Зазвонил телефон. Дина сказала Вере:

— Извини, пожалуйста. — Она взяла трубку: — Да?.. Да, Костюша, уже дома. Гоша в музыкалке, у него сегодня три урока… Вот-вот должен быть… В театр? Сегодня? Куда?.. Здорово! Конечно, с удовольствием! И Мишка с Машей?.. Ладно, жду тебя с ужином, и пойдем. Целую! Пока.

В Вериных глазах снова заблестели слезы, а лицо превратилось в маску ненависти.

— Костюша… в театр… целую… — передразнила она Дину. — Квартира, бриллианты… — И снова грязно ругнулась.

— Вера, — сказала Дина твердо, — я, конечно, понимаю и твое положение, и твое состояние, но… или мы разговариваем спокойно, или уходи. Я перед тобой ни в чем не виновата и оправдываться за свое счастье не намерена. Я готова тебе помочь, если смогу. Но выслушивать твои подколы и грубости не намерена.

Вера опустила голову и без вступлений начала:

— А меня мой в первый же год бить начал… беременную… — Из ее глаз текли слезы, но она их словно не замечала. Они падали на шерстяную кофту, как и пальто, слишком тесную для Вериного живота, и скатывались по ней прозрачными горошинками куда-то под стол. — Так просто бил. Силушку некуда девать было. А потом по бабам пошел… Придет с загула — меня бьет… Какой только заразы в дом не таскал… только от сифилиса мы еще не лечились…

Она взяла салфетку и высморкалась с вызовом.

* * *

Дина, конечно, не впервые становилась свидетелем исповеди несчастных жен, но понять до сих пор не могла, как можно поливать грязью своего мужа и продолжать жить с ним под одной крышей, спать в одной постели?.. Если уж о том, какой у тебя непутевый мужчина, узнал кто-то посторонний, ты должна оставить его! А по большому счету, даже если вы и расходитесь — зачем посвящать кого-то в семейные проблемы: ведь, поливая грязью свою половину, ты пачкаешь и себя! Во-первых, тем, что позволяешь себе говорить о ком-то плохо за глаза. А во-вторых, если с тобой плохо обращается муж, это вовсе не обязательно означает, что он дрянной человек: а все ли так в тебе самой, в твоем отношении к нему, в твоем поведении?..

Когда при Дине выносили сор из избы — а тем более публично, пусть даже в узком кругу, — она предпочитала выйти и не слушать: ей было стыдно и за говорящих, и за слушающих.

* * *

— Так зачем же ты?.. — Дина не знала, что сказать на такие откровения.

— А затем! — не дала ей договорить Вера. — Затем, что замуж хотелось, чтоб как у всех… Чтоб муж был, чтоб не в общаге жить… — Она понемногу успокаивалась, словно выпустила пары. — Он тоже, может, ухаживал красиво, цветы, ресторан… Когда сказала, что беременная, говорит, я жениться не собирался. Ну, я припугнула… Расписались. Привел в двухкомнатную хрущевку, а там мать с отцом и брат. Все на заводе работают… пьют, дерутся между собой… Первая родилась, болела, плакала ночи напролет… папаша гнать нас стал из дома. Мамаша похлопотала, дали трехкомнатную… разменяли сразу, нас в однокомнатную поселили, на окраине. Потом второй родился… Нервный, сволочь!.. Орал еще похлеще первой, день и ночь, день и ночь!.. Да и с чего бы ему спокойным быть, если мамаша только и ждет каждый вечер: придет его папаша или не придет? Трезвый или пьяный?..

— А ты в ЗАГС его тащила, не знала, с кем связалась? Зачем второго-то рожала? Почему не ушла?.. Если бил…

— А куда уходить? На улицу? Или в деревню родную уезжать? Думала, второго рожу, может, остепенится, козел… А нет, так хоть квартиру дадут двухкомнатную, разменяю — уйду… Ага! Дали! Догнали и еще дали! Перестройка эта говняная все…, поломала! Где у тебя туалет?

Дина показала, включила свет. Вера опять прореагировала на увиденное в своем стиле:

— Ни… себе!.. Да тут жить можно!.. Чисто, тепло…

Дина промолчала.

— Ладно, Турбина, — сказала Вера, вернувшись и усевшись за стол, — не бери в голову! Переживу! А вы-то чего детей не рожаете? Три комнаты, места полно…

— Комнат четыре. Только к рождению детей это не имеет никакого отношения.

— Четыре! — Вера присвистнула и опять отпустила подобающее словечко. — А ты бы родила еще одного-другого, может, развелся бы с той да женился на тебе.

— Вера, о чем ты? Я не понимаю, как можно рожать детей из меркантильных соображений… По причине наличия жилплощади. Или ее отсутствия… Или для штампа в паспорте. Это ведь не щенки!.. Даже щенкам любовь нужна, забота… Волчица не заводит потомство, пока норы не будет достойной… А ты в однокомнатной квартире, с пьющим отцом!.. Неужели тебе детей своих не жалко? Я тебя просто не понимаю. На что ты их обрекаешь?

