Николь откинулась на спинку кресла, недовольно поморщилась и попыталась встать.

– Я не могу, Эдвард, – произнесла она виновато. – Мы останемся хорошими друзьями, но о чем-то большем не может быть и речи.

По выражению ее глаз он вдруг понял, что она не забыла своего юного поклонника, и это стало для него последней каплей.

– Ты по-прежнему думаешь об этом смазливом кобеле? – Николь закрыла глаза и густо покраснела. – Если ты все еще рассчитываешь вернуться к нему, то лучше не надейся. Я скорее убью тебя, чем выпущу отсюда.

Она встала и попыталась уйти, но сделала это как-то нерешительно. Эдвард успел схватить ее за руки, крепко прижал их к бокам, а затем грубо впился в ее губы.

– Эдвард, прекрати немедленно…

Побледнев от ярости, он повалил ее на диван и мгновенно запрыгнул сверху, придавив всей своей тяжестью. Она брыкалась из последних сил, стонала от боли и унижения, но вырваться из его цепких рук так и не смогла. Одной рукой Эдвард стал грубо теребить ее грудь, а вторую запустил под юбку, насильно раздвигая ей ноги. Затем он впился в ее губы и стал больно кусать их, пытаясь просунуть внутрь язык.

Николь отчаянно сопротивлялась, но силы были явно неравны.

– Ты делаешь мне больно!..

Возможно, но это несравнимо с той болью, которую ты причинила мне. Я всю жизнь старался для тебя, а ты бросила меня и дочь ради какого-то сопляка. Сука уличная! – С этими словами он сорвал с нее блузку и бюстгальтер и вцепился зубами в ее соски, причиняя невероятную боль.

Николь громко закричала, но это только раззадорило его.

– Интересно, что этот кобель делал с тобой такого, чего не могу сделать я!

В ту же секунду на пол полетели ее разорванная юбка и кружевные трусики. Николь предприняла еще одну попытку освободиться, но все тщетно. Ее упорство вызвало у Эдварда новый приступ бешенства. Он размахнулся и ударил ее по лицу, причем так сильно, что чуть не свернул ей челюсть.

Николь перестала сопротивляться и затихла. Она вдруг ясно поняла, что он пьян, взбешен от ревности и в таком состоянии может просто-напросто убить ее. А что тогда будет с Джулией? Если случится трагедия, Джулия никогда больше не выйдет за пределы психиатрической клиники. Она просто не вынесет такого удара.

Эдвард тем временем с нескрываемым триумфом навалился на жену и попытался осуществить задуманное, но увы… Ее плотно закрытые глаза и перекошенное от омерзения лицо мгновенно лишили его способности к половому акту.

– Будь ты проклята! – зло выкрикнул он, слезая на пол. – Сука, совсем меня доконала! Из-за тебя я даже сексом больше не могу заниматься!

Николь с трудом поднялась с дивана и осмотрела свое тело – все в синяках и в царапинах. Затем, собрав разбросанную по всей комнате одежду, она ушла в гостиную и заперла за собой дверь. Впрочем, Эдвард вряд ли посмеет снова напасть на нее. Еще долго она не могла прийти в себя, всхлипывая от отвращения и пытаясь понять, почему ее долгая семейная жизнь с этим человеком закончилась именно таким печальным образом.

***

Джулия тупо смотрела на большую кожаную сумку, из которой медсестра доставала ярко раскрашенные деревянные фигурки. При этом женщина в белом халате что-то говорила, но она ее не слышала. Когда все фигурки были уже на кровати, Джулия протянула руку, взяла большую женскую фигурку и одну маленькую и тихо сказала: «Мама».

Медсестра тотчас же нажала на кнопку, и в палату вихрем влетел доктор Спивак. Усевшись на край кровати, он снова достал фигурку мальчика и положил ее к женским. Джулия сердито отшвырнула ее прочь.

– Нет, я хочу только маму! – закричала она и неожиданно разрыдалась.

***

Проснувшись утром, Николь нашла под дверью записку Эдварда: «Прости, я, должно быть, слишком много выпил». Нет, она никогда не сможет простить его, хотя и готова частично признать себя виноватой в том, что бывший муж оказался на грани срыва. Она давно уже была готова, покинуть этот дом, но ей очень не хотелось возвращаться в студию, купленную на деньги Эдварда. Надо подыскать себе небольшую мастерскую, но на это потребуется время, да и денег у нее сейчас не хватит на что-нибудь более или менее пригодное для жилья.

Николь приняла душ, чтобы смыть с себя остатки ужасных воспоминаний о вчерашнем вечере, а потом быстро оделась, поймала такси и отправилась в клинику. Доктор Спивак встретил ее ошеломляющей новостью: Джулия наконец-то нарушила свое весьма продолжительное молчание.

***

Пол провел несколько дней в родном Йельском университете, консультируясь с Фредом Феликсом. Ему было очень приятно, что учитель с похвалой отозвался о его новой музыкальной пьесе. В студенческом городке он случайно натолкнулся на Кейт Маркхэм и заговорил с ней, спросив, как дела.

