«Завтра приду за письмом, которое ты забрала, оставь его на моей постели. Дина».

В тот момент, когда она решала — куда положить письмо: на стол с объедками или на мятую подушку, в дверь постучали.

Дина обернулась к двери:

— Да!

Заглянула робкая — наверное, абитуриентка — девушка:

— Турбина Дина есть?

— Да, это я, — сказала Дина и ни с того ни с сего разволновалась.

— Вас на вахту просят подойти.

— Спасибо! — Дина выбежала из комнаты, даже не заперев ее на ключ.

В вестибюле она сразу увидела Михаила Анатольевича, который прохаживался около стола вахтерши вдоль зарешеченных окон. Он обернулся на Динины шаги и нетерпеливо направился к ней навстречу.

— Здравствуйте, Дина Александровна, вы меня, наверное…

— Михаил Анатольевич… Здравствуйте. Что-то случилось?..

— Вы можете сейчас поехать со мной?

— Да, могу. Только комнату закрою… Скажите…

— Не волнуйтесь! — Михаил Анатольевич ободряюще улыбнулся. — Я жду на улице.

Дина бросилась бегом к себе, Михаил Анатольевич вышел, а вахтерша с укоризной посмотрела вслед одной и другому, поправила на носу очки с замотанной синей изолентой дужкой и углубилась в чтение.

Рядом с общежитским сквериком стояла блестевшая массивными глянцевыми боками «Волга» песочного цвета. Около нее прохаживался Михаил Анатольевич, поглядывая в сторону парадного.

Когда из дверей вышла Дина, Михаил Анатольевич распахнул перед ней дверцу, потом захлопнул ее и сел за руль.

Дина ощутила себя едва ли не королевой в просторном салоне автомобиля с кофейно-коричневыми кожаными сиденьями, сияющими никелированными деталями и отполированными цвета слоновой кости ручками и рычажками.

Она уселась на огромном сиденье поудобней. Если бы кто-то наблюдал за ней со стороны, он решил бы, что Дина только и делала, что всю жизнь разъезжала на роскошных авто, — с таким достоинством она шагнула в распахнутую Михаилом Анатольевичем дверь и с такой непосредственной легкостью заняла удобную позу.

Она смотрела прямо перед собой на залитый солнцем город, на серый асфальт дороги — далеко впереди, за огромным круглым капотом, на котором замер в прыжке серебристый олень.

Через несколько минут Михаил Анатольевич не выдержал.

— Вы даже не хотите спросить, куда я вас везу? — с улыбкой спросил он.

— Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, — отшутилась Дина.

Михаил Анатольевич рассмеялся:

— Железная выдержка!

— Вы же сами сказали: не волнуйся. Вот я и не волнуюсь. А любопытство мне не свойственно. Приедем — сама все увижу.

Несмотря на это заявление, Дина все же снова испытала волнение, когда автомобиль въехал в ворота травматологической клиники.

Встреча

Они вошли в просторную высокую палату на четыре койки с застекленными дверями и белыми крахмальными занавесками на них. Два больших окна были раскрыты. Сквозь листву деревьев в помещение вливалось яркое солнце и громкий птичий гомон. Под одним из окон на какой-то необычной койке лежал Константин Константинович в полосатой казенной пижаме и улыбался одновременно и виновато, и обрадованно, и страдальчески. Его левая нога была в гипсе от середины бедра до щиколотки.

Михаил Анатольевич подвел под локоть ошарашенную, но старающуюся держаться Дину к постели.

— А вот и наш герой! — сказал он.

Константин Константинович протянул навстречу Дине руку, а когда она подошла ближе и пожала ее, не отпускал Динину ладонь, глядя то на Дину — все с той же радостно-виновато-страдальческой улыбкой, — то на Михаила Анатольевича.

— Ну что? Я свободен? — спросил Михаил Анатольевич деликатно. — Миша сделал свое дело, Миша может уходить?

— Миш, спасибо тебе! Если бы не ты… — При этом Константин Константинович неотрывно смотрел на Дину, и она смущенно опустила взгляд.

Он перехватил ее ладонь в левую руку, а правую протянул Мише. Михаил Анатольевич улыбнулся Дине, тряхнул Костину пятерню:

— Счастливо! — и вышел из палаты. Константин Константинович кивком указал на край своей кровати:

— Садитесь… я так рад вас видеть…

Дина присела.

— Как это вы?.. Как вас угораздило? — спросила она.

— А вы не получили моего письма?

— Нет.

— Когда вы приехали?

— Тридцатого.

Константин Константинович взвыл сокрушенно.

— Я вам звонила, — сказала Дина.

— Конечно! А я через день после вашего отъезда… Ремонт затеял. Что-то вдруг взбрело в голову… решил все изменить в жизни, начав с квартиры. Мишка помогал… сейчас один возится. А я вот тут…

— Как же вы?..

— Со стремянки навернулся. Перелом и вывих… Перелом, правда, закрытый… Хорошо, Мишка рядом был — побежал к соседям звонить… У меня что-то с телефоном… не работает… может, сами и повредили… Он и письмо вам возил в общежитие, и звонил туда, просил записку передать…

— Про письмо мне сказали, только я соседку по комнате никак не могла застать, она, говорят, его забрала. А я сейчас к родным переехала. Они в отпуске… А записки только одна дежурная пишет, остальные вредные.

