Она говорила оживленно, временами даже слишком. Единственное, что удивляло Джини, было то, как часто она упоминала своего мужа. Его имя мелькало буквально в каждой фразе: Джон думает, Джон говорит, Джон считает, Джон надеется…

Джини незаметно поглядела на часы. Она собиралась вскоре уйти, но до этого ей хотелось придать, беседе некоторое ускорение.

– Скажите, пожалуйста, – обратилась она к собеседнице, – когда закончится срок службы вашего мужа в Англии, собирается ли он вернуться к активной политической жизни?

– О, несомненно! – Лиз взглянула на Мэри. – Бедный Джон! Он согласился на это назначение только ради меня. Он считал, что здесь мне будет чем заняться, и, помимо этого, мы сможем проводить вместе больше времени. Джон знал, что мне опостылела жизнь в Вашингтоне. Захолустный городишко с политикой на завтрак, обед и ужин.

Лиз замолчала и вновь посмотрела на Мэри.

– Думаю, он уже начинает понимать, что ему не следовало этого делать. С его стороны это было жертвой, которую я от него не хотела принимать. Я умоляла его не уходить из сената, но Джон иногда бывает так упрям! Я знала, что со временем он пожалеет об этом, так оно и вышло. Если ты рожден для высокого полета, как Джон, от этого не убежать.

– Почему же он покинул сенат? – спросила девушка. – Я никогда не могла этого понять.

– Ох Джини, – вздохнула Лиз, – никто не мог. Нужно слишком хорошо знать Джона, чтобы понять это. Я думаю, он в первую очередь чувствовал себя страшно виноватым. – Она кинула на девушку мимолетный взгляд. – Вы ведь знаете, наш малыш, Адам, ужасно болел, едва не умер, и это время было для нас самым страшным. Джон решил, что должен уделять нам гораздо больше времени, чем это позволяли его прежние обязанности. Вот он и принял такое решение, даже не посоветовавшись со мной. На этом все и закончилось… – Лиз бессильно махнула рукой. – Послом может быть любой. А Джон должен реализоваться в делах куда более значительных, чем те, которыми он занят сейчас.

Они замолчали. Мэри удивленно подняла брови, однако ничего не сказала. Джини подалась вперед.

– Следовательно, вы считаете, что со временем он вернется к полнокровной политической деятельности?

– И даже более того, – с важностью ответила Лиз. Она сейчас напоминала ребенка, излагающего вызубренный урок. – Со временем Джон будет бороться за президентское кресло, как это планировали и его отец, и он сам. И, несомненно, победит.

Лиз проговорила все это с абсолютной уверенностью, словно умела провидеть будущее. В ее голосе не промелькнуло и тени сомнений.

– Понятно, – ответила потрясенная Джини. – А как к этому отнесетесь вы? – осторожно спросила она. – Вы ведь возражаете против Вашингтона.

– Вашингтона? – растерянно переспросила Лиз.

– Да. В последний мой приезд в Штаты Белый дом находился именно там.

– Ах, ну да… – На ее лице появилось недоумение. – На самом деле, я никогда не возражала против Вашингтона. По крайней мере, не до такой степени. Джон считал, что я не люблю Вашингтон, но это было только в его воображении…

Джини нахмурилась.

– Но мне показалось, вы только что сказали, кто когда жили там, то считали его скучным захолустным городишком?

– Неужели я так сказала?

Лиз выглядела искренне удивленной, несмотря на то, что Джини процитировала слова, произнесенные ею всего две минуты назад. Лиз передернула плечами, взглянула на свои часики, а затем на Мэри, сидевшую напротив.

– Наверное, в прошлом у меня были какие-то комплексы, – вздохнула она. – Я была такой застенчивой. Мне понадобились годы, чтобы привыкнуть к светской жизни. Но сейчас… Я не должна быть помехой Джону. Это, наверное, было бы несправедливо с моей стороны. Кроме того… – она запнулась, – я могла бы помогать Джону, он сам об этом говорил. Это дало бы импульс моей благотворительной деятельности, я могла бы отделать Белый дом, как когда-то Джеки Кеннеди. У меня это хорошо получается, даже Джон говорит…

На ее лице появилась прелестная, оживленная и немного детская улыбка. Затем, подняв руку, она помахала ей в воздухе, пытаясь привлечь внимание официантки.

– Какая досада, – сказала она, – эта несносная девица просто не хочет меня замечать! А Мэри, я вижу, вконец измучена. Нет, нет, не спорь, Мэри, так оно и есть, и виновата в этом я одна. Все болтаю и болтаю, а ты, наверное, только и мечтаешь поскорее добраться до дому и отдохнуть. Проклятье, она просто не хочет смотреть в нашу сторону!

Лиз приподнялась из-за столика, но Мэри остановила ее.

– Не глупи, Лиз, тебе вовек не выбраться из этого угла. Я сама ее позову. Где она?

– Да вон же, за стойкой бара. Вон та, с рыжими завитушками.

Мэри встала и начала проталкиваться сквозь толпу посетителей. Обведя глазами зал, Джини заметила, что, во-первых, у официантки, которая их обслуживала, не было никаких рыжих завитушек и, во-вторых, она стояла вовсе не за стойкой бара, а в противоположном конце помещения. Джини повернулась, чтобы взглянуть на Лиз, и увидела разительную перемену, происшедшую в женщине. Приторное выражение было стерто с ее лица словно губкой, его черты напряглись и обострились, она побледнела. Быстро оглянувшись через плечо, она подалась вперед и схватила Джини за запястье.

