Салли Боумен - Любовники и лжецы. Книга 1

Все, что было надето под шубой, – от первой до последней вещи – вышло из дома Шанель. На этот счет мнение Сюзанны было впоследствии непоколебимым. Костюм из мягкого бежевого твида фигурировал в том самом номере журнала «Вог», который лежал на столе перед Сюзанной, и она даже помнила номер страницы, где он был воспроизведен. Оттуда же были и все остальные предметы туалета: от классических, но непрактичных двухцветных туфель с открытой пяткой – от Шанель! – до двойной нитки настоящего жемчуга, обвитой вокруг лебединой шеи. Все это можно было найти на страницах журнала, включая подробности о месте, где был добыт жемчуг, и его стоимости – четверть миллиона.

В руках женщина держала четыре небольшие посылки одинакового размера, формы и одинаково упакованных, но разных по весу. Заказ был оформлен в считанные минуты, все детали занесены в компьютер Сюзанны, откуда впоследствии и были извлечены. Вот что в них содержалось.

Имя и адрес отправителя:

Миссис Дж. А. Гамильтон,

Лондон SW1,

Итон-плейс, 132.

Телефон – 071-750-0007

Имена и адреса получателей:

1) Мсье Паскаль Ламартин,

Париж 56742,

Рю дю Бак, 13, квартира 5.

2) Мистер Джонни Эплйард,

Нью-Йорк, штат Нью-Йорк 10003,

Грэмерси-парк, 31, квартира 15.

3) Синьор Джеймс Макмаллен,

Венеция 2361,

Кампьелло Альбрици, Калле Стрета,

Палаццо Оссорио, 6.

4) Мисс Женевьева Хантер,

Лондон N1

Гибсон-сквер, 56, квартира 1.

Общий счет за отправку посылок составил сто семьдесят пять фунтов и пятьдесят пенсов. Требуемые купюры были извлечены из новехонького бумажника от Вьютона, пятидесятипенсовая монета появилась на свет из новехонького кошелька, естественно, тоже от Вьютона. Через десять минут, вежливо поблагодарив Сюзанну своим глубоким голосом, отправительница покинула контору СМД.

Позже, когда выяснилось, что стояло за этой несложной процедурой, и когда некоторые из получателей уже были мертвы, стало известно, что ни у кого из адресатов не было дня рождения в январе. Это не удивило Сюзанну. По ее словам, она сразу заметила целый ряд странных несоответствий.

Первое несоответствие состояло в том, что дама в соболиной шубе назвалась миссис Дж. А. Гамильтон, однако на ее руке не было обручального кольца. Во-вторых, женщина заявила Сюзанне, что в то утро ей звонила именно она, но это было абсолютным бредом. Женщина, позвонившая в девять тридцать, говорила на английском, на настоящем английском, в то время как у красавицы в соболиной шубе был ярко выраженный американский выговор.

– И это очень странно, – хмуро сказала Сюзанна, отвернувшись от двух допрашивавших ее мужчин к окну и не отрывая взгляда от башен и шпилей Сити.

– Почему странно? – спросил первый.

– Потому что все эти накладки словно были запланированы заранее, – ответила Сюзанна. – Она как будто знала…

– Что знала? – спросил второй.

– Знала, что меня будут об этом расспрашивать. Неужели вы не понимаете? Фантастическая шуба, сногсшибательные туалеты… Две разные женщины, утверждающие, что они – одно и то же лицо. Кем бы она ни была, она хотела, чтобы я запомнила…

И девушка умолкла. Мужчины обменялись взглядами.

– Зачем ей это было нужно? – задумчиво проговорила Сюзанна.

Посылку принесли вскоре после девяти. Паскаль Ламартин, который уже опаздывал на встречу, торопливо расписался в квитанции, потряс коробочку и положил ее на обеденный стол. Никакой спешки, он откроет ее позже. В данный момент он пытался сделать сразу несколько вещей: приготовить кофе, уложить вещи, проверить кофры с фотокамерами и, что было труднее всего, уговорить свою дочь Марианну съесть приготовленное ей на завтрак яйцо.

Паскаль обычно получал посылки двух видов. Если к нему приходил плоский пакет, значит, там были фотографии, и тогда Паскаль считал ее срочной, если нет, тогда там чаще всего оказывалась всякая ерунда, как правило, от рекламных компаний. Правда, его семилетняя дочь Марианна смотрела на вещи по-другому. В ее сознании посылки были неразрывно связаны с подарками к Рождеству или дню рождения. Они сулили радость.

Закончив укладывать вещи и наконец приготовив кофе, Паскаль вернулся к столу и увидел, что Марианна вертит посылку в руках. Яйцо – да, весьма неаппетитное, вынужден был признать Паскаль, но что делать, если он не умеет готовить даже самых простых блюд! – осталось нетронутым.

Марианна внимательно изучала посылку. Подцепив пальчиком веревку, она посмотрела на отца выжидающим взглядом.

– Подарок, – констатировала она. – Смотри, папа, кто-то прислал тебе подарок. Ты должен сейчас же открыть его.