– Все прекрасно, – ответила та. – Эмми помолвлена с каким-то студентом художественной школы, хотя родители считают, что он еще слишком молод для семейной жизни. Кстати, о студентах: моя мать рассказала мне жуткую историю про Джулию Харрингтон.

Пол съежился от дурного предчувствия и вытер пот со лба.

– У нее, оказывается, был кошмарный нервный срыв. До сих пор не произносит ни слова, а мать все время сидит с ней и совершенно забросила свои скульптуры. Впрочем, ты, вероятно, и сам все знаешь не хуже меня. Прости, я забыла, что вы с Николь…

Пол тотчас что-то буркнул на прощание и быстро пошел прочь. Его тяготило смешанное чувство не угасшей до сих пор любви к Николь и невыразимой скорби по поводу их печальной разлуки. Как ему хотелось в этот момент отыскать ее, прижать к своей груди и, как встарь, утешить добрыми словами! Теперь он окончательно понял, что ошибался насчет Джулии. Повинуясь собственному инстинкту и опасаясь потерять Николь, он недооценил серьезность ситуации. Если Николь сейчас действительно не работает, то это для нее сущий ад. Вернувшись в гостиницу, он после долгих сомнений снял телефонную трубку и набрал домашний номер Эдварда.

– Миссис Харрингтон нет сейчас дома, – прозвучал голос служанки. – Она будет поздно вечером.

Он положил трубку, так и не осмелившись оставить ей сообщение. После некоторых размышлений он решил написать ей письмо, в котором выразил сочувствие ее горю и надежду на скорейшее выздоровление дочери. Кроме того, не преминул напомнить, что работа – это единственное средство отвлечься от неприятностей, и закончил послание заверениями в своей неизбывной любви к ней. Сначала он хотел отослать его по адресу студии, в которой они провели немало счастливых минут, но потом решил, что она туда, вероятно, не заходит, и решил послать его с нарочным. В конце письма он указал свой новый адрес и номер телефона, по которому она сможет в любой момент •связаться с ним, если, конечно, захочет.

***

Энн чувствовала себя ужасно, причем настолько, что даже попыталась залить свою депрессию большим количеством спиртного. Все последнее время она беспрестанно звонила, писала и встречалась с любым, кто хоть как-то был способен помочь ей устроить очередной концерт Пола, но всякий раз натыкалась на глухую стену непонимания и подозрительности. Трудности возникали практически с самого начала, так как никто не хотел даже взглянуть на его новую оркестровку, ссылаясь на самые невероятные обстоятельства – загруженность работой, обилие молодых и подающих надежды музыкантов, невостребованность квинтета и все такое прочее.

И только ее старый друг, импресарио Макс Ферст, осмелился высказать ей всю правду:

– Энни, я просто не могу прикасаться к этому делу. Ты знаешь, какие теперь требуются деньги для раскрутки того или иного композитора? Ты даже представить себе не можешь! А все это дело с плагиатом – нет-нет, конечно, я не верю в этот бред, но никто из серьезных людей не захочет сейчас связываться с этим ни ради тебя лично, ни Даже ради Генриэтты.

Энн много думала над тем, кто же виноват в случившемся, и чаще всего приходила к выводу, что вся вина лежит на Николь. Она соблазнила его сына, он из-за этого Поссорился с матерью, а закончилось все грандиозным скандалом, выпутаться из которого не так-то просто. А все из-за чего? Из-за какой-то стареющей мерзавки, которой вдруг захотелось вспомнить молодость и испытать несколько приятных минут. И это разрушило карьеру самого многообещающего молодого композитора Америки. И все же Энн решительно отказывалась признать поражение в борьбе за сына. Она найдет самое лучшее рекламное агентство в Нью-Йорке, которое сможет доказать абсурдность всех обвинений и представит дело в таком свете, что остальным музыкантам останется только рыдать от зависти. Квинтет Пола все равно прославится на весь мир, даже если ради этого придется пожертвовать всем ее состоянием.

***

Эдвард решил пройтись по Центральному парку, чтобы немного развеяться и насладиться этим весенним днем. Возле небольшого пруда он остановился и посмотрел на группу мальчиков, пускающих корабли. В который раз ему пришлось пожалеть о том, что у него нет сына. Все-таки мальчики доставляют намного меньше хлопот, чем девочки. Покинув парк, он дошел до центрального входа в Метрополитен-музей, остановился на его ступеньках и стал внимательно наблюдать за прохожими. Когда-то это было одним из любимых занятий, которое успокаивало его и очищало сознание от трудноразрешимых проблем. Сейчас же просто напомнило ему, что его либидо дает сбои, а от былого энтузиазма не осталось и следа.

Вскоре голова его разболелась еще больше, а в животе вообще творилось черт знает что. Он смутно помнил события вчерашнего вечера, впрочем, одно было ясно – он попытался заняться с женой любовью, но ничего не получилось, и с досады он ударил ее по лицу, чего прежде никогда не делал.

Какая-то рыжеволосая девушка мило улыбнулась и попросила у него огонька. В прежние времена он непременно клюнул бы на эту наживку, повел ее в ресторан, а потом на тайную квартиру, но сейчас не рискнул. Достаточно с него вчерашнего унижения.