Николь положила вилку и пристально посмотрела на собеседника.

– Вы хотите сказать, что заплатили за эту вещь триста долларов?

– Именно так, мадам. И заметьте, нисколько не жалею. Николь, я занимаюсь коллекционированием уже более десяти лет и знаю толк в такого рода делах. Владельцы подобных заведений довольно часто обманывают авторов. Мне удалось выяснить, кому и за какие деньги были проданы остальные ваши скульптуры. В общей сложности вам должны были заплатить более пятисот долларов, и сейчас я готов проглотить эту скатерть, если вы действительно получили от них именно столько.

Николь долго не могла прийти в себя и тупо смотрела на тарелку.

– Я получила двести пятьдесят, – тихо произнесла она, с трудом сдерживая возмущение.

– Вот-вот, так я и думал. А теперь, моя дорогая, позвольте мне просветить вас относительно дилеров. Каждого из них вы должны рассматривать в качестве жулика, если он явится к вам без соответствующей рекомендации. Иначе вы всегда будете жертвой гнусного обмана. Они будут называть вам одну цену и продавать по другой, а разницу положат себе в карман.

Николь даже покраснела от обиды. Сколько труда и сил было вложено во все эти скульптуры, а теперь кто-то заработал на ней такую огромную сумму! Ей даже плохо стало от подобной несправедливости.

– Но пока все поправимо, – продолжал он. – Я могу вернуть вам ваши деньги.

– Нет, благодарю, – решительно отказалась она. – С какой вдруг стати?

– Прежде всего ради удовольствия, – сказал он и улыбнулся, – но не только, разумеется. Просто я вижу, что у вас огромный творческий потенциал и вы на редкость преданы своему делу.

Николь зарделась от смешанного чувства гордости и страха. Конечно, ей было приятно слышать такие слова, но перед ней сидел коллекционер, а значит, в какой-то степени ее враг.

– Если честно, то это вы, коллекционеры, идете на сговор с владельцами галерей и обманываете бедных художников…

– Сейчас у меня перед глазами встают великолепные холмы Рима, прекрасные виллы Флоренции, а вы напоминаете мне вулкан на горе Этна.

– Простите, – смутилась Николь, а потом рассмеялась, живо представив себе нарисованную им картину.

– Я хочу помочь вам добиться успеха, к которому вы так стремитесь, – сказал он, вмиг посерьезнев. – А для этого нужно прежде всего вернуть ваши деньги.

– Очень благодарна вам за помощь, но пусть останется все как есть. Это трудно объяснить, но… понимаете, я не могу, занимаясь любимым искусством, еще и выколачивать честно заработанные деньги.

Эдвард Харрингтон наклонился через стол и уставился на нее внезапно сузившимися и похолодевшими глазами.

– Деньги – это огромная сила, которая заставляет мир вертеться. На них можно купить необходимые для нормальной жизни вещи, можно купить время и даже этот скромный обед.

Николь вскочила с места и гневно сверкнула глазами.

– Я верну вам долг, как только получу очередную зарплату!

Эдвард даже не предпринял попытки удержать собеседницу. У двери Николь остановилась и стала нервно рыться в сумочке, чтобы заплатить четверть доллара за свое пальто.

И все же после нескольких дней напряженных размышлений по поводу этого гнусного обмана она пришла к выводу, что за свои права надо бороться. Черт бы их всех побрал, с какой это стати она должна дарить кому-то свои деньги?! Повинуясь порыву, Николь отправилась в галерею и попыталась выяснить там обстоятельства продажи своих произведений.

– Не понимаю, о чем вы говорите, – невозмутимо ответила ей жена владельца галереи, выслушав эту душещипательную историю. – Мы продали ваши вещи по той цене, о которой договорились ранее.

Когда Николь, рьяно доказывая свою правоту, сослалась на Харрингтона и пригрозила пригласить его для дальнейшего разбирательства, на пороге галереи появился Берт.

– Ну хорошо, хорошо, – произнес он ровным тоном. – Мы действительно пошли на такую сделку.

Николь гневно посмотрела на него и даже растерялась поначалу от такой наглости.

– Но почему? Почему? Это такое же воровство, как если бы вы ограбили банк. А я так доверяла вам!

Тот молча пожал плечами и порылся в кармане.

– Вот вам пятьдесят долларов. Это все, что у меня сегодня есть. Приходите через неделю и получите оставшуюся сумму. Договорились?

– Ладно, – с трудом выдавила Николь и поспешила прочь. Столь откровенная наглость вызвала у нее такое отвращение, что она тут же впала в глубокую депрессию, не прекращавшуюся вплоть до указанного ими срока. Вновь явившись в галерею па следующей неделе, Николь с удивлением обнаружила, что внутри пусто, а на двери висит огромный замок.

– О'Кейси? – без тени удивления переспросил ее владелец расположенного по соседству магазина. – Они уехали еще на прошлой неделе. Куда? Кажется, в Калифорнию. Они должны вам деньги? – Он громко рассмеялся и сочувственно похлопал ее по плечу. – Забудьте про них. Они должны всей округе и именно поэтому смылись отсюда.

