Анджела Дрейк

Любовница

Часть первая

Глава 1

Сол Ксавьер уже три года не дирижировал в Лондоне. Слух о его предстоящем выступлении в лучшем концертном зале города с программой из произведений Брамса вызвал ажиотаж в билетной кассе. Цены подскочили до предела. Дежурившие на улице "жучки" запрашивали за билет в пять раз больше номинальной стоимости и находили покупателей.

Ксавьер не обманул ожиданий. Не прошло и нескольких минут после его прибытия на репетицию, как худшие опасения администратора концертного зала начали сбываться. Ксавьер резко остановил оркестр после нескольких тактов и повернулся на высоком вертящемся стуле, хмуро всматриваясь в полутьму почти пустого зала. Администратор рысцой подбежал к сцене, двое его помощников торопливо последовали за ним. Ксавьер смотрел на них сверху вниз со своего орлиного насеста.

– Я слышу шум, – сказал Ксавьер. Он произнес это негромко, но у администратора по спине побежали мурашки.

Все замолчали, внимательно прислушиваясь. Ксавьер поднял руку.

– Вот. Слышите?

Администратор и его подчиненные кивнули. Да, действительно, слышалось какое-то слабое, едва заметное гудение. Администратор застонал про себя. Что это может быть? И что он сможет сделать с этим?

– Мы сейчас все выясним, маэстро, – пообещал он.

Ксавьер улыбнулся, но его аристократическое лицо сохранило свое слегка надменное выражение.

– Я бы не жаловался, если бы этот шум звучал в унисон музыке, – с нарочитой вежливостью сказал он, – но ведь это не так!

Администратор и его помощники ответили на шутку нервным смехом.

Быстрым жестом руки Ксавьер отослал их прочь и снова повернулся к оркестру.

– Итак, леди и джентльмены, – сказал он, поднимая дирижерскую палочку, – у нас проблемы с посторонним шумом. Но концерт состоится!

Гул голосов пробежал по рядам музыкантов. Чувство приподнятости в предвкушении большого события уже завладело ими. Даже те, кому еще не доводилось работать с Ксавьером, мгновенно поняли, что они находятся в руках мастера своего дела. Пусть он требовал суровой дисциплины и был иногда беспощаден, но зато умел придать оркестрантам огромный эмоциональный заряд. Под его управлением музыка звучала так, как будто ее исполняли ангелы.

Ксавьер провел глазами вдоль рядов инструменталистов, встретившись взглядом с каждым, легким кивком отмечая тех музыкантов, с кем ему уже приходилось работать раньше. Он создавал впечатление, что может видеть и, что еще более важно, слышать каждого исполнителя в отдельности, как бы проникая в сознание музыканта изнутри. Перед лицом оркестра Ксавьер был живым воплощением всех правил и законов этого мира.

Жизнь Ксавьера была связана с музыкой с самого раннего детства. Когда ему было шесть лет, он уже играл на концерте рондо Моцарта. Сегодня, в канун своего сорокалетия, он был полон сил и здоровья. Он был красив и находился, пожалуй, в расцвете своей мужской привлекательности. Хотя родным языком Ксавьера по рождению и воспитанию был английский, в нем была значительная примесь греческой, австрийской и испанской крови. Именно греческое происхождение легче всего прослеживалось в классических чертах его лица и оливковом оттенке кожи. Несколько штрихов седины на висках и надо лбом, изящно добавленных природой к его густым черным волосам, придавали его прическе особую элегантность. Чисто серый, достаточно невинный цвет его глаз никак не позволял заподозрить в нем способность гипнотизировать или приводить в ужас одним лишь взглядом.

Ксавьер был около шести футов ростом, подтянутый и мускулистый благодаря занятиям лыжами и плаванием. Его железная воля в том, что касалось алкоголя и курения, была легендарной. Немало хвалебных статей в различных журналах упоминали об этом. На самом деле Ксавьер, как и всякий другой, любил вкусную еду и хорошее вино. Но он всегда знал меру. И никогда не пил, если на следующий день собирался сесть за штурвал своего турбореактивного самолета. А это означало, что последние несколько лет он пил сравнительно мало.

В перерыве репетиции администратор доложил Ксавьеру о причинах шума. Он исходил от мощного насоса расположенной в подвале бойлерной.

– Я должен признаться, что никогда не замечал этого раньше, – сказал администратор, извиняясь.

– На время концерта насос придется выключить, – невозмутимо заявил Ксавьер.

Он никогда не устраивал скандалов, истерик, не впадал в ярость. Он жестко держал себя в руках. Но изредка мог напасть – с неожиданностью и злобой ядовитой змеи.

Администратор знал это слишком хорошо, чтобы спорить. Он только выразил надежду, что работа баров и туалетов концертного зала не будет полностью нарушена.


Вечером собралась публика – знаменитости, считавшие своей обязанностью присутствовать на концерте; мужчины в черных галстуках, женщины в ослепительно ярких шелках.

