— Она? — грациозно изогнувшись, переспросила пантера, весело улыбаясь.

— Только не прикидывайся, что не знаешь, о ком идет речь! К чему нам делать вид, что мы не понимаем друг друга? И ты не хуже меня понимаешь, что происходит! — С этими словами он направился в ванную, сполоснул лицо и шею и снова остановился напротив пантеры, вытираясь полотенцем. — Я тоже могу кое о чем рассказать тебе.

— Да? — очень вежливо проговорила пантера. — Слушаю.

— Со вчерашнего дня все изменилось. И я больше не боюсь тебя. Меня не волнует, что ты сделаешь со мной. Ешь меня, если тебе угодно!

Пантера улыбнулась и вновь легла на бок; ее большие глаза зловеще мерцали в полумраке комнаты. Спору нет, это было самое прекрасное зрелище, когда-либо увиденное Эриком; вдобавок к ее красоте она обладала какой-то удивительной утонченностью, какой-то особой рафинированностью, ей была присуща чисто человеческая мягкость, что делало ее еще более коварной и способной к обману.

Наблюдая, как она лежит на его кровати, Эрик думал, не проник ли ее запах в его тело, поскольку, совершенно не ожидая ее появления, он ничем не прикрылся. И, стараясь своими движениями не задеть пантеру, Торстен быстро снял рубашку, поднес к носу и вдохнул ее запах, по-прежнему надеясь, что животное ничего не заметит. Он убеждал себя, что делает это украдкой не из-за страха перед животным, а из обычной вежливости. Никакого особого запаха так и не обнаружил, но тем не менее брезгливо отшвырнул рубашку в угол комнаты, где она и упала на пол бесформенной массой. Затем расстегнул брюки и бросил их на рубашку. Пантера продолжала наблюдать за ним с нескрываемым вежливым интересом.

Уже почти раздевшись, Эрик внезапно осознал, что наделал, и тут же почувствовал себя будто выставленным напоказ и очень уязвимым, словно его нагота могла возбудить в пантере злобу или аппетит. Он повернулся к животному спиной и подошел к комоду, где лежали свежее постельное белье и смена его одежды, достал оттуда шорты, поспешно натянул их, потом поднял с пола брюки и повесил их на крюк, вбитый в стену. Затем еще раз осмотрелся вокруг, при этом размышляя о том, как отсутствие одежды сказывается на чувстве безопасности. В некотором роде это было даже забавно. У него мелькнула мысль, что животное оказалось тонким ценителем всего особо деликатного. Это открытие заставило его вздрогнуть, однако Эрик вспомнил, что в его положении нельзя выказывать страх, и сделал вид, будто задрожал от холода, и даже потер руки, словно согревая их.

Поскольку в начале дня к нему пришла бодрость, ему пока удавалось не терять присутствия духа. Собственно говоря, терять было нечего, и даже подумалось о том, что, если удастся выяснить, что все-таки происходит, вполне можно было бы приручить это животное, сделав из него украшение дома.

— Интересно, ожидала ли ты увидеть меня в этой постели с кем-нибудь еще? — проговорил он с улыбкой. — Наверное, именно поэтому она послала тебя сюда.

— Ты говоришь так, словно я делаю все по чьему-то указанию, а не по собственной воле. Почему ты так настойчиво утверждаешь, что меня послали? Разве я сама не могла к тебе прийти, чтобы еще раз увидеться с тобой?

— Ну конечно, ты так привязалась ко мне вчера…

— А почему бы и нет?

— Почему, ты спрашиваешь?! Если бы ты только представила себе, до чего глупо звучат твои слова, по крайней мере для человека!

— Ты воспринимаешь все только через свой собственный взгляд на вещи. Может, будь у тебя чуть больше воображения… — Сейчас животное говорило довольно учтиво, однако в его тоне проскальзывало некоторое презрение.

Эрик отвернулся и закурил. «Да будь я проклят — вступать в философские споры с этой глупой кошкой! Да, я наделал много глупостей в жизни, но подобной глупости не совершу ни за какие коврижки!» Он уселся на плетеный стул и пристально посмотрел на пантеру. Поскольку в комнате стоял полумрак, она казалась неясным пятном, проступали всего лишь размытые контуры ее изящного тела. Только глаза пантеры продолжали неистово сверкать, все время вонзаясь в него, словно сейчас она была наделена всем терпением мира.

— Послушай, — сказал он, стараясь говорить как можно решительнее, хотя совсем не был уверен в том, что скажет то, что хотелось. — По-моему, настало время прийти к взаимному соглашению.

— К взаимному соглашению? — переспросила пантера, лукаво глядя на него. — Это кажется невероятным. Однако все равно скажи мне, что у тебя на уме.

Эрик встал и начал мерить шагами комнату. Где-то в гостинице кто-то из индейцев заиграл на маримбе[6], и Эрик снова отметил, до чего же индейская музыка, как всегда заунывная, лишена чувственности. Она звучала особенно странно в таком диком обществе, эта печальная, аскетическая, тихая мелодия, беспомощно плывущая по уснувшей гостинице.