Немного поразмыслив, Николь решила рассказать эту неприятную историю Эдварду Харрингтону. Он не стал ни в чем упрекать ее, выразил сочувствие и даже предложил некоторую сумму в качестве временной компенсации за досадную потерю, от чего она, естественно, отказалась. А несколько недель спустя она снова увидела его в своем ресторане. Он подозвал ее и выложил на стол двести долларов.

– Берите, это ваши деньги. Я выследил О'Кейси в Сан-Франциско, а потом попросил своих людей выбить из них причитающуюся вам сумму. Кстати, они и там весьма успешно занимаются своим грязным бизнесом.

С тех пор она стала с большим уважением относиться к этому добродушному и отзывчивому человеку и уже не противилась, когда он приглашал ее на ужин. Конечно, она прекрасно понимала, что его интерес к ней вряд ли можно назвать чисто платоническим, однако он не предпринимал никаких попыток затащить ее в постель.

А еще через пару месяцев он преподнес ей самый настоящий сюрприз. Однажды вечером он сообщил, что недавно открывшаяся на Десятой улице галерея живописи Маршалла Фэйбера готова устроить ее персональную выставку.

– Не может быть! – удивленно воскликнула Николь. – Меня же никто не знает!

– Фэйберу понравились твои работы, и к тому же он хочет воспользоваться случаем и заявить о себе. Давно уже стало традицией, что новая галерея зарабатывает себе добрую репутацию, открывая никому еще не известные таланты, к числу которых, несомненно, принадлежишь и ты.

Николь чуть было не подпрыгнула от радости. Выставка прошла успешно, Эдвард обеспечил ей надлежащую рекламу, потратил на нее много денег, и через шесть месяцев она дала согласие стать его женой.

***

– А ты любила его, мама?

– В то время мне казалось, что любила, хотя и не так, как Гаррета. Наверное, не надо было выходить замуж за твоего отца, – подвела Николь печальный итог.

– Мама, ты ведь все еще любишь Пола, так? Скажи откровенно, ты бросила его из-за меня?

– Он был слишком молод для меня, – едва слышно прошептала Николь.

– Чепуха! Слишком уж старомодное утверждение, – хмыкнула Джулия. – Если, конечно, вы действительно любили друг друга.

– Мы… мы смотрелись как-то странно, неестественно, и к тому же это вызывало у тебя искреннее негодование.

Джулия взмахнула рукой, как бы извиняясь за прошлые ошибки.

– Я говорила так только потому, что ужасно ревновала тебя к нему. Боже, мне и в голову не приходило, что это доставляет тебе массу страданий! Знаешь, для меня ты всегда была верхом совершенства и воплощением творческого успеха. Короче говоря, я не буду возражать, если ты вернешься к нему. Вся моя ревность уже в прошлом, а мое нынешнее счастье затмило все остальное. И вообще я готова всех простить – и тебя, и папу, и весь мир.

– А отца-то за что? Разве он в чем-то виноват перед тобой? – Николь пожалела, что задала дочери этот провокационный вопрос, но было уже поздно.

– Да просто так, ни за что, – смутилась Джулия и мгновенно сменила тему разговора. – Знаешь, Люк очень хочет познакомиться с тобой. Он просто в восторге от твоих работ, а его мама, кстати сказать, занимает довольно высокий пост в приличной рекламной фирме. Очень милая женщина и прекрасно ко мне относится. Может быть, пригласим как-нибудь Люка на ужин? Я помогу тебе на кухне.

После этого разговора Николь не могла уснуть и то и дело утирала стекавшие по щекам слезы – слезы, в которых растворилась радость за дочь и печаль за собственную несчастную судьбу.

***

– Ты слишком много работаешь, – назидательным тоном проговорила Энн, пригласив Пола на обед. – Так разрываться между балетом и учениками?! Мне кажется, тебе не хватает времени даже для того, чтобы нормально питаться.

– Мама, перестань суетиться.

Она посмотрела на сына с осуждением.

– И твоя борода мне не очень нравится. Она закрывает большую часть лица.

Пол наигранно улыбнулся:

– Я так и знал. Пожалуйста, перестань на меня пялиться.

Энн умолкла и занялась обедом. Она вновь зауважала сына и совершенно не препятствовала его попыткам самоутвердиться, хотя раньше это доставляло ей невыносимые душевные страдания. За последнее время он заметно возмужал, а его самодостаточность, несомненно, сыграет свою роль в профессиональной карьере.

– Как идет твоя работа над балетом?

– По-разному. Иногда все получается, а потом вдруг наступают черные дни. Конечно, Майлз – гениальный постановщик, но порой он слишком раздражается и конфликтует с труппой, причем по самому незначительному поводу. И тем не менее я безумно счастлив работать с ним и писать музыку для его балета.

– Это будет грандиозный успех, Пол, я нисколько не сомневаюсь. А потом к тебе толпой повалят музыканты, и ты сможешь наконец закончить свой квинтет.

Пол посмотрел на часы.

– Спасибо за обед. Сожалею, но мне пора. Через полчаса у меня занятия с учениками.