

— Ах, да, я забыл. Ты не была в лагере, но при этом каким-то чудом знаешь, как женщина, находившаяся там, умерла.

— Я не люблю, когда ты разговариваешь, как сейчас, Давид.

Он наклонился над столом и заглянул в торчащий из машинки лист бумаги. Я прикрыла его обеими руками.

— Почему ты не хочешь написать о женщине, прошедшей через лагерный ад? — спросил Давид. — Потому что она погибла?

— Потому что я не хочу писать об этом.

— Похоже, ты вообще ни о чем не хочешь писать. За последние полтора года ты не написала ни строчки.

— Твоими устами вещает мой издатель? Или, может быть, литературный критик?

— Нет, моими устами вещает твой муж, которого не может не беспокоить, что с тобой происходит.

— Должна тебя успокоить: пока что я вполне кредитоспособна.

— Дело не в деньгах. — Давид подошел к книжным полкам и взял в руки книжку «Стоящие вдоль улиц мертвецы». — Откуда у тебя эта книга?

— Кто-то прислал мне ее по почте вместе с письмом.

Давид поставил книжку на место, не раскрыв ее. Потом направился к камину и принялся глядеть на горящие поленья. На окнах поблескивал иней.

— Когда ты не пишешь, Рашель, жизнь с тобой превращается в ад.

— Как приятно это слышать!

— Ты должна снова начать работать.

— Я постараюсь.

— Напиши о лагере.

— Не могу.

— Каждую ночь тебе снится лагерь. Ты без конца говоришь о лагере. Ты думаешь о нем во сне и наяву.

Я отвернулась и посмотрела в окно. Двор был совершенно белым и пустым, как лист бумаги в моей машинке. Землю сковало хрупким льдом. Я поежилась от холода.

— Напиши о лагере, Рашель, — сказал Давид. — Чего ты боишься?

— Я не боюсь его, — сказал заключенный, глядя в спину прохаживающемуся мимо нас охраннику. — Я не боюсь этого жирного борова.

— У этого жирного борова есть винтовка, — заметил другой заключенный.

— И дубинка, которую он обожает пускать в ход.

— И вдобавок у него свирепый нрав.

— Я тоже его не боюсь, — сказала я. — Но при этом предпочитаю держаться от него подальше.

Остальные согласно закивали в ответ. Я получила свою пайку черствого, как камень, хлеба. Повар из числа заключенных плеснул нам в миски баланды, а попросту говоря — ржавой водицы с плавающими в ней кусочками какой-то травы. Во всяком случае мы предпочитали думать, что в подозрительном цвете баланды виновата именно ржавая вода, а не что-нибудь еще.

— Он слишком глуп, чтобы его бояться, — сказал первый заключенный.

— Кто это глуп? — прорычал жирный охранник, неожиданно возникший у нас за спиной.

Заключенные поспешили ретироваться. Я же не могла двинуться с места: за моей спиной стоял еще один охранник. Жирный протиснулся между мной и первым заключенным, задев мою миску, из которой мне на руку выплеснулась рыжеватая жидкость.

— Кто это глуп?

— Вы обращаетесь ко мне, герр роттенфюрер? — спросил заключенный.

— А к кому же еще, жидовский выродок?

Жирный охранник ударил заключенного в челюсть, отчего голова его дернулась назад, а рот открылся. Заключенный приложил руку ко рту, но не так проворно, как следовало бы.

— Эй, что это у тебя во рту? — воскликнул жирный охранник.

Его напарник вышел у меня из-за спины и подошел к нам. Жирный схватил заключенного за грудки, но тот нагнул голову и потянулся за выроненной миской.

— Ничего, герр роттенфюрер, — пробормотал он.

— А, по-моему, там у тебя что-то блестит, — сказал жирный.

Он запрокинул несчастному голову и пальцами в перчатках разомкнул челюсти. Второй охранник вытянул шею и заглянул ему в рот. Подходя к заключенному, он оттолкнул меня в сторону, и остатки баланды вылились мне на робу.

— Так оно и есть! У тебя золотой зуб. Давай-ка его сюда, вонючий жид.

— Он мне нужен самому, чтобы жевать, — сказал заключенный.

— Ты плохо слышишь? — рявкнул жирный охранник. — Давай сюда зуб, говорят!

— А что вы мне за него дадите?

— Вот что я тебе за него дам!

Мощным ударом толстый охранник свалил беднягу с ног и принялся избивать его дубинкой и сапогами. Второй охранник помогал ему. Чем громче кричал несчастный, тем сильнее они его били. Другие охранники, позабыв о своих подопечных, с интересом наблюдали за происходящим. Жирный охранник вместе со своим напарником избивали заключенного до тех пор, пока тот не затих и не перестал двигаться. Он лежал на земле с открытым ртом, в котором сверкал золотой зуб.

— Принеси-ка плоскогубцы, — сказал жирный.

Его напарник помчался к грузовику, жирный же не удержался и напоследок еще раз пнул мертвое тело ногой. Он уткнул руки в бока и повернулся, чуть не сбив меня при этом с ног.

— У меня нет золотых зубов, — сказала я, заметив на себе его испепеляющий взгляд.

— Заткнись, жидовская шлюха, — рявкнул он и ударил меня. — Тебя не спрашивают.

… — Ты не слышал моего вопроса, Давид? — спросила я, обернувшись к нему от окна. Он перевернул газетную страницу. — Давид!

— Там никого нет, Рашель. Мне не нужно подходить к окну, чтобы убедиться в этом.

— На сей раз ты ошибаешься, Давид. Там, под деревьями, весь день стоит какая-то машина. И в ней кто-то есть.

Давид снова зашелестел газетой.

— Должно быть, очередная тень прошлого, — ироническим тоном произнес он.

— Не ерничай, Давид.

Он взглянул на меня поверх газеты.

— На сей раз мне не померещилось, Давид.

Он снова уткнулся в газету. Через несколько секунд послышался шелест переворачиваемой страницы.

— Давид, ты не слушаешь меня.

— Я с удовольствием выслушаю тебя, когда речь пойдет о чем-то более реальном, чем призрачные видения.

— Кажется ты не слушаешь меня, Макс.

Комендант и его лучший друг сидели за маленьким столиком и обедали. Они пили с самого утра, как только вернулись из лагеря. Проводив последний состав, комендант откупорил шампанское. Теперь они принялись за восьмую бутылку. У меня щипало в глазах от табачного дыма, в горле першило, и я поминутно утыкалась лицом в рукав, чтобы не закашляться.

— Отчего же? Просто я пытаюсь представить ее в платье бе… — отозвался комендант.

— Она спросила: «Где вы достали этот галстук?»

— Не может быть. По-моему, ты слегка заливаешь, Дитер.

— Клянусь, — сказал Дитер, вскинув вверх правую руку. — Честью офицера.

— «Где вы достали этот галстук?» — кокетливо повторил комендант под хохот приятеля.

Дитер так безудержно хохотал, что пролил шампанское. Комендант взял его бокал, поставил на стол и стал наполнять заново. Когда шампанское перелилось через край, оба снова захохотали.