– О Боже, извините меня! Мне было необходимо поговорить с вами. Вы сможете мне помочь? Вы пытаетесь мне помочь?

Джини захотела что-нибудь ответить, но Лиз не дала ей открыть рот, продолжая говорить приглушенной скороговоркой:

– Я должна была это сделать. Мне было нужно каким-то образом поговорить с вами. Тогда, вечером, я хотела сделать это у Мэри, но он непрерывно следил за мной. Я не осмелилась. Я попыталась помочь вам, ваш друг рассказал? Джон не понял, что я сделала, но он все равно был в бешенстве. Вы не представляете, каким он бывает в ярости! Он наказывает меня. То, что он на следующий день отослал домой моих мальчиков, и явилось наказанием. Пожалуйста, ну пожалуйста, вы должны мне помочь! Вы моя последняя надежда!

Ее начала бить дрожь. Она еще крепче сжала руку Джини.

– Вы еще не нашли Джеймса? Нет? Но вы искали его? Где он? Вы знаете?

– Нет, – ответила Джини.

– О Боже! Боже мой! – лицо ее побелело как мел. – Вы должны найти его. Фрэнк куда-то уезжал на эти выходные. Я должна знать, что Джеймс в безопасности. Я так боюсь, что его уже нет в живых!

Она сжала запястье Джини с такой силой, что той стало больно. Внезапно Лиз отпустила ее и стала закатывать рукав.

– Смотрите, – сказала она, – смотрите!

На ее болезненно тонкой руке виднелся огромный кровоподтек. На белой коже Джини отчетливо разглядела темно-лиловые следы пальцев. Чуть выше синяка виднелись три круглые отметины – следы, оставленные горящей сигаретой.

– Это сделал Джон. Вчера. Есть и другие следы: на спине, на шее. Вот почему я не выдержала. Я больше не могу этого выносить. Мэри ничего не знает. Никто не знает. Прошу вас, найдите Джеймса, пожалуйста! Пока не наступило следующее воскресенье. Вы понимаете, о чем я говорю? Следующее воскресенье…

Ее голос бессильно замер.

– Я понимаю. Следующее воскресенье будет третьим в этом месяце.

– Найдите Джеймса и отправляйтесь в тот дом. Я дала вашему другу адрес. Думаю, все состоится именно там. Он всегда туда приезжает… по воскресеньям, понимаете? Он все время следит за мной. Что ж, пусть теперь последят за ним.

Лиз поежилась и снова оглянулась, после чего опять схватила Джини за руку.

– Он очень умен, Джини, и вы не должны об этом забывать. Он измучил меня врачами: один, второй, третий… Он заставляет меня пить всякие таблетки, следит, чтобы я не отказывалась от уколов. Он хочет, чтобы все поверили, будто я нахожусь на грани срыва, схожу с ума. Вот почему он вызвал сегодня Мэри, – ему просто нужен свидетель. Вы понимаете?

Лиз била дрожь.

– И, конечно, это действует на людей. Они считают меня дурой, истеричной развалиной, отвратительной матерью. – Ее глаза наполнились слезами. – Иногда я даже сама начинаю этому верить. Всей той лжи, которую он распускает обо мне. Я в отчаянии, Джини, вы должны верить мне! Ради меня, ради моих детей. Я так им нужна! Вы же видите, он ни перед чем не останавливается. – Лиз издала какой-то странный звук, и по ее лицу потекли слезы.

– Он давно уже не любит меня, если вообще хоть когда-нибудь любил. Это холодный человек. Он похож на своего отца и стремится убрать меня с дороги, чтобы я не мешала его блестящей карьере. Если он узнает, что я говорила с Джеймсом, обратилась в газету, это будет конец. А он знает, я не сомневаюсь в этом. Вот почему исчез Джеймс, а теперь… О Боже! Мэри возвращается. – Лиз умолкла, одернула рукав и принялась вертеть на пальце обручальное кольцо. – Слушайте меня быстрее. Вы ничего не должны говорить по телефону. Будьте осторожны в своей квартире. За мной следят, за вами тоже. Никогда не подпускайте близко к себе этого Фрэнка. Помните, что я вам сказала. Если вам надо поговорить, идите в парк, на любое открытое пространство, но еще лучше общайтесь в каком-нибудь людном месте вроде этого. Господи… – Она уставила на Джини свои огромные расширенные черные зрачки. Лиз никак не могла унять дрожь, у нее побелели даже губы. – Мэри уже возвращается. Я попытаюсь встретиться с вами еще раз, хотя и не уверена, что у меня это получится. Но я попробую. В среду. Гуляйте в парке, прямо позади нашего дома. По средам, около десяти, я встречалась с Джеймсом именно там. Вы придете? Вы обещаете мне?

– Приду, – коротко ответила Джини.

– Спасибо. – Лиз лихорадочно схватила руку девушки и сжала ее в своих горячих ладонях. – Спасибо вам за все. Я никогда не забуду этого…

Наконец вернулась Мэри и с испугом уставилась на Лиз. Та промокнула глаза платочком и встала из-за столика.

– Извини меня, Мэри, – сказала она, – я просто не смогла удержаться от слез. Мне так не хватает моих мальчиков! Я, пожалуй, отправлюсь с Мэлоуном домой. Наш поход сюда мне очень помог, честное слово.