Паскаль улыбнулся. Сейчас все его внимание было сосредоточено на главной задаче – приготовлении терпимого cafe au lait[2] для Марианны. В напитке должно быть много молока и сахара, а подавать его следует на традиционный французский манер: в большой керамической кружке, подаренной Марианне его матерью. В кружке, которую она обожала, с оранжевым китайским петухом, причем ставить ее на стол надо было только петухом к Марианне. У дочери наблюдалась ярко выраженная страсть к вычурным деталям, и это иногда беспокоило его. Паскаль считал, что это могло быть результатом его развода. Он бросил в кружку три куска сахара и подвинул ее к дочери, грустно посмотрев на петуха. Эта выщербленная кружка, которой было всего три года, уже превратилась в реликвию: почти год назад его мать умерла.

– Боюсь, что это не подарок, дорогая, – сказал он, усаживаясь за стол. – Мне больше никто не присылает подарков. Потому что я очень-очень старый…

Говоря это, он сгорбился, а его вытянутая физиономия приобрела меланхолическое выражение. Всем своим видом Паскаль попытался изобразить старческую немощь. Марианна засмеялась.

– А сколько тебе лет? – спросила она, по-прежнему ковыряя пальцем посылку.

– Тридцать пять. – Немного поборовшись сам с собой, Паскаль все-таки зажег сигарету и с тяжелым вздохом добавил: – Весной стукнет тридцать шесть. Совсем древний!

Марианна всерьез задумалась над словами отца. В глазах ее появилось мерцание, губы собрались в трубочку. «Для нее, – подумал Паскаль, – тридцать пять это действительно очень много. Мой папа – Мафусаил». Он едва заметно пожал плечами. Его сознание на секунду заволокла какая-то тень. Для Марианны возраст являлся бессодержательным понятием, за которым не стояло ровным счетом ничего. Она была еще слишком мала, чтобы связывать взросление с болезнями и смертью.

– Яйцо получилось – полная дрянь, да? – улыбнулся он. – Ну ладно, не мучайся с ним, съешь лучше тартинку.

Марианна одарила отца благодарным взглядом и впилась зубами в кусок поджаренного хлеба, намазанного клубничным джемом. Джем в считанные секунды равномерным слоем покрыл ее подбородок, руки и скатерть на столе. Протянув руку, Паскаль нежно снял пальцем каплю джема с подбородка дочери и мазнул им ей по носу. Марианна захихикала. Почавкав с довольной мордашкой, она пододвинула ему посылку.

– Это наверняка подарок, – серьезно сказала она. – Хорошенький подарочек. Откуда ты знаешь, что нет! Открой его, папа, ну пожалуйста. Открой, пока мы не уехали.

Паскаль взглянул на часы. У него оставался час, чтобы отвезти Марианну за город к ее матери, пробиться сквозь пробки часа пик на обратном пути к центру Парижа, успеть на встречу со своим издателем в «Парижур» и передать ему очередную серию фотографий. Если не будет задержек, он еще вполне успеет в аэропорт де Голль к двенадцатичасовому рейсу в Лондон. Паскаль колебался. Они должны были выйти из дома десять минут назад…

С другой стороны, дорогой и выпендрежный портфель Марианны, который он сам подарил дочери, был уже собран. Точно так же был готов, дожидаясь в прихожей, и бродячий зверинец, состоящий из плюшевых мишек, зайчат и набитого опилками грустного кенгуру, без которого малышка не могла уснуть. Как ему не хотелось доставлять ей огорчение, тем более что ее глаза смотрели на него с такой надеждой!

– Ну так и быть, – решился Паскаль, – давай поглядим, что там у нас, – и пододвинул коробку к себе. Теперь, когда он разглядел посылку поближе, она показалась ему гораздо более интересной, чем вначале. И необычной. Это было не то, что присылали обычно рекламные фирмы. Под хрустящей оберточной бумагой коричневого цвета пряталась какая-то коробка. Легкая по весу, аккуратная посылочка примерно пятнадцать на пятнадцать сантиметров. Охватившая ее веревка была с одинаковыми интервалами затянута в узлы, залитые, в свою очередь, красным сургучом.

Таких посылок он не получал уже многие годы, если вообще когда-нибудь получал. Паскаль отметил, что его имя и адрес написаны от руки каллиграфическим почерком. Присмотревшись внимательнее, он понял, чем объяснялась эта «каллиграфия»: здесь был использован трафарет.

Паскалю хватило выдержки, чтобы не поддаться панике, но, анализируя впоследствии свое поведение, он понимал, что все же сделал одно резкое движение, подавшись назад в своем кресле. Возможно, он побледнел… Так или иначе, Паскаль каким-то образом выдал свои чувства, и Марианна их тут же уловила. Она обладала присущим только детям даром улавливать едва различимые психологические нюансы, этим шестым чувством на неприятности, которое выработалось у нее за многие годы родительских ссор за закрытыми дверями. И теперь, когда Паскаль с наигранной небрежностью стал отодвигать бандероль в противоположном от нее направлении, на лицо девочки набежало облачко. Она неуверенно взглянула на отца.

– Что-то случилось, папа?

– Ничего, моя родная. Ничего. – Он старался контролировать свой голос. – Я просто подумал, что уже слишком много времени. Беги и надевай свое пальтишко, хорошо?

Некоторое время она сидела неподвижно, глядя на отца. От взгляда Марианны не укрылось, что он оставил в пепельнице непотушенную сигарету. Она внимательно следила, как отец понес посылку на кухню и поставил ее в мойку из нержавеющей стали. Видела, как он открыл кран, пустив воду в раковину. И тогда, внезапно став послушной, девочка проворно отошла от стула.