— Молись, это все, что мы можем.

— Я не умею молиться.

— Значит, просто говори: «Элла, я желаю тебе исцеления, радости, любви…» или чего-то, что ты можешь ей пожелать. Потом мысленно пошли ей это послание и верь, что, так или иначе, она его получит.

* * *

Иногда Дине казалось, что после этой истории с Костиной шальной влюбленностью и ее отчаянным экспериментом их любовь, их доверие, их понимание только возросли и окрепли.

Прошел почти год после того, как Дина обнаружила злосчастное пятно розовой помады на рубашке Кости.

Была суббота, ленивый день — это название мгновенно укоренилось в семье с подачи Гоши. За окнами стояла поздняя весна, и даже в пасмурные дни в этом невозможно было усомниться: непрекращающийся с утра до ночи птичий гомон в раззеленевшихся кронах старых деревьев, заполнивший двор-колодец, не позволил бы этого ни на миг. Но сегодня было ясно, и плотные шторы, надежно оберегавшие сон обитателей спальни, едва сдерживали напор солнечных лучей.

Дина потянулась сладко, до боли в суставах, и обнаружила, что она одна в постели. Наверное, Костя отправляет Гошу в школу, решила она и улеглась поудобней, чтобы понежиться еще немного в остатках сна. Дина знала, что Костя придет разбудить ее или поваляться вместе с ней до полного пробуждения. Скрипнула дверь.

— Гошка в школе? — спросила она вошедшего Костю.

— В школе.

Она сбросила с себя одеяло и подалась к нему, стоящему в изножье с загадочной улыбкой и с руками за спиной, распахнула халат и приникла лицом к его обнаженному телу.

— Стоп-стоп-стоп! — принялся уворачиваться Костя от Дининых ласк. — Погоди. Рано еще.

Он раскинул руки в стороны, и Дина увидела в одной букет белых роз, а в другой бутылку шампанского. Она удивленно замерла и ждала объяснений.

Костя смущенно протянул ей розы:

— Пятнадцать лет, как-никак.

Дина с визгом упала на постель и заболтала в воздухе ногами. Костя скинул халат и присоединился к ней. Потом он открыл свою тумбочку, достал оттуда два старинных бабушкиных хрустальных бокала и маленькую бархатную коробочку. Дина наблюдала за Костей с восторгом, которого не могла скрыть.

В коробочке лежали две маленькие сережки с бриллиантами в форме капли. Когда они были пристроены на подобающем месте, Костя тронул кончиком пальца искрящуюся капельку на мочке Дининого уха и поцеловал Дину.

— Видишь, я больше не спрашиваю, можно ли тебя целовать.

* * *

Дина коснулась уха — она в этих же сережках. Ну да, они же были с Костей при полном параде… А первые года два она их почти не снимала.

И только однажды Дине стало неловко за то, что она в бриллиантах…

Вера

Как-то, зайдя после работы в гастроном, Дина уловила краем глаза смутно знакомое лицо. Толпа тут же поглотила его, но Дина приметила голубую вязаную шапку с широким отворотом, которую женщина безрезультатно пыталась удержать на лбу, а та сползала и сползала на самые брови. Отстояв в очередях и сделав покупки, Дина пробиралась к выходу и нос к носу столкнулась с этой шапкой…

— Вера? — неуверенно произнесла она.

Женщина подняла на нее изможденный взгляд:

— Турбина?.. Динка? — Она вмиг оживилась, и не осталось сомнений в том, что это та самая Вера, только изрядно измотанная и сдавшая за последние пятнадцать лет.

Они, не сговариваясь, протиснулись в пустое пространство за раскрытыми стеклянными дверями и поставили тяжелые сумки на узкий низкий подоконник. Только тут Дина заметила Верин большой живот, едва умещавшийся в не предназначенное для него зимнее пальто.

— Вот это да! — воскликнула Вера и не стала вдаваться в подробности, что она имела в виду: неожиданность встречи, Динину внешность или что-то еще.

— Вот это да! — повторила Дина. — Ты спешишь? Может, зайдем ко мне?.. Я тут рядом.

— И не погнушаешься? — спросила Вера в своей обычной манере. — Такая вся шикарная… И в брюликах…

— А ты все та же язва! — засмеялась Дина. — Нет. Не погнушаюсь. Стереги сумки, я в кондитерский. Тебе торты не противопоказаны? — И она нырнула в водоворот толпы, пристроившись к потоку входящих в магазин.

Пока Дина готовила чай, Вера осматривалась в квартире. Ее восклицания состояли по большей части из непечатных выражений, что Дина сразу отметила, но не стала акцентировать на этом внимания, пропуская их мимо ушей. Даже если этот лексикон на самом деле присущ Вере, то здесь она употребляет его отнюдь не потому, что не может отказаться от него. Скорей всего, это была защита. Притом что на нее никто не нападал и нападать не собирался — и сама Вера это прекрасно понимала. Защита загнанного в угол существа, демонстрировавшего всем и каждому — а по сути и в первую очередь себе — свою независимость и неуязвимость.