Они замолчали, глядя друг на друга.

Дина протянула руку к виску Константина Константиновича — на нем красовались сине-желто-зеленый кровоподтек и заживающая ссадина. Дина осторожно коснулась пальцами выбритых вокруг раны волос:

— Болит?..

Костя перехватил ее ладонь и прижал к губам.

— Нет уже… Как я скучал…

— И я скучала… — Дина опустила глаза, готовые наполниться слезами. — Ужасно просто…

Глаза Константина Константиновича тоже заблестели. Он положил руку Дины себе на грудь и прикрыл ладонью.

— Вы что, в одиночестве тут? — Дина оглядела палату и заметила на двух постелях из трех пустующих следы пребывания.

— Нет, нас трое. Только вот эта койка пустая. — Он показал на аккуратно застеленную крахмальным бельем кровать по соседству.

В этот момент двери в палату распахнулись, и санитарка вкатила тележку, на которой стояли чистые стаканы, тарелки, огромный чайник и кастрюля. За ней в палату вошли двое мужчин: один с забинтованной головой, другой с загипсованной рукой на перевязи.

— Товарищи больные, полдник! — жизнерадостно провозгласила пожилая санитарка.

Она принялась разливать из чайника серо-коричневый кисель и раскладывать на тарелки по два пряника. Все это она расставляла на тумбочки. Константину Константиновичу она положила не два, а три пряника и весело ему подмигнула.

Константин Константинович тоже подмигнул ей в ответ и произнес одними губами: «Спасибо».

Дине он тоже улыбнулся и кивнул на свой паек:

— Угостить?

Дина замотала головой.

— А я голодный!.. — сказал Константин Константинович сокрушенно и словно извиняясь. — Все двадцать четыре часа голодный.

Он набросился на пряники и кисель. Не успела Дина глазом моргнуть, как и тарелка, и стакан оказались девственно-чисты.

Константин Константинович удовлетворенно прикрыл глаза.

— А во сколько посещения заканчиваются? — поинтересовалась Дина.

— В восемь. — Он посмотрел на нее. — А что?

Дина глянула на часики:

— Сейчас половина пятого. Мне нужно отлучиться… Я скоро вернусь. — Встретив умоляющий взгляд, она добавила: — Скоро-скоро, правда. Мне недалеко… Правда. Я ненадолго.

* * *

Дина вернулась через час с небольшим.

Она тихонько постучала в дверь палаты и вошла.

Палата была залита оранжевым предзакатным светом, а гомон птиц, казалось, усилился многократно.

Константин Константинович спал с улыбкой на лице — теперь в этой улыбке доминировало страдание. Дину кольнуло в самое сердце: она подумала, что ему, должно быть, очень плохо и больно, если даже во сне он ощущает эту боль… А она ничем не может ему помочь.

Мужчина с загипсованной рукой глянул на вошедшую с тяжелой авоськой Дину, улыбнулся ей и продолжил чтение журнала «Наука и жизнь».

Дина тихо подошла к кровати Константина Константиновича, осторожно поставила авоську на стул рядом с тумбочкой и принялась доставать из нее банки, обернутые газетами.

То ли Константин Константинович почувствовал Дину, то ли она все же разбудила его неосторожным движением…

— Дина! — воскликнул он обрадованно, а увидев на тумбочке газетные свертки и сообразив, что это значит, расхохотался в голос.

Сосед глянул на обоих поверх журнала, улыбнулся и снова погрузился в чтение.

Константин Константинович с аппетитом набросился на принесенный Диной суп и картошку с курицей. Дина смотрела на него с улыбкой. Какое это доставляло ей удовольствие, ни одно золотое перо на всем свете не смогло бы описать.

Она вспомнила вдруг свою маму, вот так же глядела на маленькую Дину, прибежавшую с улицы вечером голодной и с аппетитом уплетающую ее стряпню.

— Мам, ну что ты смеешься? — спрашивала Дина счастливо улыбающуюся маму.

Тогда мама и вправду начинала смеяться.

— Ну что ты?.. Что?.. — недоумевала Дина.

Успокоившись, мама говорила:

— Когда-нибудь ты меня поймешь, — и продолжала умиленно смотреть на жующую с удовольствием дочь.

Пожалуй, сейчас был именно тот самый случай, когда Дина во всей полноте прониклась маминым чувством. Только объяснить его сама себе пока не могла…

Она собрала опустошенные банки, аккуратно завернула их в газетные листы и сложила в авоську. Тарелки и ложку с вилкой она вымыла здесь же, в палате, — правда, кран над эмалированной раковиной был всего один, что означало отсутствие горячей воды. Но Дина знала секреты выживания в подобных условиях — недаром прожила четыре года в общежитии, где горячую воду давали только один-два раза в неделю, да и то лишь в душевых и постирочных, а в туалетах и кухнях на этажах краны с горячей водой точно так же отсутствовали.