– О чем ты говоришь, мама! – отмахнулась от нее дочь. – Знаешь, я должна тебе кое-что сообщить. – Она подошла к матери и обняла ее, чем вызвала еще большее подозрение, так как никогда раньше этого не делала. – Я влюбилась.

Пораженная услышанным, Николь проводила дочь до порога ее комнаты.

– Кто-то из твоей группы?

Да, Люк Симмондз. Он всегда мне нравился, но в последние дни наши отношения стали особенно теплыми. А сегодня вечером… ну, в общем, я пошла к нему. То есть не к нему, конечно, а к его родителям, но их не было дома. Но ты не волнуйся, все было не так, как прежде. Никакой враждебности и агрессивности, все было так хорошо! К тому же мы предприняли меры предосторожности.

В душе Николь роились смешанные чувства. С одной стороны, она по-прежнему беспокоилась о судьбе дочери, а с другой – было приятно, что Джулия теперь доверяет ей самое сокровенное. В общем, дочь с матерью уселись на диван и долго болтали, как самые закадычные подруги.

– Мама, я действительно очень счастлива. Впервые в жизни испытываю такое чувство. Этой осенью Люк собирается поступать в Корнеллский университет, и я хочу поехать вместе с ним. Ты, конечно, удивишься, но я хочу стать доктором.

– Господи, дай перевести дух! – взмолилась Николь, ничего уже не соображая.

– Нет, ты не думай, что все исключительно из-за Люка, – продолжала Джулия. – То есть, конечно, наше желание стать врачами и помогать людям выросло из нашей любви, но не только. Просто мы хотим делать что-то важное в этой жизни и быть полезными людям. Ты же знаешь, из меня никогда не получится путный художник.

– Но ведь ты можешь заниматься другими видами искусства, – попыталась образумить ее Николь.

– Нет, все это искусство мне осточертело. Я люблю медицину! – Последние слова она произнесла с некоторым трепетом.

– Ну хорошо-хорошо, – примирительно произнесла Николь. – Если откровенно, в этом нет ничего плохого.

Раз ты действительно хочешь этого и готова трудиться, то у тебя обязательно все получится.

– А ты поможешь мне уговорить отца?

– Разумеется, но не думаю, что его придется уговаривать.

– Да, ты права. Он никогда не понимал меня, да в общем-то и не пытался.

– Джулия, мне кажется, он очень обижен тем, как ты относишься к нему. Ведь твоя болезнь выбила его из колеи.

– Знаю, – согласилась с ней дочь и стала раздеваться.

Николь с удивлением обнаружила, что ее дочь заметно возмужала и оформилась.

– Мама, перестань пялить на меня глаза. У меня все нормально. Впервые в жизни я полностью отдаю себе отчет в том, что делаю. Я действительно люблю Люка и поеду с ним хоть на край света. Он тоже любит меня и собирается приобрести жилье и жить самостоятельно. – Джулия сделала паузу, а потом продолжила: – Скоро ему стукнет восемнадцать, и он получит право распоряжаться своими деньгами. Конечно, он на несколько месяцев моложе меня, но это не имеет абсолютно никакого значения… – Джулия вдруг осеклась и внимательно посмотрела на мать, а потом все-таки решила объясниться до конца: – Мама, я очень сожалею, что так глупо вела себя по отношению к Полу.

Николь почувствовала, что ее лицо заливается краской.

– Я тебя не виню, – тихо шепнула она. – Мне надо было с большим вниманием отнестись к твоим чувствам и не пренебрегать ими.

– Да уж! Какой же я была наивной! И совершенно несносной, насколько я сейчас могу судить. Во всяком случае, таких чувств к Полу, какие теперь я испытываю к Люку, у меня никогда не было. Кстати, у Люка были примерно такие же семейные проблемы, что и у меня. Правда, виной всему его отец, а не мать.

Джулия никак не могла выговориться, и они засиделись едва ли не до утра. Николь впитывала каждое ее слово и удивлялась тому, что дочь как-то внезапно стала совершенно другим человеком.

– Знаешь, все эти дурацкие стереотипы относительно влюбленности оказались на удивление правдивыми, – продолжала откровенничать Джулия. – У меня, например, даже аппетит пропадал, когда я думала о Люке. О нем мне напоминала каждая песня, каждое слово и даже те места, где мы с ним встречались. Дошло до того, что я везде и всюду стала писать: «Миссис Джулия Симмондз». С тобой было когда-нибудь такое?

Николь улыбнулась, радуясь за дочь.

– Пожалуй.

– Мама, скажи откровенно: ты так и не собираешься покидать гостиную?

– Наверное, нет, – грустно ответила Николь.

– А раньше ты любила отца?

– Да, думаю, нечто подобное у меня к нему было.

– Как у нас с Люком?

– Ну, не совсем так…

***

Первый раз Николь увидела Эдварда в небольшом ресторанчике, где подрабатывала официанткой после занятий в колледже. Он сидел за столиком – красивый, со вкусом одетый, воспитанный и, похоже, весьма богатый в свои тридцать лет. Вскоре он обратил на нее внимание и стал флиртовать с ней, но делал это столь ненавязчиво и деликатно, что в конце концов покорил ее сердце.