— Ничего, переживут… — Вера подбирала крошки с тарелки, она уплела почти полторта. — Мне тоже в детстве досталось. И ничего… Живая, как видишь…

— Ты такие страшные вещи говоришь… Ты что, хочешь отыграться на собственных детях за свое тяжелое детство?! Такого даже врагу не пожелаешь…

— Ой, харэ меня жизни учить, Турбина! — Вера говорила лениво, без эмоций. — Из любовниц сначала выберись в законные жены, а потом мораль читай! А может, — перебила она сама себя, — может, так интересней, когда любовница?.. А мы вот с Валькой сразу в ЗАГС своих потащили… Они друзьями были, мы так вчетвером и женихались… свадьбу вместе справили, родили сразу… Забеременели еще до свадьбы. А потом… пошло-поехало… Они оба погулять любили, друг друга выгораживали… Козлы! Валька думала разводиться, я отговаривала. Говорю: рожай второго, как я, глядишь, остепенится.

— И что, остепенился?

— Хрен тебе!.. Остепенился. Ее из роддома забрал и неделю где-то пил… А у нее мастит…! Я со своей к ней… пожрать, попить у свекров из холодильника таскала… Мы жили тогда рядом, через дом.

— Я не понимаю, зачем за таких цепляться, а тем более детей рожать?

— Да, тебе не понять. У тебя все как по маслу. — Вера снова начала злиться. — Ё…! Она любовница, а он ей верный!.. И не пьет?.. И что, не бил ни разу?

В этот момент в кухню вошел Гоша.

— Здравствуйте, — сказал он гостье и подошел к Дине. — Мам…

Дина обняла его:

— Познакомься, Гоша, это тетя Вера, мы учились вместе.

Вера смотрела на Гошу со смешанными чувствами: с удивлением, восхищением, завистью…

— Здравствуйте, — повторил Гоша. — Очень приятно. Мам, я уроки сделал, можно порисовать?

— Лучше бы погулять пошел.

Гоша скуксился.

— Ну ладно, иди порисуй, только кисти не забывай вытирать. Скоро папа придет, поужинаем пораньше. Мы сегодня в театр уходим. Чаю не хочешь с тортиком?

— Не, спасибо, — ответил Гоша и ушел довольный.

— А моих домой…, не загонишь… — сказала Вера. — Конечно, что они там не видели? Папашу пьяного и мамашу в слезах?

— А третьего для чего ты решила родить? — Дина не знала, зачем задает этот вопрос.

— Вальке назло! — сказала Вера.

Такого ответа Дина не ожидала. Она уже изрядно устала от этого сюра. Она с трудом верила в реальность происходящего, и Верины откровения казались ей порой диким розыгрышем.

— Валька-то со вторым ушла от своего. Дали ей какую-то вонючую общагу. Алиментов с мужика никто выколотить не может. Так она на работе на полторы ставки да еще общагу моет. Меня все подбивала тоже бросить этого козла. А я сказала:… вам! Рожу третьего, и хата моя! Слышь, — без перехода спросила Вера, — а ты чё тут, без прописки, что ли? Если не жена?..

— С пропиской.

— Как это?..

— Как субквартирант.

— Ну, б…, умно! Хотя это ж как… это ж без права на метры? А сын хоть прописан? А на чьей он фамилии?

— Боже мой, Вера… У нас совсем другая история. — Ей хотелось, чтобы поскорей ушла Вера и унесла с собой этот чуждый мир с его нелепыми принципами и уродливыми правилами, с наглым напором и желанием подмять под свое грязное брюхо все, что попадалось на пути другого, непохожего. — Мы метры не делим. Мы вообще ничего не делим. Мы складываем. Понимаешь?

— Ну-ну… куда уж нам, убогим, понять вашу высшую математику!

— Ладно, Вера, прости. Я устала обороняться. И не понимаю, почему это делаю… Сколько твоему младшему?

— Тебе-то что?

Дина повторила спокойно:

— Вера, сколько твоему младшему?

— Ну, восемь. А что?

— У меня много хорошей одежды есть для мальчика. Гоша растет быстро, не успевает снашивать… А мне отдать некому. У друзей девочка, а младший еще совсем маленький. Возьми своему…

— А! — Вера криво усмехнулась. — Роскошные обноски незаконнорожденного ублюдка… Давай… Мы люди не гордые…

Дина не поняла в первый момент сказанного Верой. Когда до нее дошел смысл ее слов, она произнесла спокойно:

— Я могла бы прогнать тебя… И должна была бы. Но жалко мне тебя. А детей твоих еще больше. Идем, возьмешь и сразу уйдешь. Я больше не хочу тебя видеть и слышать.

Дина отдала ей давно приготовленные для подобного случая вещи.

Одеваясь в прихожей, Вера вдруг сказала:

— Помнишь то письмо?

— Какое письмо? — Дина не сразу поняла, о чем она.

— Которое тебе принесли, когда ты к родне ушла.

— А… И что?

— Я его прочла.

— Кто бы сомневался. — Дина была спокойна и ждала одного: поскорее закрыть дверь за этой несчастной, которой помочь она ничем не смогла бы, даже если бы очень захотела.

— Там…, — последовало непечатное выражение, — там такое признание в любви было, что украсило бы любой семейный архив!.. — Она тяжело дышала, с трудом застегивая «молнию» на сапоге. — Я так чуть не кончила, когда читала… Только я почему-то порвала его. Ты уж прости. — Она говорила жестко, без нотки раскаяния.

— Бог простит. Тебе дать денег на такси? Тяжело ведь. И далеко.

— Дай, — сказала Вера.

Дина достала из кошелька пятерку и протянула Вере.