— Мне хотелось бы сказать тебе, что у меня на уме, — произнес он, засовывая руки в карманы и продолжая слоняться по комнате, как человек, обсуждающий условия деловой сделки или какую-нибудь важную личную проблему. — То есть я хочу сказать о том, что касается меня, — добавил Эрик, замолчав и глядя на пантеру, словно выставляя еще одно немаловажное условие, которое должно быть внесено в подписываемый ими контракт. — Я хочу узнать: в любое ли время, проснувшись, застану тебя здесь? Ты собираешься преследовать меня и появляться в самый неподходящий момент, постоянно угрожая самим фактом своего существования? И однажды, когда тебе наскучит эта игра, просто съешь меня, так? Ответь же мне, что ты собираешься делать со мной?

Ему показалось, что пантера еле заметно пожала плечами, потом начала облизывать тяжелую лапу, лениво поворачивая ее. Спустя некоторое время, когда Эрик едва не вышел из себя, мучаясь от тревоги и раздражения, она наконец посмотрела на него. Он стоял рядом, наблюдая за ее туалетом.

— Буду честной с тобой, — ответила она. — Я не знаю.

— Ах так, выходит, ты не знаешь? Но это же немыслимо! Должно же быть у тебя хоть что-то на уме, и я могу поклясться, что так оно и есть!

— Я никогда не планирую свою жизнь, — гордо отозвалась пантера. — Я даю всему идти своим чередом.

— Тебе хорошо говорить, ведь, если что-то идет не в том направлении, которое тебя устраивает, ты всегда можешь изменить это движение, так? Я ошибаюсь, или ты действительно стала меньше, чем была вчера?

— Я не знаю, какой казалась тебе вчера.

— Намного хуже, уж поверь мне на слово! — произнес Эрик и отвернулся к окну. Потом опустил жалюзи и включил свет, поскольку ему весьма и весьма не нравилось находиться с ней в темноте, несмотря даже на то что при свете она могла причинить ему гораздо больше вреда.

— А еще мне хотелось бы побеседовать с тобой о твоей подруге, — сказал Эрик.

— Кого ты имеешь в виду?

— Дульчи.

— Почему ты считаешь нас подругами?

— Ведь я встретился с тобой в ее доме, не так ли? — резко проговорил он. Все происходящее показалось ему настолько нелепым, что он не сомневался больше в своем сумасшествии. Ведь разговор с пантерой шел так же спокойно и небрежно, как если бы шла речь о каком-нибудь случайном попутчике на железнодорожном вокзале. Его особенно тревожило, что пришлось говорить с ней, как с женщиной, действующей ему на нервы. Ничего более фантастического нельзя было себе представить. И вдобавок ко всему он постепенно терял представление о том, происходило ли это на самом деле или только в его воображении. Вот тебе и доказательство: он просто-напросто сошел с ума, чего и боялся, когда проводил свою последнюю операцию. Что ж, по крайней мере хоть об этом не надо будет больше беспокоиться…

Пантера бесшумно спрыгнула на пол.

— По правде говоря, твой взгляд и тон, в котором ты меня расспрашиваешь, утомляют меня. Не пытайся навязывать мне твое мнение и саму твою личность. Если тебе угодно, живи в клетке, которую ты создал для себя сам, однако не надо пытаться завлечь в эту клетку и меня. Пока я еще терплю все это, — добавило животное многозначительно. — А сейчас… сейчас я ухожу от тебя.

— Уходишь? Уходишь, даже не попросив меня ни о чем?

— Совершенно верно, ухожу.

— И ты не хочешь, чтобы я отвел тебя обратно в джунгли?

Животное повернуло голову и с улыбкой посмотрело на него, словно говоря, какой же он болван.

— Нет, благодарю. — И с этими словами пантера направилась к выходу.

Эрик бросился открыть ей дверь, но не успел — пантера исчезла, словно ртуть. Он с лихорадочной поспешностью открыл дверь и заорал:

— Ты вернешься?

Выглянул в коридор, внимательно осмотрел его. Ее и след простыл. Эрик стоял, остолбенев и тупо глядя в одну точку, как вдруг в коридоре показался Мефистофель в своем грязном матросском костюме.

— Добрый вечер, доктор.

— Добрый вечер. Вы случайно не видели… — начал Эрик, но тут же осекся, поняв, что собирается сказать.

Мефистофель остановился напротив него, вежливо ожидая и, похоже, улыбаясь.

— Кого?

— Не того, о ком вы подумали! — проревел Эрик и с грохотом захлопнул дверь.

Он снова умылся и причесался, а затем, надев свежую рубашку и мокасины, вышел из комнаты. Минуту спустя Эрик решительно шагал по направлению к дому Дульчи. И, поскольку двигался очень быстро, добрался за четверть часа. Чуть помедлив, позвонил в колокольчик, и Марсия открыла ворота.

— Могу я увидеть сеньориту? — настойчиво осведомился Торстен и шагнул вперед.

Марсия не ответила, но учтиво склонила голову, изображая покорность, как всегда, когда видела Эрика, словно он был не человеческим существом, а каменным идолом, которому поклонялся ее народ, прежде чем стал молиться Христу. Она отступила назад, и он вошел.

Дульчи с матерью сидели за столом в патио и ужинали. Девушка повернулась — очевидно, услышала колокольчик, — жаждущим страстным взглядом посмотрела ему в лицо и тут же встала. Воцарилось молчание. Все вокруг застыло в каком-то оцепенении, словно Эрик, придя, навечно заморозил эту сцену, чтобы запечатлеть ее в своей памяти.