Проучившись около полугода в художественном колледже, Николь вдруг утратила уверенность в себе. Ведь Нью-Йорк был артистической Меккой, и сотни молодых людей, так же как и она, изо всех сил рвались к вожделенному признанию. К тому же со временем Николь стало угнетать ее нищенское существование. Вернуться домой и сесть на шею родителям она не могла по моральным соображениям, а жить на свои деньги в этом огромном городе было делом нелегким.

Ее день складывался из того, что она вставала в семь утра, пару часов работала в своей маленькой студии и уходила на занятия в колледж. Затем возвращалась домой и до самого вечера возилась со скульптурами, после чего отправлялась в ресторан, где до полуночи, принимая заказы, обслуживала посетителей.

– Как мне тебя называть, кроме, разумеется, «мисс»? – спросил ее однажды Эдвард. – Надеюсь, ты еще не обзавелась этой унылой приставкой «миссис»?

– Николь, – сдержанно представилась та, поставив на стол чашку кофе.

– Какое прекрасное и редкое имя! – искренне удивился он. – А чем ты занимаешься? Ты же не всегда работаешь официанткой?

– Извините, у меня нет времени болтать с вами, – вежливо отмахнулась от него Николь. Ей уже порядком осточертели то и дело пристававшие к ней мужчины. Она давно поняла, что самый верный способ избавиться от них – быть предельно вежливой и вместе с тем не вступать в разговор. Как правило, они понимали намек и оставляли ее в покое.

Но этот господин оказался куда настырнее. Вскоре он пригласил ее на ужин, но она отказала, даже не взглянув в его сторону. Эдвард на время оставил свои попытки вытащить ее куда-нибудь, но по-прежнему мило улыбался и подбрасывал комплименты при каждом удобном случае.

Сначала она выказывала полное равнодушие к нему и не обращала никакого внимания на его ухаживания. После неудачного романа с Гарретом она просто боялась открыть сердце кому-нибудь еще. Да и времени не было на романтические увлечения. Искусство отнимало у нее все силы, не оставляя ни минуты на отдых.

А потом ей вдруг позвонили из галереи О'Кейси, что на Первой авеню, и радостно сообщили, что готовы выставить отдельные ее скульптуры. Правда, организаторы брали за это пятьдесят процентов с продажи, но ее это вполне устраивало. Так была продана ее первая работа, за ней последовали еще четыре.

Однажды, когда Николь торопливо шагала домой после занятий в колледже, на ее пути неожиданно вырос тот самый джентльмен, которого она часто видела в ресторане.

– Николь Ди Кандиа, – торжественно объявил он, – если вы согласитесь пообедать со мной, то я расскажу вам о дальнейшей судьбе вашего прелестного произведения «Береза».

Какое-то время Николь стояла с открытым ртом, а потом послушно зашагала с этим человеком в дорогой ресторан под названием «Русский чай».

– Я не одета для такого ресторана! – опомнившись, испугалась она, но он и слушать не захотел.

– Не важно. Со мной пропустят кого угодно.

Оставив в гардеробе верхнюю одежду, они прошли в огромный зал с люстрами, покрытыми белоснежными скатертями столами и пьянящим запахом дорогого парфюма. Шикарно одетые посетители осуждающе поглядывали на девушку в потертых джинсах и старом свитере. Но метрдотель вел себя почтительно и назвал спутника Николь мистером Харрингтоном, из чего она сделала вывод, что он завсегдатай этого ресторана. Эдвард заказал бутылку какого-то дорогого русского напитка, экзотическое блюдо под названием «шашлык», а также рис, салат и черную икру.

– Ну так что там случилось с моей «Березой»? – Николь просто сгорала от любопытства.

– Она висит в моем кабинете.

– О! – вырвалось у нее от неожиданности. – А как вы узнали обо мне?

– Случайно. Прочитал отзыв о выставке и отправился в галерею О'Кейси, где был просто потрясен вашими подвижными конструкциями. Именно в тот момент я понял, что их автор Николь стала и моей Николь.

У нее даже мурашки по спине пробежали от таких слов. Поразили ее не столько сами слова, сколько спокойный и уверенный тон, которым они были произнесены.

Многозначительно улыбнувшись, он протянул ей визитную карточку.

– Кстати сказать, я коллекционер.

На нее это не произвело должного впечатления. Более того, она подумала, что поскольку денег у него куры не клюют, то, стало быть, он легко пожертвовал какой-то суммой, чтобы купить ее работу. В особенности если задумал завладеть и автором.

– А потом я еще раз наведался в галерею, но, к сожалению, остальные ваши произведения были уже проданы. Откровенно говоря, не понимаю, почему вы работаете официанткой, когда могли бы неплохо зарабатывать своим талантом.

– Не понимаю, что вы имеете в виду, – осторожно заметила Николь, опасаясь, что ей придется отказаться от его предложения.

Я имею в виду, что только за свою «Березу» вы должны были получить полторы сотни долларов, так как владельцы галереи, насколько мне известно, берут ровно половину от продажи.