— Значит, вот так ты, Турбина, и живешь! — сказала Вера, размешивая в чашке сахар. — А чё брюлики-то сняла? — Она заметила, что на Дине уже нет сережек. — Боишься, что сорву с тебя? — И она криво усмехнулась.

— Не говори глупостей, — сказала Дина, но ей стало неловко за свой не менее глупый поступок, который она мотивировала тем, что лучше будет не раздражать Веру и снять сережки. — Вот так, Вера, и живу. А ты как живешь? Это у тебя второй? Или первый? — Она кивнула на Верин живот.

— Это у меня, Турбина, третий. И я горжусь своим вкладом в дело прироста населения великой страны!

— Вер, расслабься, будь как дома. Мы с тобой сто лет знакомы. Ну что ты кривляешься?

— Ладно, не буду. — Вера понемногу сдавала свои позиции. — Это я так, нервы…

— Когда рожать?

— Через пару недель… Если раньше не попросится.

— Что ж ты такие сумки тягаешь, в час пик по магазинам ходишь?.. Затолкают ведь и не заметят.

— А кто мне продукты купит, если не я? — зло ответила Вера и с жадностью откусила кусок торта.

Дина решила больше не касаться этой темы и тоже принялась за торт.

— А можно мне еще чайку? Я такого даже не нюхала… вкусный. — Вера отвалилась на спинку стула. — Расскажи, как живешь? — Она заметно подобрела, оттаяла.

— Живу хорошо.

— Ну да, понятно… Все счастливые семьи счастливы одинаково… Рассказывать, типа, не о чем.

— Почему… Рассказывать есть о чем. Просто в двух словах так и есть: все хорошо. Не начинать же со дня сотворения мира.

— Чья хата? Твоя?

— Наша. А вообще это квартира Константина Константиновича, от бабушки осталась.

— Так ты с Коконом?.. — Лицо Веры выражало не просто удивление: похоже, до такой степени ее не изумили бы даже разверзшиеся небеса.

— Ты же знала. Чему ты так удивляешься?

— Я думала, он уже давно тебя бросил!.. — Она все еще не могла прийти в себя. — Да… ни хрена себе!.. Вы что, поженились тогда?

— Нет. Мы не женаты.

— Как?.. Вы не расписаны?! А чё это так?

— Так получилось.

Верино лицо тут же приобрело прежнее выражение самоуверенности и независимости.

— У него небось жена где-нибудь и ребенок. — Добавился налет искушенности и превосходства. — Да? Что молчишь?

— Да. Именно. Только все не так просто, как ты думаешь… — Дине не хотелось объяснять Вере подробности. Ей вообще не хотелось больше разговаривать с Верой. Но не выгонять же ее…

— Ой, ладно, только не надо ничего объяснять! Кобель, он и есть кобель… — Она спохватилась и попыталась загладить вырвавшуюся, даже ей понятную, бестактность снисходительным тоном: — Не, ну сейчас он, наверно, другой стал? Да?

— Вер, давай не будем! Тебе же интересней не то, как мы на самом деле живем. Тебе интересно совсем другое. Но я тебя разочарую: мы совершенно счастливы и по-прежнему любим друг друга. Расскажи о себе. Чем занимаешься? Где работаешь?

— Там, где платят больше, там и работаю. Только наукой под названием «органическая химия» там не пахнет. Там пахнет говном и… и мочой. Моих-то детей кормить некому, кроме меня.

Дина не хотела вдаваться в подробности и спрашивать, где же их отец.

— Чего ж ты не спрашиваешь, почему их папаша не кормит? А? — Лицо Веры опять сделалось злым.

— Вер. Не надо! Хочешь рассказать, расскажи. Я тебя за язык не тяну. И успокойся. Ты же знаешь, что все это на твоем ребенке отразится.

— На моем ребенке уже отразилось все, что только можно и что нельзя.

Вера вдруг закрыла лицо руками и зарыдала — громко, зло. Потом так же резко успокоилась и посмотрела на Дину. Ее рот был перекошен, глаза смотрели с ненавистью.

Дина уже не в первый раз пожалела, что пригласила в гости человека, натуру которого знала как свои пять пальцев, с которым общего у них никогда не было и, как оказалось, быть не могло. И чем дальше во времени, тем пропасть между ними будет больше и непреодолимей.

— Вот почему… почему у тебя, Турбина, все так всегда гладко в жизни получается? — Вера вытирала мокрое лицо салфеткой, размазывая тушь по щекам. — Училась на пятерки… Оторвала самого красивого мужика!.. Живешь не расписанная… в такой квартире роскошной, в центре города… Одета всегда лучше всех… Почему?! Ну, скажи!

— Ты хочешь знать ответ или уязвить меня пытаешься?

— Ответ хочу знать. — Вера сбавила обороты. Она положила себе еще один кусок торта. — Учиться никогда не поздно. Вдруг чего в жизни пойму, умная стану. — Она снова поняла, что говорит неподобающим тоном. — Ладно, ты не бери в голову… Я психованная просто до чертиков.

— Не знаю, Вера, как тебе объяснить… Просто я хорошо знала, чего хочу, а чего не хочу.

— Ага! А я не знала, да? Я, выходит, страх как хотела за пьяницу и козла выйти, впятером в однокомнатной квартире жить на выселках…