Где-то в средних рядах сидела молодая девушка в просторном свитере алого цвета и черных колготках. Она подобрала под себя ноги, чтобы сесть повыше и видеть сцену. Ее большие зеленые глаза заворожено следили за тем, как рассаживается оркестр.

Девушка жадно прислушивалась к многоголосой перекличке настраиваемых инструментов – звенящим голосам скрипок, чистым прозрачным нотам духовых. Она закрыла глаза в предвкушении чуда. Еще немного – и оркестр зазвучит, польется музыка, проникая в каждый уголок этого зала, клубясь и растекаясь, как туман осенним утром.

За минуту до начала концерта в зале появилась небольшая группа зрителей, вызвавшая оживленный интерес среди уже сидящей публики. Впереди шла высокая худощавая блондинка в белом креповом платье строгого классического покроя и бриллиантовых украшениях, также отличающихся изысканной простотой форм. Ее абсолютно прямые волосы были гладко зачесаны назад – прическа, которую могут позволить себе только очень красивые женщины. Прежде чем занять свое место, она огляделась вокруг, одарив публику слегка насмешливой улыбкой. Когда она и ее спутники, наконец, расселись на своих местах, время начала концерта было просрочено уже на три минуты.

По залу пробежал обеспокоенный ропот. Одна из женщин, сидящая позади опоздавших, шепнула своему мужу, что блондинка в белом – жена Сола Ксавьера.

– Видимо, она считает, что у нее есть Богом данное право заставлять ждать всех остальных, – прошептал он в ответ с кривой усмешкой.

Неожиданно шум стих. Сол Ксавьер появился на сцене и направился сквозь ряды музыкантов к дирижерскому пульту. Буря аплодисментов взорвала зал.

Не обращая внимания на восторженное приветствие публики, Ксавьер поднялся на подиум, поставил ноги на ширину плеч, поднял палочку и сразу начал. Его движения были сдержанны. Он точно знал, как извлечь из оркестра максимум возможного без судорожных телодвижений. Скупо выверяя каждый жест, он добивался прекрасного звучания музыки, неизменно вызывая восторг, у слушателей.

Он дирижировал этой программой, наверное, уже в пятидесятый раз, но всякий раз еще извлекал из нее что-то новое. Великие музыкальные произведения всегда оставляют возможность для дальнейших интерпретаций. Это как океан: можно нырять все глубже и глубже, но так и не достичь дна.

В начале своей карьеры, когда Ксавьер пытался осуществить постановку таких опер, как "Дон Жуан" Моцарта или "Богема" Пуччини, с потрепанными провинциальными оркестрами и певцами на севере Англии, он, дирижируя, любил воображать, что действительно сочиняет музыку. Это было захватывающее занятие. Но в последние годы он окончательно понял, что талант композитора не был дарован ему той высшей силой, которая создала этот мир. Когда он понял и принял это, то направил всю свою энергию на совершенствование дирижерского искусства. И не проигран. Один из самых влиятельных музыкальных критиков Нью-Йорка и то написал, что за дирижерским пультом Ксавьер – настоящий артист, один из великих виртуозов, который может легким движением руки достичь того, чего другим не добиться и с помощью бульдозера.

Публика с восторгом принимала его повсюду. Он перемещался с континента на континент, работая с лучшими оркестрами, и везде находил признание. В Германии сам канцлер приглашал его на обед. В Японии электронные магнаты становились его поклонниками. Один из крупных британских производителей оружия регулярно летал на его концерты, где бы они ни проходили. А генеральный секретарь ООН даже присвоил ему почетное звание посла доброй воли.

Дирижерские гонорары, оплата выступлений по телевидению и отчисления с сотни постоянно тиражируемых записей обеспечивали ему годовой доход, выражающийся семизначной цифрой. Благодаря тщательному выбору финансовых консультантов, которые помогали ему разобраться в тонкостях международных рынков и налоговых систем, состояние Ксавьера достигло огромной величины.

Многие завидовали ему: его музыкальному таланту, его стилю жизни, его деньгам и абсолютной власти над величайшими оркестрами мира.


Да, я достиг многого, думал Ксавьер, стоя перед великолепным лондонским оркестром и удовлетворенно отмечая бархатный тембр струнных, вызывающий в груди легкое щемящее чувство.

И все же…

В последнее время в его душе зародилась какая-то неуверенность, какой-то страх. Пока это еще действительно был зародыш, но он рос и тянул свои щупальца, время от времени напоминая о себе. Приближение к сорокалетнему рубежу пугало Кеавьера ощущением пустоты и страха перед будущим. Будущее представлялось ему чередой пугающе однообразных дней, где нечего было ждать, кроме повторения его прошлых успехов. Он прекрасно понимал, что все, на что он может рассчитывать, – это продолжение работы в качестве блестящего интерпретатора. Он вдохнул жизнь в бесчисленное количество великих музыкальных произведений, но не создал ничего своего. Он не нарисовал картины, не вылепил скульптуры, не написал книги. Он не создал ничего долговечного.